Алена ДАЛЬ
Родилась в Воронеже, где и проживает. Прозаик, публицист, член Союза писателей России. Лауреат Германского международного конкурса «Книга Года» (2019), финалист (длинный список) премии им. Абрамова «Чистая книга» (2019).
Преподаватель кафедры «Издательское дело» филологического факультета Воронежского государственного университета.
Публиковались в газетах и журналах: «Берега», «Молоко», «Русский переплет», «Подъем», «Мысли», «День литературы» и др. Автор книг прозы «Хождение по Млечному пути» (2014), «Живые души» (2017), «Хождение по Млечному пути» (2019, дополненное переиздание). Участница нескольких литературных сборников.
Глава 28 из романа «Живые души»
Пожилой господин с кустистыми бровями в черном не по сезону костюме в задумчивости остановился возле особняка купца Агапова. Вынув из кармана старинные часы на медной цепочке, долго вглядывался в циферблат. Дождавшись, когда обе стрелки – толстая с затейливым завитком и тонкая, украшенная изящным анкером – вытянулись ажурной вертикалью, удовлетворенно кивнул и скрылся за массивной дверью.
Как вы уже догадались, это был Оскар Маркович Воронец. Но с чего вдруг столичный гоголевед оказался в Верхнедонске? Что побудило его почтить визитом местное литературное общество? Конечно, изучаемый им предмет. В салоне с минуты на минуту должно было начаться заседание, посвященное малоизученным страницам жизни Гоголя-путешественника. А кому как не Оскару Марковичу лучше знать, где любил бывать почтеннейший Николай Васильевич, на чем предпочитал ездить, с кем общаться и как организовывал свой походный быт.
Просторная комната на втором этаже особняка с трудом вмещала всех желающих. Были здесь и члены Союза писателей, и студенты филфака, и городские книголюбы, неравнодушные к творчеству Гоголя. Оскар Маркович обвел взглядом выставленные амфитеатром стулья в поисках свободного места. Возле окна, обмахиваясь газетой, сидел могучего сложения литератор. Он нетерпеливо поглядывал на часы и громко вздыхал. Двое других деловито сновали вокруг низкого столика, на котором помимо редкого портрета Гоголя в дорожном сюртуке были разложены научные труды и биографические книги о жизни великого странника. Пожилая дама с черным веером и ее непоседливый спутник оживленно о чем-то перешептывались, устремив невидящие взоры на портрет купца Агапова. Слева от них, болтая ногами, беспричинно улыбался жизнерадостный человек в желтых сандалиях. Полная его противоположность – щуплый писатель с косым пробором сероватых волос – меланхолично листал блокнот. Время от времени усталым взглядом поверх очков он скользил по головам собравшихся и вновь углублялся в записи. Два молодых человека ангельской наружности с любопытством разглядывали разношёрстное собрание. Тот, что в белом, ласково смотрел на будущих литераторов. Тот, что в черном, саркастически ухмылялся, наблюдая за перепалкой писателя Семечкина с драматургом Ямпольским. Был здесь и профессор литинститута Парников – Воронец узнал коллегу, с которым не раз вступал в бурную полемику. Критик тоже заметил гоголеведа и сдержанно кивнул издалека. Оскар Маркович поискал глазами новую знакомую – Веру Сергеевну – но ее здесь не было. Зато поблизости освободился стул, и гоголевед занял его, оказавшись между угловатым юношей с кудрями до плеч и полнотелой дамой в розовой накидке. В зал протиснулась съемочная группа телеканала «ЖЖЖ» во главе с крашеным блондином в малиновых штанах.
Выждав, пока установится полная тишина, Полуконь объявил:
– Сегодняшнюю встречу в литературном салоне мы посвящаем Николаю Васильевичу Гоголю. Это не случайно. По меньшей мере, есть три причины, – говорящий выкинул в воздух три коротких пальца, – по которым мы выбрали эту тему. Меньше месяца отделяют нас от открытия международного Гоголевского фестиваля. В шестой раз имя великого классика соберет в Верхнедонске лучших представителей мировой культуры. Ровно сто семьдесят лет назад Николай Васильевич впервые побывал в нашем городе, в гостях у купца Агапова. И эти стены, – Полуконь обвел руками комнату, – помнят голос Гоголя, хранят его шаги и мысли. Наконец, двухсотлетие со дня рождения самого писателя – повод пристальнее взглянуть на отдельные страницы его биографии, глубже изучить истоки таланта, попытаться хотя бы приблизиться к разгадке многочисленных тайн его жизни и творчества. И сегодня мы собрались здесь, чтобы отдать дань уважения великому писателю, неутомимому путешественнику, имя которого носит центральный сквер нашего города, драмтеатр и культурный фестиваль, равного которому нет.
Под аплодисменты председатель Союза занял почетное место в президиуме. А к микрофону один за другим стали выходить филологи и библиографы, литературоведы и критики, подающие надежды студенты и заслуженные деятели культуры. Потекли томительные минуты казённых речей, докладов и вялых реплик из зала. Липкая тишина нарушалась лишь шорохом страниц, покашливанием вечно простуженного Семечкина, да жужжанием невесть откуда взявшейся пчелы. Иные зевали. Другие уткнулись в планшеты и смартфоны. Репортер Мано откровенно скучал, не находя в текущей монотонности собрания ни малейшего шанса повысить рейтинг канала «ЖЖЖ». Между тем каждый из ораторов старался не только продемонстрировать глубину познания литературного наследия великого Гоголя, но и блеснуть осведомленностью иного рода. С глубокомысленной ухмылкой вытаскивали они на свет редкие, крепко приперченные факты его жизни, выуженные из достоверных источников и сопровождаемые целым шлейфом гипотез и толкований. Но рассчитанные на сенсацию заявления оказывались на поверку давным-давно просроченными слухами, кочующими из реферата в реферат, из диссертации в интернет и обратно. Словом, скучно на этом свете, господа!
Однако терпение съемочной группы «ЖЖЖ» было вознаграждено внезапным поворотом событий, столь стремительным, что некоторые из слушателей не успели толком проснуться и, конечно же, пропустили самое интересное. Все началось с выступления студента филфака. Бледные щеки, окруженные тенью глаза, черные губы – все выдавало его принадлежность к тому раздражающему меньшинству молодежи, что вечно портят статистику приличных ВУЗов. Между тем речь его была на удивление содержательной и живой, несмотря на мертвенный вид самого выступающего. Свой рассказ он посвятил увлечению Гоголя готикой и его путешествиям по Европе. Докладчик прослеживал влияние дорожных впечатлений на создаваемые писателем образы. В частности, подробно рассматривались готические мотивы, отраженные в повестях «Страшная месть», «Пропавшая грамота» и, конечно, «Вий».
– Но, позвольте, образцы готической архитектуры есть и в Санкт-Петербурге, есть они и в Москве, и в Полтаве, – возразил студенту критик Парников. – Неужели вы полагаете, что посещение именно Кельнского, а не какого другого собора могло возбудить мистические фантазии Гоголя?
– А почему нет? – раздался хриплый голос из зала, пробудив от дремоты добрую половину слушателей.
Парников обернулся на звук и скрестился взглядом с давешним своим оппонентом Воронцом. Тот не спеша встал и заложил руки в карманы.
– Мистические фантазии, смею вас заверить, могут появиться в любой точке планеты, а не только по месту жительства или прописки, – произнес гоголевед, вздымая кустистые брови. – Это может произойти с любым человеком и не только в готическом костеле. Если я правильно понял мысль уважаемого докладчика, – легкий поклон в сторону гота, – молодой человек хотел подчеркнуть вдохновляющее влияние путешествий на творчество почтенного Николая Васильевича.
– Все верно, – в смущении подтвердил студент, на бледных его щеках выступил румянец, – я думаю, дни, проведенные Гоголем в дороге, были самыми яркими и плодотворными в его жизни. Именно в путешествиях родились сюжеты лучших его произведений.
– Что ж, совершенно справедливое наблюдение, – Оскар Маркович одобрительно склонил птичью голову.
Неприметный человек с серым пробором в застегнутой наглухо рубахе (да-да, это был редактор «Родных просторов» Всеволод Чалый) медленно поднялся, накапливая в себе по мере разгибания дрожащих коленок твердую решимость. Но встав, уже долго не садился, а говорил яростно и убежденно. Он сам удивлялся открывшемуся вдруг красноречию, обыкновенно публичные выступления давались ему с трудом.
– Рассуждая о Гоголе, – произнес редактор, вонзая взгляд в молодого докладчика, – очень часто используют слова «феномен», «тайна», «загадка». Безусловно, вся его жизнь представляется для нас одной сплошной загадкой, но мы ведь оцениваем творчество писателя не по яркости или загадочности его биографии, а по литературному наследию, по степени отражения им окружающей реальности, по гражданской позиции, наконец.
Таким Чалого не видел никто, даже Полуконь. Щеки его пылали. Бесцветные глаза налились свинцовой тяжестью. Редактор ослабил тугой воротник и окрепшим голосом продолжал:
– Белинский как-то писал Гоголю: «Вы столько уже лет привыкли смотреть на Россию из вашего прекрасного далёка. А ведь известно, что ничего нет легче, как издалека видеть предметы такими, какими нам хочется их видеть...» Гоголевская Россия имеет не так уж много общего с Россией реальной. Да, это яркая, самобытная Россия, но существующая в искаженном воображении удаленного от неё вечного скитальца. На мой взгляд, чтобы описать истинную, подлинную Россию, нужно в ней жить, нужно быть прежде всего ее гражданином и патриотом, – выдохнул редактор.
– Ага, и никуда не выезжать за переделы горячо любимой родины, – ехидно добавил с места прозаик Гривенников.
Чалый метнул в него короткий взгляд, держа боковым зрением приезжего гоголеведа.
– По-вашему, Николай Васильевич не был патриотом? – Воронец сгустил брови на переносице.
Слова его повисли в воздухе. Редактор шумно дышал. Зал пришёл в движение.
– Ну, зачем же так категорично? – попытался снять напряжение новеллист-миротворец Крюков-Заболотный. – Оставаться патриотом можно по обеим сторонам от границы.
– А разве нельзя быть одновременно патриотом и космополитом? – подал голос студент. Он так и стоял у микрофона, ошеломленный остротой реакции на свое выступление.
– Полюбуйтесь – нынешнее поколение! – театрально простонал профессор Парников, протягивая к нему дрожащую старческую руку. – Для них нет ничего невозможного! Запросто можно вот так выкрасить губы сажей и говорить о великой русской литературе. Им ничего не стоит быть одновременно своим и чужим, белым и черным, патриотом и космополитом, мужчиной и женщиной. Да что там... для них нет ничего святого!
Отвлекшись на молодое поколение, не сразу заметили желтизну, залившую впалые щеки редактора «Родных просторов».
– Я считаю Гоголя жертвой душевной болезни, – произнес он пересохшими губами.
– Вот как?! – весело изумился Оскар Маркович. – И как же называется его душевная болезнь? Тяга к перемене мест? Любовь к Италии? Сплин? Одиночество? Усталость? Если так, то большинство присутствующих в зале людей душевно больны, не правда ли? – черные глаза гоголеведа буравили оппонента.
– Прекратите балаган! – неожиданно тонко взвизгнул столичный критик и пошел пятнами.
– Видите, вот и доказательство! – не поворачивая головы в его сторону, произнес Воронец. – А вы, Всеволод Ильич, – обратился он к утратившему дар речи Чалому, – признайтесь, давно ли ходили к психоаналитику? Или предпочитаете размышлять о несправедливости бытия за рюмочкой беленькой?
Слушатели повскакали с мест: происходящее теперь в зале было куда интереснее скучных докладов.
– Он к психоаналитику не ходит, – раздался с заднего ряда незнакомый голос с акцентом, – ему жена денег не дает! И на беленькую тоже не дает! И вообще не дает!
Чалый попытался высмотреть автора возмутительной реплики, но не смог. Густо заржал прозаик Гривенников, и это окончательно вывело редактора из себя. Он вскочил на стул и, поймав глазами обидчика, полез напролом через ряды, через чьи-то ноги, колени, плечи. На пол падали стулья и портфели. Мелодичным сопрано кричала поэтесса Рыкова, поправляя смятую башню на голове. Драматург Ямпольский тщетно пытался удержать разъяренного Чалого за рукав. Треснула ткань, на пол посыпались пуговицы.
Тем временем профессора Парникова отпаивали в президиуме валерьянкой. Вокруг него хлопотала Изольда Дизель, отослав фантаста Лузгу за мокрым полотенцем. Поднялся переполох. Некоторые книголюбы демонстративно покидали зал. Другие с интересом наблюдали за развитием скандала, некоторые снимали происходящее на смартфоны – не каждый раз увидишь такое на рафинированном культурном мероприятии.
Весело мигала телекамера. Довольный репортер Мано подпрыгивал как на шарнирах, указывая оператору наиболее удачные ракурсы. Нет, профессиональный нюх его еще никогда не подводил. Это будет бомба! Успеют ли смонтировать к вечерним новостям? Нужно постараться. Еще не утих шум, еще удерживали литераторы взбешенного, но уже обессилевшего Чалого, еще махала веером над Парниковым величественная Дизель, а в голове Мано уже одна за другой складывались удачные фразы. Нужно что-то гоголевское: «Повесть о том, как поссорился Оскар Маркович с Иваном Федоровичем». Нет, слишком длинно. Лучше так: «Драка литераторов в Доме Гоголя». Или вот: «Культурная среда в салоне купца Агапова». Как удачно, что сегодня среда! Рейтинг «ЖЖЖ» был обеспечен.
Оскар Маркович вышел за ворота, подошел к мемориальной табличке на фасаде здания, смахнул пыль с длинного носа барельефа и проговорил чуть слышно: «Ну что дружище, на сей раз отстояли твое доброе имя. Что? Считаешь, не надо было связываться? Ну не скажи! Забавное, доложу тебе, было зрелище...». Так говорил стоящий у запыленных кустов сирени странный старик в черном костюме с карманными часами в руках.
В густую синеву вечернего неба тяжело вкатилось бледное колесо луны.