Он был из недр советского литературного официоза: не то, что со всеми вытекающими, но со многими…
Он был увенчан самыми весомыми советскими наградами, и обладал властью, будучи писательским начальником, литературным функционером…
Многие из этого ряда сошли в небытие, не оставив после себя ничего, что бы не кануло в Лету.
Лавренев писал повести, пьесы; они без конца переиздавались, шли на сценах; вероятно, он был богат: по тогдашним меркам, разумеется.
А ведь среди его произведений есть хватает возвышающихся до уровня подлинной, мало того – высокой литературы, что свидетельствует об одаренности Лавренева; о гудении таланта, вмещенного в его душевный состав…
К примеру, «Сорок первый» – жесткая, страшная, умная, вписанная в долгое время повесть.
Она не ветшает: хотя нынешним поколениям нюансы повествования, да и его общий очерк едва ли будут понятны.
…Марютка – снайпер (или снайперша?) – сочиняет дикие, идеологические, графоманские стихи; она груба – какой еще может быть женщина, убившая сорок человек, и… утонченный, рафинированный офицер.
Он будет убит: вы помните; натурализм, с которым будет описан выбитый выстрелом глаз, завораживает, как и сухая, жесткая стилистика всей повести; как пласты фраз, чем-то напоминающие пузырящиеся на сковородке блины…
Два мира – сходятся: чтобы произошло крушение.
Квинтэссенция гражданской войны дана в повести сильно, и страшно, и ярко.
Фразы сияют, достигая высот художественности.
И Лета, аметистово мерцая и никогда не насыщаясь, совсем не грозит этому произведению.
Поэтому Лавренева будут помнить еще очень долго. Хотя и вряд ли хоть когда назовут великим писателем.
Александр БАЛТИН