Продолжаем публиковать фрагменты записок русского добровольца – московского предпринимателя, отправившегося летом 2014 года на войну в Донбасс.
Утро в Волнухино
– Москвич! Вставай, Москвич! Алекс, кончай дрыхнуть, Кобур зовет. Уже утро, вставай! – ломающийся голос Малого гулко разносился в затхлой сырой темноте глубокого подвала.
По углам зашевелились собаки. Одна из них шумно вздохнула. Наверное, ей тоже снилось этой ночью что-то не особенно веселое. Я наощупь включил фонарь и начал собирать свое барахло, уталкивая его в сухарную сумку. Обувать берцы, долго возясь со шнурками, не было нужды. Наученный горьким опытом, я их уже не снимал на ночь.
Переступая негнущимися спросонья ногами по бетонным просевшим ступенькам, поднялся во двор. Было еще прохладно. Сыростью тянуло с огородов и от ставка в низине. Солнце неспешно вставало со стороны границы, разгоняя своими лучами тонкую дымку перистых облаков. Хлебнуть чаю уже не было времени, хотя уже знакомая мне ополченка с позывным Муха вовсю хлопотала вокруг костерка, стараясь сготовить бойцам нехитрый завтрак.
Батарея располагалась на другом конце небольшой деревни. Несколько минометов на дальнем огороде основательно закопались опорными плитами-черепахами в жирную землю. Вокруг них желтели раздувшимися боками спелые тыквы. Чуть поодаль был сложен штабель снарядных ящиков, что разгрузили днем раньше.
Кобур – осетин из Цхинвала – неспешно подошел к минометам, молча постоял над ящиками, зачем-то поочередно заглянул в каждый ствол, посветив туда фонариком:
– Следующей ночью выставим охранение. А сейчас давай две мины с шестым зарядом. Пидорам доброго утра пожелать.
Я открыл один из зеленых деревянных ящиков. В нем, уютно расположившись в деревянных углублениях, лежала пара светло-серых пузатеньких мин 1976 года выпуска. Осколочно-фугасные. Я еще не родился, а их уже положили в этот ящик. Можно сказать, они дождались своего часа. Оставалось только радоваться, что я повстречался с ними здесь у миномета, а не на другом конце их баллистической траектории.
Я навязал по шесть пороховых колбасок на узкие минные шейки, затем с трудом скрутил колпачок со взрывателя и вынул первую мину из ящика, держа ее обеими руками нежно, как будто младенца. Аккуратно заправил хищно оперенный хвост в минометное жерло и отпустил мину, успев согнуться и закрыть уши ладонями. Чугунная тяжелая чушка с утробным чавканьем скользнула по трубе вниз и тут же над ухом оглушительно рявкнуло, земля вздрогнула. Сразу следом я опустил в трубу вторую мину –раздался мощный рык, и за этим ни с чем не сравнимый жутковатый шелест исходящего снаряда. На этот раз Кобур ограничился всего двумя минами.
На фронте начался новый день.
Огонь!
Вскоре подъехал «Урал» и подошли минометчики. Мы подцепили к грузовику один из минометов и перебазировались на верхнюю позицию. Это был небольшой степной пятачок, зажатый между невысокими буграми. От этой неуютной позиции до самого врага шла практически ровная голая степь. Отсюда открывалась панорама на многие километры. Единственное, что, как мне показалось, сейчас нас выручало, это солнце, встававшее прямо за спиной и слепившее глаза противнику.
Нехорошее здесь было место, и я почувствовал это сразу, но постарался задавить в себе тревожные предчувствия. Не подавая виду, что волнуюсь, спрыгнул на землю, вытащил из кабины грузовика грязно-зеленый бакелитовый футляр. Не дожидаясь команды, чуть в отдалении от миномета начал устанавливать буссоль, вдавливая ее заостренные ножки в угольную землю. Купол утренней лазури накрыл пепельно-желтую степь, а из самого зенита в прозрачном воздухе расходилась волнами трель жаворонка.
– Эй! – голос Кобура звучал надтреснуто и хрипло. – Сейчас считай внимательно и точно, понимаешь меня? Ошибок быть не должно, а то накроем жилой сектор. Давай, Москвич, ты должен сейчас точно считать!
Я взялся за вычисления, стараясь ничего не перепутать, ребята из минометного расчета тем временем вскрывали снарядные ящики и накручивали на хвосты мин пороховые заряды. Закончив с топографической привязкой батареи, я присоединился к ним. Скоро несколько десятков снарядов были подготовлены к стрельбе. Вот аккуратными рядами лежат они в своих ящиках, выстроившись в очередь, как пассажиры на посадку в самолет. Идут последние приготовления. Наводка прицела. И наконец отрывистая команда:
– Огонь! Залп! Еще залп!
Мина за миной уходят в небо и иногда можно видеть, как над минометной трубой мелькает размазанная черная черта – 16-килограммовая осколочно-фугасная чушка рвется вверх с невероятной скоростью, царапая глаз на грани видимости и жутко шелестя в полете. Начались разрывы. Кажется, словно вдали гигантский шахтер бьет тяжелой киркой в сухую степь и та отзывается гулким звоном. Удар за ударом, мина за миной. Кобур хрипло кричит бойцам, мелькающим в пыли. Голос его становится совсем кавказским, надтреснуто-гортанным:
– Внимание! Угломэр ноль ноль восемь! Пять мин шэстым зарядом. Бэглым, огонь!!!
Я вдруг понимаю, что наша цель находится непосредственно перед глазами и ее можно наблюдать в обычный бинокль. Это редкость для минометчика. Обычно мы работали из низин, зажатых со всех сторон холмами или склонами терриконов поросших леском. Сейчас нашего обстрела никто не ждал, судя по поднявшемуся переполоху вдалеке. Нам удалось подобраться на расстояние верного минометного попадания. В бинокль было видно, как по позициям взад-вперед ползает техника. Кто-то мелькнул голым белым пузом в окопах. Из лесополосы, в которой закопался противник, начал подниматься черный дым. Батарея продолжала беглый огонь. Ребята расчета разделись по пояс. Их коричневые спины мелькали в клубах дыма и пыли, мины они кидали сразу в четыре руки. Казалось, что единственный на этой позиции миномет раскалился докрасна, выплевывая в небо мину за миной. Черный дым, все больше расползаясь вдали, поднимался в небо высоким столбом. Не хотелось даже думать о том, что там сейчас творится.
– Больше нет мин? – спрашивает Кобур. – Проверьте по ящикам! После обеда будем работать с нижней позиции. Я в штаб, а вы заканчивайте здесь и подходите к батарее.
Он взял сложенную треногу и закрытую в футляр буссоль, затем залез в серебристую «десятку» с просаженным днищем и, вздымая степную пыль, порулил куда-то к Волнухино.
Философия
…Накатила расслабленность. Я понимал, что отдыхать еще рано; мы находимся на нейтральной полосе и в зоне прямой видимости противника. Но поднявшееся солнце светило так ярко, а невидимые жаворонки пели так пронзительно, затерявшись где-то в лазури. Я лежал на траве, вольно закинув ногу на ногу, и неспешно спорил с Игорем из Одессы. Его так и прозвали – Одесса. Высокий и нескладный, сидел он на вбитой глубоко в грунт стальной черепахе миномета, прислонившись спиной к остывающей закопченной трубе и запальчиво говорил:
– Все вокруг действует во имя прогресса. Все ведет к прогрессу.
– И смерть? – иронически отзывался я
– Да, и смерть. Неважно, что происходит с одной человеческой единицей. Имеет значение только совокупность людей, ведь коллектив всегда прав. Если смерть одного позволит пробудить к жизни тысячи других, то это маленькая цена за прогресс. Миллиарды людей сливаются в единый организм, поэтому смерти нет. То, что мы принимаем за смерть, просто отлив, который приходит на смену приливу – это дыхание гигантского человеческого океана-соляриса, и оно ведет к прогрессу. Это и есть вечная жизнь. Движение само по себе – цель. Движение это энергия, а где есть энергия, там нет холода и нет смерти.
Пока Одесса рассуждал, Малой выкладывал на плащ-палатку наш обед: пару буханок серого хлеба, тушенку, какие-то баранки, сгущенку. А мне казалась забавной и архаичной эта вера в бесконечный прогресс и в единую волю всего человечества. В самой идее, что завтра будет лучше, чем вчера, мне слышались отголоски советского агитпропа и фантастических романов Ефремова. Для меня-то как раз было очевидно, что русское завтра хуже, чем сегодня. Что наше время – время заката России. Но сейчас спорить не хотелось. Фразы глохли в горячем степном воздухе, не успев родиться. Они повисали посредине, где-то между щебетанием птиц и стрекотаньем кузнечиков, и тяжелая голова клонилась к белой траве...
Купание
Через час мы шли под палящим солнцем к селу, раскинувшемуся вниз от позиций батальона. Я пылил берцами по грунту, чувствуя себя бывалым бойцом, автоматически выбирая наиболее безопасный путь. Старался идти поближе к окопам, вытянувшимся вдоль дороги. В окопах сидели бойцы. Вдали в зелени лесополосы с урчанием ворочался танк. А танкисты в черно-серых, пропитанных соляркой комбинезонах, бродили около, как служители зоопарка вокруг вольера с большим слоном. Дальше надо было идти вдоль канавы – в ней удобно залечь при неожиданном артобстреле. Вот мост и на нем невысокий бетонный отбойник. Значит теперь идти прямо вдоль него, чтобы была возможность укрыться в случае неожиданного артобстрела. Я свернул к отбойнику и не без удовольствия увидел, что ребята минометного расчета следуют за мной. Мы прошли мост, воздух стал прохладным и сырым. У меня появилась идея:
– Народ, а не искупаться ли нам? До обеда-то примерно час, успеем еще к Кобуру.
Посоветовавшись, коллектив единогласно решил, что время у нас действительно есть, что искупаться в такую жару и впрямь неплохо. Сразу за мостом мы свернули направо к карьеру, затем подошли к ручью. Кто-то из местных устроил здесь запруду и сложил из веток несколько шалашей, в которых совершенно самостоятельно жили утки. Тут было настоящее птичье царство. По глади маленького прудика вереницей плавали утята, взрослые птицы, крякая, приподнимались из воды, шумно хлопали крыльями, ныряли, погружаясь белыми тушками в зеленоватую воду. При виде этой деревенской идиллии нервное напряжение нас окончательно отпустило. Беспечно болтая, мы перешли по плотине утиный прудик и через пару минут были на берегу волнухинского карьера. Переливающееся по краям овальное блюдце лежало посреди огромных буханок белого камня, вертикально вздымавшихся над гладью темно-изумрудной воды. С берега казалось, что озеро глубокое. Скорее всего, так оно и было.
Астах – молодой шахтер из Ровеньков – быстро скинул с себя оружие и камуфляж и поплыл к другому краю блестящего блюдца. Под нависающей белой скалой, уходящей вертикально в воду, он закувыркался в воде словно утка, громко отфыркиваясь и ныряя. Остальные далеко не заплывали, больше старались помыться-постираться и почистить форму. Нашлось у кого-то и мыло. Я закончил купание раньше других и сел на белесый камень, на котором были нацарапаны надписи на украинском языке. Номера частей, имена, прозвища. Я молча смотрел на серебрящуюся гладь воды.
Вспомнилось – почему-то именно сейчас – как мы расставались с женой. Зеленые глаза, неотрывно смотрящие на меня. Она старалась изо всех сил выглядеть уверенной. Мы перебрасывались ничего не значащими фразами о мелких делах, которые не успели доделать. Но я понимал – это совсем не то. Однако говорить о том, что на самом деле имело значение, о трещине, что, расширяясь, отделяет наше общее прошлое от неведомого будущего, о той трещине, которая, быть может, навсегда разделит нас, я почему-то не мог. Говорить об этом мне казалось проявлением излишней сентиментальности. Глупо? Конечно, это было глупо, но иначе я почему-то не мог. Последний поцелуй и последний взгляд… В эту самую минуту я понимаю, что назад пути нет. Что, как бы ни сложились в будущем наши судьбы, все до этого момента прожитое и пережитое нами, навсегда останется воспоминанием, всего лишь короткими карандашными записями на полях причудливой, как сама наша жизнь, не слишком толстой книги. И вот, очередная страница была перевернута...
Далекое буханье орудийного выстрела заставило меня очнуться от размышлений. Снаряд провыл где-то невдалеке и обрушился в ближний овраг, густо заросший деревьями и кустами. Было видно, как Астах спешно гребет к нашему берегу. Остальные торопливо одевались. Вновь буханье. На этот раз звук налетающего снаряда был короче и злее. Белый фонтан шумно взметнулся высоко вверх у другого края карьерного озера и тут же опал вниз, рассыпавшись белесой дымкой над гладью воды. Астах, как ошпаренный, выскочил из воды и бросился к оставленной одежде. Все спешно натягивали камуфляж, рассовывали магазины по карманам и подсумкам, затягивали берцы.
Затем, ни слова не говоря, пошли по тропе, через невысокие березки, обратно к утиному пруду. Обстрел видимо велся из одного ствола и скорее всего это был танк. Постепенно разрывы сместились от озера к селу. Над нами завывал очередной снаряд, заставляя невольно пригибаться к земле, и с грохотом разрывался где-то среди белых хаток поселка. Танк бил прямо по жилым домам. Выйдя к утиному пруду, мы повернули направо вдоль ручья. Мы рассчитывали, не входя в зону обстрела, выйти к двум оставшимся минометам, что стояли на огороде. А они как раз начали долбить в ответ танку, судя по залпам, доносившимся до нас с той стороны.
Взрыв
Всего за пять минут, путаясь ногами в высокой траве, мы добежали вдоль ручья до дальнего огорода. Бойцы вовсю суетились вокруг минометов, Кобур ходил взад-вперед, вслушиваясь в треск рации. Нас он встретил раскатистым криком:
– Где вы ходите? Там танки пошли! Быстро к минометам. Москвич, к буссоли!
И снова началось. В голове в одно целое слились целеуказания, поправки, рявканье минометов и вскрики артиллеристов. Иногда Кобур замирал на месте, кричал, чтобы все сохраняли тишину, и слушал. Ждал свиста мины или воя ответного снаряда. За несколько дней на фронте я уже усвоил: короткий, как удар хлыстом свист – минометная мина. Та самая, которая твоя. Едва уловимый слухом шелест в воздухе – ракеты Града. Нарастающий вой в воздухе, как в фильмах про войну – скорее всего гаубица Д-30. Танк вообще не услышать, если он бьет прямой наводкой. Его снаряд летит быстрее звука, и нет никакой возможности успеть упасть на землю, вжаться в рытвину, закатиться за бугорок.
Автоматически выполняя приказы, вводя поправки, выкрикивая команды минометным расчетам, я потерял ощущение времени. Только через некоторое время я понял по клонившемуся к западу солнцу, что скоро вечер. Два минометных расчета продолжали суетиться вокруг своих труб. Каждый из расчетов состоял из четырех человек: двое по очереди закидывали мины, командир расчета выставлял прицел и вводил поправки. Четвертый навязывал на мины нужное количество пороховых зарядов. Пустые ящики скидывали в спешке в кучу рядом. С обеда мы успели выпустить почти грузовик мин и было понятно, что при таком темпе стрельбы боеприпасы скоро закончатся. Я подошел к штабелю, чтобы сосчитать оставшиеся мины, но тут раздался мощный протяжный грохот. Рефлекторно присев у ящиков я повернул голову и увидел потрясшую меня картину. Она и сейчас стоит перед моим мысленным взором…
Посреди огорода в ранних сумерках, медленно, как мне в тот момент показалось, вспухал высокий красный гриб. Потемневший замерший силуэт Игоря из Одессы вырисовывался на фоне этого огненного клубка. Он стоял, чуть отклонившись назад, держа в руках минную чушку, а вокруг него водопадом летели огненные брызги. Все остальные бойцы падали вокруг. В голове молнией промелькнула мысль, что нас все-таки достали ответным огнем. Было только мгновенное недоумение, почему удар настолько точен и сожаление, что все закончилось так быстро. Но почти сразу же догадался – это взорвался миномет. Наш миномет. Еще через одно мгновение я ощупывал себя, не веря, что остался цел. Пылающие обломки миномета разлетелись по зеленой траве. Что-то, как мне показалось, очень долго гудело в воздухе, висело над головой, тонко завывая. Может, это был минометный прицел 1947 года выпуска или еще какой-то осколок. Постепенно и этот звук затих.
В нескольких местах от пылающих обломков загорелась трава. В момент взрыва Игорь был ближе всех к миномету. Он сидел на земле и тряс головой, потом поднялся, отошел, покачиваясь, в сторону и опять сел на землю. Все молчали, оглядываясь друг на друга. Не верилось, что никто не убит и даже не ранен. То, что осталось от миномета, валялось в стороне. Минометную трубу буквально вывернуло наизнанку. Ее разорвало сверху донизу, словно она была из бумаги.
Отбитая атака
– Послушайте меня, ребята! – надтреснутый голос Кобура разносился в тишине огородной низины. – Слушайте меня! Не надо бояться смерти! Вы все здесь ангелы и поэтому смерти нет. Мы должны стоять до конца. От Лутугино сейчас идут танки. Теперь или мы их, или они нас! Кто струсит, тот проиграет бой. Малой, Москвич, вяжите 10 мин третьим зарядом!
Очнувшись от оцепенения, я открыл новый ящик. Остальные тоже начали двигаться, готовясь к стрельбе.
Августовские сумерки в Донбассе быстро сгустились в непроглядную ночь и последние мины мы отработали уже в темноте. Только со стороны наших позиций постоянно взблескивало огнем выстрелов. Я зажег маленький аварийный фонарик и закрепил его на буссоли, чтобы командир оставшегося миномета мог наводиться на его красный свет своим прицелом. От верхних позиций все реже доносилась стрельба. Рассыпалась сухая автоматная трескотня. Двойками работал «Утес» и эхо его выстрелов гулко разносилось по окрестным огородам. Пару раз ухнул танк. Было понятно, что атака отбита. Наконец Кобур скомандовал прекратить огонь. Постоял, вслушиваясь в трески и хрипы рации, перевел с осетинского:
– Сармат говорит, что сейчас мы саушку (самоходная артиллерийская установка – «ЛГ») долбанули. Пидоры отходят. Молодцы ребята! Пока отдыхаем.
Я не очень-то поверил осетину насчет подбитой самоходки. Подумал, что Кобур присочинил, чтобы подбодрить нас. Но мне было уже все равно. Усталость накрыла волной. В голове гудело. Хотелось заползти в какую-нибудь дыру, чтобы никто не нашел, и заснуть там мертвым сном.
Через час я лежал в бетонном подвале на том же самом коврике, что и прошлой ночью. Собаки тоже были здесь. Они шевелились по углам, устраиваясь на ночь. За стеной беседовали Малой и Астах:
– Когда в обед купались, танк лупил по мирняку, помнишь? Так в селе бабку убило. В хатке жили дед и бабка. Вот ее наповал, а дед легко ранен. Видел сейчас его. Плачет. Говорит, не думал, что свою бабу переживу.
– Война.
– Да, война. Игорь говорит, что его глушануло крепко. В голове гудит и тошнота. Меня тоже подколбашивает. Почему миномет взорвался-то?
– Перегрелся наверно. Потом мы вчера с него предохранитель двойного заряжания сняли. Его же совсем перекосило на стволе. Еле сняли. А без него скорее всего ствол хуже держит нагрузку.
– Типа того. Еще повезло, что когда труба лопалась, мина ушла, не взорвавшись. А то бы мы тут сейчас не сидели...
– Это точно. Жалко сегодня Муху заменили на новую тетку. Фиговый ужин приготовила. Живот крутит. Масло оружейное она туда подливала, чи шо.
Читать Четвертую часть
Читать Пятую часть
Читать Шестую (заключительную) часть