Печорин – положительный герой

Классики хвалили «Героя нашего времени» за язык. Гоголь восхищался: «Никто еще не писал у нас такой правильной, прекрасной и благоуханной прозой». Чехов предлагал разбирать язык Лермонтова, как разбирают в школе предложения по частям речи. Хотя язык, как известно, инструмент, которого не должно быть видно.      

Вместе с тем «Герой нашего времени» – начало и конец русской прозы, не случайно Лев Толстой писал о Лермонтове: «Если бы этот мальчик остался жив, не нужны были бы ни я, ни Достоевский», не говоря уже об остальных, добавлю от себя. Впрочем, Лермонтов и так нивелирует всю литературу, существовавшую до него и после. Но Лермонтова можно оспорить, как и его героя.

«Герой нашего времени» хорошо продуман, однако продуман не до конца, когда любая неточность может поколебать жесткую конструкцию композиции романа, в котором масса противоречий, что миру Лермонтов нарыл. Его высказывания категоричны: «Печальное нам смешно, смешное – грустно», «Из двух друзей один всегда раб другого», «Любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни. Невежество и простосердечие одной также быстро надоедает, как и кокетство другой». Последнее работает только при условии, если сам ты не любишь, «Если б я почитал себя лучше, могущественнее всех на свете, я был бы счастлив, если б меня все любили, я бы нашел в себе бесконечные источники любви». Это ли не скука, которой так боится Печорин? 

Сразу хочется заметить: все так и одновременно не так. Но вектор задан верный, это и завораживает. Можно продолжить: «В моем лице читали признаки дурных свойств, которых не было, но их предполагали, и они родились…» Все эти заключения-выводы однотипны, тут виден авторский прием, что можно расценить как недостаток. Однако это не бросается в глаза и не портит впечатления, а даже наоборот. И только после многократного прочтения и по истечении длительного времени начинаешь открывать запутанные в словах противоречия, от которых нельзя избавиться, в которых в свою очередь спрятан нерв нравственного тупика и не одного героя. В этом состоянии неустойчивого равновесия, похожего на вечную пытку, угаданного Лермонтовым, и существует мир.

«А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет!» Хочется возразить: если эту душу любишь, то да, в обладании такой души есть необъятное наслаждение, но тогда ты ее не бросишь, авось кто-нибудь поднимет. А ежели не любишь, то какое тут может быть необъятное наслаждение...

В предисловии к роману Лермонтов утверждает: это портрет, составленный из пороков целого поколения в полном их развитии. Нет ли здесь подвоха? Да если бы целое поколение состояло из таких Печориных, жизнь была бы совсем другой, но, к сожалению, оно состоит в большинстве своем из Грушницких. Лермонтов создавал образ как бы отрицательного героя, а получился во всех смыслах положительный. Выходит так. Что в высказываниях, приведенных выше, как и в действиях героя, демонстрирующего глубокий ум, общего со слабостями и пороками, на которых настаивает Лермонтов в предисловии к роману и в предисловии к журналу Печорина. Какие ж это слабости и пороки Печорина, который разрушает планы контрабандистов, спасает от обморока на балу княжну Мери, побеждает на дуэли Грушницкого, берет живым пьяного казака, зарубившего Вулича, и т. п., не говоря уже о литературном таланте, ибо журнал Печорина состоит из трех повестей «Тамань», «Княжна Мери» и «Фаталист». 

Сделав это открытие, я, наконец, почувствовал, как преодолел в себе тираническую зависимость от Лермонтова. С моих плеч как будто гора свалилась... Но любить его я меньше не стал. В одном месте Печорин говорит: если он причиной несчастия других, то и сам при этом не менее несчастлив. В другом признается, что иногда понимает Вампира: княжна Мери проплачет всю ночь, и это ему доставляет необъятное наслаждение. Может, Лермонтов сознательно не заметил этого противоречия? Ошибка гения? И куда смотрели лермонтоведы, критики от Белинского до Эммы Герштейн, Вл. Гусева и других толкователей? Правда, Печорин и сам признается, что вся его жизнь цепь грустных противоречий сердцу или рассудку, когда он в одном случае говорит одно, а в другом - прямо противоположное, что укладывается в провозглашенную им парадигму противоречий, но опять-таки при чем тут слабости и пороки, это природа, свойство человеческой натуры. Но вся эта проблематика отступает, теряет силу перед бездной мироздания, пропастью вселенной, недоступных уму, но понятных душе.

Еще раз скажу, эти вещи не открываются сразу, когда ты ослеплен романом, как женщиной, не заметив ее недостатков и даже изъяна. Лермонтов, видимо, и сам был ослеплен тем, что создал.

Кроме того, «Герой нашего времени» может служить настольной книгой, пособием по обольщению, где все расписано по дням, чего, кстати, тоже никто не заметил, начиная с Белинского.

Последующая литература ничего не смогла противопоставить Лермонтову, или хотя бы его нивелировать и гениально продолжить, что возможно, на мой взгляд, только со стороны метафизики, перед которой все земное меркнет.  Но, может быть, продолжение есть, кто знает... или хотя бы будет... когда-нибудь...  


Николай СЕРБОВЕЛИКОВ