Людмила Шарга. «Мне выпал сад: стихотворения, страницы из дневника». – Киев: Издательский дом Дмитрия Бураго, 2019. – 128 с.
Значимость книги определяется ее концепцией. Это характерная особенность, дающая ей право занять свое место на полке современной литературы. И хотя у книги, вышедшей в свет, свой путь к читателю, морально не зависящий от автора, он питает ее своей внутренней правдой. Если таковая органично сливается со стихами, получается произведение, которое познается не в поиске отдельных «удачных» строк, метафор и отвлечений, для которых достаточно локальной комплиментарности, но в единстве и цельности всех сторон и граней, как и нужно воспринимать настоящее художественное произведение. Ведь именно она является первоосновой, превращающей стихи в поэзию.
Оценки с такой точки зрения заслуживает новый сборник стихов Людмилы Шарги «Мне выпал сад». Выпал!.. Пришелся на долю… Так в качестве ключевого выдвигается образ, угаданный автором как центральный в своем мироощущении. Так узнается ответ о собственном предназначении. Об этом и сказано в стихотворении с одноименным названием «Мне выпал сад», где гадание на кофейной гуще становится творческим импульсом, помогающим утвердиться в избранном пути.
Кем видит себя автор в этом поглощающем процессе? По словам Людмилы Шарги, она «в этой книге – только строка, слово, волна, страница…» Те самые слово, строка, над которыми обязывает трудиться полученное с рождением литературное дарование. Это и есть предназначение поэта – творить свой мир, или - свой сад, так возвращая долг судьбе, выполняя свою миссию. Как человек, бесспорно, знающий цену этому труду, автор понимает, что «стихи не проходят бесследно»: и платить придется и за процесс их создания, и за отказ от него. Согласно интуитивному выбору ей выпадает первое…
Итак, заявка на самостоятельность и оригинальность сделана! Теперь не только поэт смотрит на сад, но и сад смотрит на своего творца и как бы невзначай рассказывает о поэте больше, чем он о саде. Поэтому не автор или его лирический двойник, а сам сад является лирическим героем этих стихов. Множество разных предметов: растений, камней, капель воды, скамеек, яхт… вдруг оказывается объединенным одним понятием сада. Отнесясь к нему как к некой объемной категории, можно вместе с автором стихотворных строк «возвратиться с моря, как из детства», вспомнить давнее окно, которое «светом детства светится, даже, когда все спят». Там обычный «тракт – дорога обретений и утрат», но все, что уместилось в этот образ, – уместно, поэтому книга «открыта всегда на нужной странице», а «лестницы «черной» ступени / к девятому небу ведут».
Лирический двойник «измеряет жизнь чайками, лавандой и розами, дождями и снегопадами. Стихами и прозой, улыбками, письмами и звонками друзей, городами и деревенскими проселочными дорогами...» То есть не минутами и часами, сверяется с сезонами не по календарю. Протяженность жизни определяется силой и длительностью ее впечатлений.
Интровертивность восприятия позволяет плавно переключать внимание от предметных реалий на чувственный план. Весна переходит в осень, осень – в зиму, белые зимы – в белый город, похожий на белые стихи, а сами стихи – в море. В этом потоке перемен оказываются наделенными равными значениями и правами новогодние шары и легкая тень у моря, сны, в которые яблоками стучится август, и одесские дворики, колокольный звон и город, с которым у автора отношения романа. Это похоже на то, как мгновенными штрихами и линиями, рисуется настроение, свойственное импрессионистским полотнам. Или – как из мимолетных впечатлений создается хайку.
Одновременно в таком пластичном перетекании, хоть об этом явно не сказано в стихах, рождается ощущение непрерывности жизни и ее многогранности в соединении и единстве реалий и понятий («…до рассвета пыталась сшить / Две доли и два пути», «Соединить в одну две тонких линии»). В этом пространстве
Перемешались умники и умницы,
Дома, деревья, храмы, купола,
И назубок заученная улица
Уводит в небо. И белым-бела.
Мир созданного Людмилой Шарга сада вмещает всех, включая и тех рационалов, которые в листопаде видят только листопад, в дыме – дым и не более. От них скрыт второй, более глубокий план, порой даже трагичный план, который присутствует в авторском взгляде на мир:
…Дворники сметают, не читая,
письма из утраченного лета
в зябкие костры за гаражами…
…Дворники – сурки и нелюдимы
не сильны в эпистолярном жанре.
в струйках дыма видят струйки дыма,
что им до каких-то там скрижалей.
Тенденция раскрывать второй план в прозаически-предметных вещах проступает в содержании всего сборника. Или, лучше сказать, - просвечивает сквозь образ… При этом Людмила Шарга не настаивает на своем видении как единственно возможном, чтобы с нею соглашались, не призывает к дискуссии. Она – деликатный автор. И приглашает в свой поэтический сад ненавязчиво. Позиционируя себя как «противницу авторитарных мнений», она не зазывает, а только манит исподволь.
Адресат ее посланий появляется сам. Это те читатели, которые нашли в её строках заветное спасение от нервозности и депрессивности сегодняшних сумеречных дней, чуждых тонкой лирике. Многие соскучились по таким мягким, светлым по сути, очень женственным стихам. Буквально контрастом излишней практичности и черствости социума выглядит их обращенность к человечности:
Но полнится моими именами
наш странный дом,
наш мир странноприимный,
где прошлое сумерничает с нами,
едва лишь затихает город дымный.
не называешь ангелом – и полно
о прошлом причитать – не растерять бы.
Бутылочную почту носят волн,
и раковины – для жемчужной свадьбы.
И эту жизнь до дна придется выпить -
смешать морскую соль с дорожной пылью…
Но там, где все иные тени видят,
ты видишь свет моих незримых крыльев.
Эти стихи находятся за кадром злободневности, в них нет слезливости и жалобы, потому что «Стихи, что переполнены тоской//бессмысленными кажутся по сути». Вместо этого есть очарованность словом, откровение и исповедальность, свойственные русской поэзии, в данном случае располагающие к участию и соучастию в добром отношении к ближнему на том основании, что «Человек человеку – яблоко», «Человек человеку – сад».
При этом стихи Людмилы Шарга не уводят за черту, где могут стать слишком отстраненными от жизни. Просто избирательность авторского взгляда иная. Так, она варит кофе
как будто не замечая
Ползущую серую плесень,
Как будто не замечая,
Что сумерки правят миром.
Этот сад, обобщающий множество психологических величин, смыкается с образом сада в русской культуре и литературе, восходящим, по словам Д.С. Лихачева, к архетипу Эдема. У Людмилы Шарга это модель земного рая, наполненного трудным счастьем – любить жизнь.
Владислав КИТИК