Дмитрий АРТИС
Родился в 1973 году в г. Королеве Московской области. Окончил Российскую Академию Театрального искусства и Литературный институт им. А.М.Горького.
Автор книг стихотворений: «Мандариновый сад» (2006 ), «Ко всему прочему» (2010), «Закрытая книга» (2013 ) «Детский возраст» (2014), «Мелкотемье+» (2015).
Член Южно-Русского Союза писателей и член Союза писателей Санкт-Петербурга.
Лауреат национальных и международных премий в номинациях «драматургия», «поэзия» и «литературная критика».
* * *
Это счастье:
тьма в окошке,
ад с любимой в шалаше,
на душе скребутся кошки –
тошно кошкам на душе.
Это горе:
свет в окошке,
рай под боком у жены,
на душе пригрелись кошки,
спят и даже видят сны.
* * *
Дороти, я напишу стихотворение о том,
что ты самая красивая женщина в нашем городе.
Будешь читать его вслух перед сном,
ведь лучшего лекарства от бессонницы
еще не придумали, Дороти.
В холодильнике спрятано
семь шоколадных конфет,
в самом дальнем углу
пол кило пастилы замуровано.
Если ночью открыть холодильник,
то ласковый свет
пробежит по лицу твоему,
несравненная Дороти.
Восемнадцать овечек
пасется на желтой стене,
девятнадцатой фикус понравился
на подоконнике –
можно всех разглядеть хорошенько,
хрустя обо мне,
как о самом любимом своем
безупречном поклоннике.
По ночам так чудесно
ходить и ходить босиком,
будто чувствуешь море,
и волны расходятся в стороны
чуть касаясь тебя,
так иди же скорее бочком,
задевая прибрежные скалы,
бессонная Дороти.
Никому не скажу –
этой тайной одной на двоих
пропитаю любовь,
а конфетами ты пропитаешься.
Вкусно пахнет рассвет
у нее на губах золотых,
потому что сластена
прекрасная Дороти, та еще.
* * *
Как товарищ из Минкульта,
в прошлом значимый актер,
покурил со мной инсульта,
за Россию перетер.
Говорил он громогласно,
речь ложилась не спеша:
«Наша Родина прекрасна,
потому что хороша!
А какие нынче люди –
от Камчатки до Москвы!
Всюду видишь бабьи груди
и мужицкие мозги!»
Не привыкший к разговорам,
с удовольствием кивал.
На углу под светофором
нам бибикнул самосвал.
Неподкупен, неподсуден,
проклиная свой удел,
за рулем Владимир Путин
вызывающе сидел.
Молча бабочки летали,
розы пышные цвели,
разбирался на детали
европейский пуп земли.
Расширялся в небе ультра-
фиолетовый провал,
мой товарищ из Минкульта
свой инсульт забычковал,
завернул его в бумажку,
сунул в сумку на груди
и простился: «Очень тяжко.
Будет время, заходи».
* * *
Лежи под лампочкой и думай,
что сдал по старости экзамен,
когда порнушку с Умой Турман
включил себе и тут же замер.
Привет, любовь из девяностых!
От возмущений до печали:
как мог я женщину-подростка
желать тогдашними ночами?
Она же мне годится в дочки!
Такое даже по частицам,
хоть удавись, дойдя до дрочки,
но в голове не поместится…
Открытым ртом глотая воздух,
слегка запамятовал просто,
что я – в начале девяностых –
и сам был, в общем-то,
подросток.
* * *
С утра пораньше проснись и выпей,
придай надменность своей походке.
Тебе сегодня вручают вымпел
«Переходящий» за верность водке.
Поглубже пряча печаль и скуку,
держись достойно, как при параде:
сам участковый, сморкаясь в руку,
представит лично тебя к награде.
И всякий сможет расправить плечи,
когда с трибуны под залп орудий
ты прогнусавишь в ответной речи:
– Заслуга ж ваша… Спасибо, люди!
* * *
Синий-синий дым над лесом,
у реки всплакнули вербы:
будь ты плотник или слесарь,
без работы не сидел бы.
Облаков цыганский табор
голосит: червона рута,
будь ты каменщик, тогда бы
не остался без приюта.
Всюду слышен птичий говор,
дуб качнулся величаво:
будь ты хоть какой-то повар,
в животе бы не урчало,
будь ты пахарь настоящий,
рыл бы землю то и дело.
Скоро-скоро сложат в ящик
бестолковейшее тело,
и потом, как только полночь
озарится тихим светом,
ветер молвит: вот же сволочь,
умер истинным поэтом.
* * *
Поехали на велике
куда-нибудь туда,
где солнце вяжет веники
у синего пруда,
в котором ест вареники
заиндевелый сом.
Поехали на велике,
забудем обо всем.
* * *
Грозовые ливни смывали сад
и ложилась молния под уклон,
но когда шептал тебе: – Вот он ад! –
понимал, что – это еще не он.
Три заката разом в одно окно,
хоть глаза коли да на стену лезь,
но когда кричал тебе: – Как темно! –
изнутри лучился почти что весь.
По началу сна угадай рассвет,
не волнуйся, только меня держись,
потому что смерти на свете нет,
если есть хотя бы такая жизнь.
* * *
Когда в голове зашумит самолет
и тут же начнётся обратный отсчет,
что скажешь ещё, кроме: Вот она, вот.
Красивые ангелы в снежном вельвете
прижмутся к тебе аккуратно, как дети,
которые будят отца на рассвете.
С улыбкой припомнишь былую родню
и то, что пьянел по три раза на дню,
рыдая: Ни в чём я себя не виню.
Могучая кучка рассерженных женщин
зловеще исполнит симфонию трещин
и прочие, в общем-то, скучные вещи.
Бессмысленно, будто чужие, мелькнут
за долю секунды предсмертных минут
облупленный Гитис и Литинститут,
казармы отдельных частей желдорбата,
советская школа в период распада
и даже развалины детского сада.
Но все это мелочь, смешной разворот,
когда бы не фраза, скривившая рот:
Ну, вот она, вот.
* * *
За то, что тебя никогда не любил,
всего лишь испытывал жалость,
поставь мне оградку из тех же перил,
которых мы оба держались,
когда эту жизнь получалось предать,
и мы, не взирая на годы,
спускались в подземную тишь-благодать,
хранилище полной свободы.
За то, что с тобой никогда не грустил,
всего лишь испытывал скуку,
неси на мой холмик водичку в горсти
и лей эту блажь через руку,
крест-накрест, бесславная подать богам,
как будто бежал с поля брани.
Слова я когда-то учил по слогам,
три слога у слова «бывает».
За то, что, стыдясь, не поверил тебе,
вернее, поверил, но поздно,
пусть сын мой играет на медной трубе,
когда я умру, хеппи бёздей.
* * *
С миру по нитке – и будет стежок,
с миру по строчке – напишешь стишок,
с миру по теме и можно к поэме
самый широкий добавить штришок.
С женщины каждой – по ласке одной,
с каждой дороги – вернуться домой.
Как ни ругаюсь, всегда под ногами
крутится, вертится шарик земной.
С друга – монетку, а с недруга – две.
Все, как один, растворимся в траве.
В солнечном свете поднимется ветер,
будто несчастья в моей голове.
Пусть голосит распечатанный рот,
как на гулянке предвечный народ,
лишь бы, покамест со всеми ругаюсь,
шарик земной совершал оборот.
* * *
Все опротивело:
и снег, и дождь, и солнце.
Ворчу молитвенно,
а женщина смеется –
глаза, что парусник
на горизонте длинном –
поставит градусник,
накормит мандарином.
Две чашки «липтона»
и сон без умолчаний –
ей айболитово
до всех моих ворчаний.
Лежу, как трещина
на заднице вселенной,
а эта женщина
с улыбкой неизменной
садится около,
осыпавшись речами:
«Прекрасней сокола
мы раньше не встречали…»