Пару лет назад я получил письмо от вдовы Юрия Петровича Любимова Каталин. Она предлагала мне написать воспоминания о встречах с Ю.П. для готовившегося второго тома сборника «Сто современников о Любимове». Текст был написан, однако проект, к сожалению, до сих пор не реализован. Это дает мне основание опубликовать свои заметки.
...Судьба подарила мне несколько встреч с Юрием Петровичем Любимовым, и каждая навсегда запечатлелась в памяти. Первая (19 ноября 2005 года) вылилась в обстоятельное интервью режиссера, художественного руководителя Театра на Таганке. Довелось также присутствовать на собрании труппы Театра. А еще была встреча в день юбилея Любимова, его 90-летия, когда я примчался в Театр, чтобы поздравить Юрия Петровича.
...Знакомство с будущей Таганкой – а, значит, с Юрием Петровичем, ибо он олицетворял рождавшийся Театр – состоялось давно, когда в столичном Театре имени Маяковского я увидел «Доброго человека из Сезуана», – спектакль, сыгранный любимовскими студентами. Из него вскоре выросла славная Таганка. Восторг, потрясение! Поразительная, недосягаемая в ту пору свобода во всем – в прочтении пьесы Брехта, в режиссерской трактовке, в игре актеров. С каким изумлением воспринимались зонги, песенки на стихи Брехта:
Идут бараны в ряд,
Бьют барабаны.
Кожу для них дают
Сами бараны..
Или:
Власти ходят по дороге.
Труп какой-то на дороге.
Ах, да это ведь народ!
...Сидели мы, помнится, на галерке, лиц артистов не разглядеть. Но энергетика, как нынче говорят, или эмоциональный накал спектакля был столь мощный, что буквально ошеломлял. В философской притче о вечных ценностях Юрий Любимов изложил не только свое понимание брехтовской драматургии, но и собственную театральную эстетику, новаторскую, свободную от академической рутины советского театра конца 50-х – начала 60-х. (Замечу, что в те же годы смотрели мы в Художественном театре легендарные «Дни Турбиных». При всей любви к Булгакову – не смогли досидеть до конца спектакля, ушли после первого акта. Уж больно вяло, заученно скучно играли артисты, спектакль растерял свежесть и блеск находок, что принесли когда-то заслуженную славу пьесе).
А потом судьба распорядилась так, что несколько лет я служил редактором многотиражной газеты 1-го Московского часового завода, который, как и Театр на Таганке, находился в Ждановском районе. Завод, как тогда говорили, шефствовал над театром (или наоборот?); шефство заключалось в том, что артисты Таганки давали в цехах концерты, обычно в дни «ленинских» субботников, а заводскому начальству доставались билеты на спектакли. Иногда билеты перепадали и мне; и в ту пору посчастливилось увидеть блистательные любимовские интерпретации современной прозы – произведений Федора Абрамова, Юрия Трифонова, Бориса Можаева, – вещи остросоциальные, сделанные смело, зрелищно. И, конечно, «Преступление и наказание». Кстати, к Достоевскому, которого чрезвычайно ценил и глубоко понимал Юрий Петрович, на Таганке он обращался еще дважды – и столь же успешно. «Подросток» и «Братья Карамазовы» (96-й и 97-й годы) поражали неожиданностью трактовки – и выверенным лаконизмом. (Немирович-Данченко в 1910 году уместил «Карамазовых» в представление, которое шло два (!) вечера).
...Говоря о творчестве Юрия Любимова, уместно вспомнить слова Шопенгауэра: талант попадает в цель, в которую другие попасть не могут; гений попадает в цель, которую остальные не видят. Любимов обладал редкостным даром попадать в цели, которые другие не видели. В самом деле, в 70-80-90-е были в России театры – и очень известные! – но ни один не мог сравниться с яркостью и разнообразием сценического репертуара Таганки. Даже великому Мейерхольду не удалось осуществить постановку есенинского «Пугачева» – а Любимов сумел сделать, да еще какой спектакль! Пушкинского «Бориса Годунова» профессионалы считали не подходящим для драматического воплощения (опера гениального Мусоргского не в счет). Юрий Любимов нашел единственно верный ход для великолепной постановки «комедии о царе Борисе и Гришке Отрепьеве». Можно вспомнить еще примеры талантливых любимовских постановок.
Сам режиссер утверждал: «Мы развивались по трем направлениям. Первое направление – «театр улиц», площадной, карнавальный театр. Если угодно, народный. Это – «Добрый человек из Сезуана», «Десять дней, которые потрясли мир», «Мать», «Что делать?», «А зори здесь тихие...», «Живой» Можаева. Это балаган, ярмарка, скоморохи. Второе направление – освоение классики: «Тартюф» Мольера, «Гамлет» Шекспира, «Бенефис» по пьесам Островского. А третья наша линия – целая цепь поэтических представлений, начатая «Антимирами». Тут – «Берегите лица», «Павшие и живые», «Послушайте!» по Маяковскому, «Пугачев» Есенина, спектакль на стихи Евтушенко. И вот – «Товарищ, верь...»
В ту незабываемую первую встречу с Юрием Петровичем, длившуюся вместо запланированных 30 минут почти два часа, я положил перед ним сохранившиеся у меня старые программки, – в них запечатлелась почти вся история Театра. Юрий Петрович, как мне кажется, был удивлен: какой преданный поклонник Таганки! Он спросил: а последние наши спектакли вы видели? Нет? Так приходите!
И так с его благословения мне удалось увидеть «Живаго (Доктор)», «Антигону» Софокла, «Шарашку» Солженицына, бриколаж «До и после» (поэты серебряного века) и другие спектакли. И вновь поражало: Любимов превосходно соединяет разнородный материал. В античной «Антигоне» звучали строки библейской «Песни песней», с поэтами серебряного века в «До и после» соседствовали Пушкин, Иван Бунин, Зинаида Гиппиус и... Иосиф Бродский. А в «Шарашке», представляющей главы романа «В круге первом», Юрий Петрович играл ненавидимого им Сталина. Тирана изображали (карикатурно, сатирически, со злобой) многие талантливые актеры, но такого Сталина, умного, коварного, всемогущего злодея, я видел впервые!
Мне, к большому сожалению, не довелось присутствовать на любимовских репетициях, и потому могу лишь догадываться, как рождались все эти постановки. «Любимов сочинял спектакль («До и после») в репетиционной комнате с временным, неряшливо сколоченным квадратом, без света и музыки, все было в его голове, и не обращал внимания на скрытые или явные неудовольствия и насмешки актерской братии, – вспоминал Валерий Золотухин. – Он работал в режиме гениальности. Все было. Теперь, когда спектакль сделан, и знатоки театра восхищаются красотой и изобразительностью «двойного квадрата» необыкновенной изощренностью светового, цветового и пластического решения, мне стыдно за свое неверие и невежество».
Любимов виртуозно владел монтажем («Я умею монтировать, убедился в этом», говорил Ю. Л.). Он умел смонтировать, органично соединить, казалось бы, несоединимое. Так, методом монтажа, построены многие его спектакли, так построена его великая книга-исповедь «Рассказы старого трепача», которую должен прочитать каждый, кого волнует недавнее прошлое нашей культуры . Мне кажется, Юрий Петрович, не любя пафоса, умышленно дал книге сниженное название. Это вам не «Моя жизнь в искусстве»!
...В конце 2005 года предстояла премьера широко разрекламированного телесериала Владимира Бортко «Мастер и Маргарита». У меня, обозревателя отдела телевидения «Российской газеты», возник замысел: рассказать о попытках перевода булгаковского романа на язык кино. А их предпринимали Элем Климов и Эльдар Рязанов, Геннадий Полока и Юрий Кара, Владимир Наумов и Анджей Вайда. Но был еще великолепный «сеанс черной магии на Таганке», как окрестила любимовскую инсценировку газета «Правда»! Удалось договориться о встрече с Юрием Петровичем. Он рассказывал, как с удовольствием и весело репетировали (Любимов уложился в 45 репетиций!), взяли лучшее из таганских спектаклей: занавес из «Гамлета», раму – из «Мольера», маятник – из «Часа пик». Режиссер, стремясь избежать длиннот, «сжимал» спектакль. Он утверждал, что должен уметь выразить себя в коротком метраже. Юрий Петрович удивлялся: почти все спектакли так или иначе закрывались, а «Мастер и Маргарита» шел и шел! На начальственные вопросы «Кто вам разрешил?» Любимов отвечал: «Как кто? Все!» Приходилось ему, человеку блестящего ума, иногда прикидываться, как он говорил, Швейком.
...Беседа, конечно, вышла за рамки булгаковской темы. Но прежде замечу: Любимов выражал сомнение, что у Бортко что-то получится. Юрий Петрович оказался прав: сериал, несмотря на отдельные актерские удачи, определенно «не дотянул», режиссер явно не совладал с великим и загадочным материалом. А Юрий Петрович своим «сеансом черной магии» доказал, что булгаковский роман «переводим» – во всяком случае, на язык театра. И на вопрос, взялся бы он снимать фильм по булгаковскому роману, ответил утвердительно, добавив, что нужны какие-то совсем другие приемы, как, допустим, в бергмановских «Шепотах и криках»...
Сидя в кабинете Любимова, стены которого испещрены автографами, наверное, всех его великих современников, я, едва сдерживая восхищение, слушал рассказ Юрия Петровича, любовался им, о чем-то спрашивал. Внимательный взгляд ясных глаз, в которых светился острый ум, доброжелательство и лукавство, красивая седина, речь, покоряющая собеседника – я был очарован!
Юрий КРОХИН, литератор