Неожиданно скончался Эдуард Лимонов. Любя российскую словесность и служа ей в меру сил, нельзя не заметить явно обедняющего ее печального события. И ни в коей мере не разделяя его политических убеждений (само сочетание «национал-большевизм» мне кажется вдвойне сомнительным, ибо извращает суть и той и этой идеи. Впрочем, у меня есть ядовитое предположение, что, по крайней мере, одна из целей этой хулиганистой попытки почвенного укоренения – литературная, т. е. борьба за подъем тиража произведений Лимонова). Однако в любом случае он был, безусловно, искренним и отважным автором, притом – замечательным мастером прозы, а также и своеобразным, и далеко не последним поэтом эпохи (или нескольких эпох). Вчитываясь в его статьи, главным образом, все же относящиеся к литературе, я странным образом почти всегда (да, пожалуй, и всегда!) соглашался с дерзкой и нелицеприятной правотой его критических оценок.
Мои воспоминания о нем обрывочны. Первое относится к очень ранним годам. Впрочем, Лимонов существенно старше меня – и тогда, когда я входил в литературу, или, сказать попросту, впервые вступал в буфет ЦДЛ, где бывали еще и настоящие писатели, Лимонов был уже знаменит в богемной среде стихами, ходившими в самиздате. Притом он был известен и как модный портной: некоторым знакомым мне стихотворцам он сшил брюки. Однажды мне необходимо было позвонить одному приятелю в поздний час. Выяснилось, что у него собралась пьяная компания, где Лимонов читал свои стихи. Телефонная трубка была передана ему, и так из авторских уст я впервые услышал стихи, содержащие некую жалобу Творцу: почему «... я не узбек, не председатель...» Конечно, это протекшее во хмелю чтение неизвестному не осталось в памяти Лимонова…
Настоящее с ним мое знакомство состоялось в пору его максимальной политической активности, в конце миновавшего тысячелетия. Тогда я был главным редактором петербургского издательства «Лимбус Пресс», и было решено заказать Лимонову острозлободневную книгу очеркового типа. Я навестил писателя и вождя в его квартире, находившейся в одном из арбатских переулков. Застал его за оригинальным занятием: с ножницами и почему-то с логарифмической линейкой в руках он вырезал из бумаги стилизованные серпы и молоты для партийных знамен, афиш и прокламаций. Портновский точный глазомер, очевидно, способствовал успеху этой ответственной работы, которую, ведущий национал-большевик, видать, не мог доверить никому. Он, однако, торопился закончить свой труд, так как ожидал с минуты на минуту визита юной подруги...
Книга получилась, на мой взгляд, превосходная, живая (о, да, автор был «живой и только до конца»!). Лимонов получил солидный по тем временам (да, пожалуй, и по нынешним) гонорар, который весь ушел на партийные нужды. Через некоторое время группа молодых людей, поднявшись на одну из башен старой Риги, прокламировала с высоты русскую национальную идею в причудливом сочетании с идеей пролетарского единства. Идейные борцы были незамедлительно арестованы и попали в латвийскую тюрьму. Не сомневаюсь, что командировочные им обеспечил из гонорарных денег Лимонов. Позже он и сам оказался в узилище, но в отечественном. Разумеется, я тогда подписал петицию, призывавшую к его освобождению.
Из ряда последовавших встреч особенно запомнилась одна. Проходила выставка авангардной живописи, на которую явилась вся богемная (не хочется произносить гнусное слово»тусовочная») Москва. Меня привела Наташа Шмелькова, подруга целого ряда выдающихся живописцев и последняя любовь Вениамина Ерофеева (недавно мы ее хоронили... да, уходит это поколение).Все происходило в длинном бараке, где особенно ужасающей казалась удушливая июльская жара. Публика была в почти пляжном виде. Вдруг с опозданием появился Лимонов. Он был в небрежно накинутой на строгий костюм дубленке. Медленно прохаживался от картины к картине...Ну, понятно, это была поза и декларация.
Нельзя не сказать, что предельно резкий и воинственно грубый в своей более чем откровенной публицистике, Лимонов в личном общении был чрезвычайно мил, любезен и даже уважителен. В позапрошлом году я позвонил Лимонову и попросил его предоставить одну из принадлежащих его перу стихотворных повестей в составляемую мною двухтомную антологию поэмы (часть предстоящей десятитомной «Антологии русской поэзии»). Он сказал, что согласен, но у него нет времени на встречу, подписывать договор он не будет и считает, что я должен верить ему, поэту, на слово. Я поверил. Далее Лимонову был передан гонорар, а по выходе и подвезен авторский экземпляр двухтомника. Между прочим, согласно с хронологией (годом рождения авторов) поэмой Лимонова и кончается второй том.
К сведению более молодых авторов поэм: не должно быть обид на меня, я считаю, что нужно было дойти до какой-то возрастной черты, а тем, что писалось после, пусть займутся составители иных времен. Все же в столь деликатном, хоть и субъективном деле составления следует заниматься тем, что уже во времени «отстоялось»... И, конечно, я вижу для стихов молодого Лимонова определенное место и в соответствующем томе лирики...
Я люблю замечание Пушкина о том, что дела писателя – его слова. Лимонов, конечно, останется в русской литературе. Если, дай Бог, она сама останется, выживет... Мне грустно, что Лимонова уже нет. Жизнь утратила с его уходом некоторые неподдельные оттенки и стала скучней. Мне дела нет до его политических единомышленников. Но да будет писатель Эдуард Вениаминович Лимонов помянут добрым словом!
Михаил СИНЕЛЬНИКОВ