На Франкфуртской книжной ярмарке, которая открылась 16-го и продлится до 20 октября, на российском стенде представлено немало новинок отечественного книгоиздания. Кроме жанрового многообразия, по традиции привлекающего внимание многочисленных посетителей, на немецком книжном марафоне широко представлены современные российские авторы: Алексей Иванов, Роман Сенчин, Алексей Сальников, Инга Кузнецова, Ярослава Пулинович, Олег Шишкин, Алексей Макушинский и Гузель Яхина.
В частности, московский поэт и прозаик Инга Кузнецова, издавшая накануне Франкфуртской ярмарки свой новый роман «Промежуток», на его презентации, озаглавленной «Поэзия или проза: где граница?», вела речь об особенностях современных жанровых форм.
Новая книга Кузнецовой – это антиутопия с элементами сюрреализма, в которой рассказана история эволюции литературы будущего, где прежние жанровые границы стерты, и Слово в очередной раз привлечено на службу государству. Определенным образом тенденции «литературного» обустройства нового мира перекликаются в «Промежутке» с недавней «Манарагой» Владимира Сорокина, но более всего, конечно, абсурд ситуации напоминает творчество Кафки.
Отличие же романа Кузнецовой от всех предшествующих моделей литературы будущего – в «Сути» Егора Радова, «Кыси» Татьяны Толстой, «Библиотекаре» Михаила Елизарова, «Опосредованно» Алексея Сальникова – в том, что у этих авторов чтение книг, и поэзии в частности, означало небывалый кайф, эйфорию, измененное состояние сознания, в котором и заключалось счастье индивида. В «Промежутке» все в точности до наоборот – поэзия приносит несчастье, она запрещена в обществе, где до недавнего времени главенствовал царь-ямб, а теперь правит пир исключительно реалистическая проза. Но ее стороне – государство, изъясняющееся суконным языком плаката, а участь поэзии – подпольные кружки, неофициальная литература, жизнь авторов-диссидентов.
Проблема, поднятая в романе, в первую очередь напоминает о том, что спор между Прозой и Поэзией – как аллегорий, соответственно, «земного» и «возвышенного» – начинался в русской литературе давно. Зачем ходить по веревке, то и дело приседая через каждые четыре шага, помнится, иронизировал классик, имея ввиду поэтическое письмо с обязательны ритмом и размером. Новизна же романа Кузнецовой в том, что в извечном «жанровом» споре у нее все гораздо серьезнее, и противостояние поэзии и прозы – это не политизированная вражда тупоконечников и остроконечников, поскольку речь не о борьбе легитимных сил, как у Свифта – имперских и национальных. Прозу в романе поддерживает государство, поэзия – удел диссидентов и врагов народа. Любые аллегории неуместны, стоит разве что сравнить с уже существующими моделями «литературного» мироустройства в творчестве упомянутых авторов.
Кроме основного сюжета с акцентом на социальный протест главных героев – поэта-классика, влюбленной в него поэтессы и ее друга-супермена – в «Промежутке» изображен целый мир, живущий на равных с человеком в параллельной «антропологической» вселенной. Рассуждают о законах мироздания, комментируют человеческую жизнь, анализируют быт и привычки, наконец, любят, бунтуют, живут и умирают в романе Кузнецовой необычные герои и персонажи – клетки тела, птицы и звери, камни и деревья, тюремные решетки и даже обычный сухарь со старым ботинком. «Влюбляются они ли на самом деле или просто ищут защиты у мужчин? – размышляет голубь, живущий на карнизе у поэта-классика. – Иногда мне кажется, что все влюбленные девушки и молодые женщины, юные белки, голубки, ласточки, трясогузки, стрекозы скапливаются на оборотной стороне мира, пытаясь перевесить его грубость».
С другой стороны, несмотря на «сюрреалистические» вставки, в романе Кузнецовой ставятся вполне «реалистические» вопросы и даются не менее вменяемые ответы. Так, например, пострадавший за идею мэтр, превращается в тюремной камере в дерево, ведя речь в библейских категориях, которые в очередной раз неожиданно оказываются ясны и понятны. Долг и служение, ответственность и мужество – категории, которыми описывается, казалось бы, такая «неземная» вещь, как Поэзия. «Кажется, происходящее со мной свидетельствует о том, что полнота ответственности действительно граничит с чудом, – размышляет поэт. – Чудо – вполне четкая категория. Здесь пределы литературы. А чудо – неожиданное событие, имеющее особый смысл, который превышает возможности рационального понимания, – может быть, никогда и не будет вполне понято».
Где живет Поэзия в этом романе? Правильно, в «промежутке» между очередной передышкой в борьбе за жанровое равенство. Опять-таки, у разных авторов это убежище во все времена было и существовало – то ли в виде Острова, Лагуны, Пещеры и даже Щели, где жили не затворники, а люди нового времени. С другой стороны, в романе Кузнецовой нам в очередной раз напоминают о том, как тонка грань, отделяющая Слово от реальной жизни, в которой и власть, и государство, и законы «мирного» сосуществования жанров. Как легко стереть эту грань, начав служить не музам, но совсем другим, темным богам современности. Наконец, как хрупок «хрустальный мир» поэзии и поэтов, жители которого – наряду и совместно с остальными «антропологическими» собратьями, описанными в романе, которые борются за свободу – могут, кроме всего прочего, протестовать и обороняться. И даже силы природы оказываются на их стороне.
«Она улыбнулась сквозь слезы: – Космос любит нас, – сообщает в финале героиня «Промежутка». – Это было нашей давней шуткой – и не шуткой. Мы чувствовали себя жителями космоса, думали о нем, обращались к нему, надеялись на него. Он всегда был нашей родиной. Пространством – но и бесконечным существом. Иногда последнее выходило на первый план. Космос, эфирный-кефирный медбрат, как писала Инга».
В этом космосе отношений, где каждый из элементов бытия складывается в общую картину «литературной» вселенной, и живут герои романа. И даже гибель некоторых из них – лишь подтверждение правила о том, что смерть – это не конец, и всегда есть возможность оказаться в «промежутке» между вечностями. Чтобы услышать, понять и по возможности воспроизвести одно-единственное слово Любви.
Игорь БОНДАРЬ-ТЕРЕЩЕНКО