Михаил СВИЩЕВ
Родился в 1969 году в Москве. Поэт, журналист, главный редактор издательского дома «ПЛАС-Альянс». Окончил Литературный институт им. Горького. Первая публикация стихов состоялась в журнале «Наш современник» в 1996 г. Позже печатался в журналах «Октябрь», «Нева», «Новая Юность», «День и Ночь», «Сибирские Огни», «Огни Кузбасса», «Литературная учеба», «Дети Ра» и др. Автор нескольких книг стихов, лауреат международного конкурса им. Гумилева (2011). Живет и работает в Москве.
* * *
В травинку перекинулся и в дым
любой, кого я в детстве знал седым,
и вышел обязательней, чем ГОСТ,
сорокалетний этот холокост.
Они коптили молодость и злость,
но никому потом не удалось
пушинкой на засаленном плече
уйти от ваших свечек и печей,
и, проявляя старческую прыть,
соломинкой до берега доплыть
в обетованном нынешнем году,
где их еще немного подожду.
* * *
Не поминай о детстве всуе,
забудь, какого там числа
через линеечку косую
от скрепки ржавчина пошла
до первых строчек, взятых с лету,
непарных точек и потерь,
когда листы и переплеты
перемешались, и теперь
подобно рыжему соцветью
столетника (и ты, мол, Брут)
несовместимые со смертью
в тетрадках дырочки цветут.
* * *
А помните, как пели всем отрядом?
Как дворники баюкали дворы?
(Во-первых потому что был порядок,
А остальное было во-вторых).
Как прятали в загашнике полмира,
На рупь удар, на столько же замах,
Как плавили имперские пломбиры
Стальные пломбы в сливочных зубах,
Как улыбались потными глазами
Вам, поросли, сдающей ГТО,
И Сталин, молодой, как мукузани,
И Микоян без всяких ГМО,
На книжный шкаф держали по скелету,
Плеханов – Ленин – Каутский – Каплан,
И, как штаны, спускали пятилетку
С худых задов в четырехлетний план,
Как завозили этой – не халяли –
Халвы московской в пыльное сельпо…
Почем вам знать, что вас не расстреляли?!
Вас расстреляли, просто вы не по…
* * *
Мне шесть. Я люблю измерять высоту
свою, размышляя: когда подрасту,
то стану нормального роста
солдатом на лошади взрослым,
матросом, большим, как военный парад,
не то Робинзоном, что в два топора
корабль срубил из платана,
старинным морским капитаном –
душою команды, которую в ряд
развесит на рее кровавый пират,
пиратом с трубою подзорной,
а стану мужчиной за сорок.
* * *
На карточке с трюмо, как в темном трюме
все серо – и синтетика, и шерсть,
как будто бы я в детстве просто умер,
и мама все оставила как есть
с моим отцом – солдатика в буфете,
и кубики, и со значками флаг,
на тумбочке задорного медведя,
за лоджией бушующий овраг,
проигрыватель, пленочную деку,
руль «мотылька», что бил меня под дых,
и Брежнева, и Абэвэгэдэйку,
самих себя, безумно молодых,
под гимн Союза в предрассветной рани –
такой вот вывих, вставленный в куплет,
родительского нищего сознанья
длиною в сорок с половиной лет, –
смотрю на них на всех, на вместе взятых
с поличным без билетов и монет,
на это торжество семидесятых
над временем, сводящим нас на нет.
Вначале все равно играет музыка
Как семечки, матрос улыбки лузгает,
весь третий класс в корзинках и с цветами,
вначале все равно играет музыка,
и рвет волну с иголочки Титаник.
И галстуки не в тон, и туфли узкие, –
ни пальцам, ни гостям не хватит места,
вначале все равно играет музыка,
пока глотает каустик невеста.
Вечерняя арена пахнет мускусом,
блондинки ждут живых бандерильеро,
вначале все равно играет музыка,
глуша собой утробный рев вольера.
По краешку пройти – не дернуть мускулом,
узнав себя в бродячем акробате,
вначале все равно играет музыка,
вначале все равно играет музыка,
и только после – комья на лопате.
* * *
О. К.
черным ходом впопыхах
лето мертвое выносят
я успею два стиха
написать еще про осень
ткнуть иголкою под дых
нелюбимую пластинку
две тебе переводных
подарить еще картинки
одной лошадка пусть
на другой зеленый клевер
у порога обернусь
посмотреть куда наклеишь
* * *
Как медную монету,
Зажав листок в руке,
Орешник слышит флейту
Простыв на сквозняке.
Октябрьскому пледу
Вверяя семь потов,
Орешник слышит флейту
И говорит «Потом! –
Куда-куда, а в Лету
Мне нынче недосуг».
Орешник слышит флейту,
Высокий смертный звук.
У нас на раз, а гдей-то
Приходит как с куста –
Орешник слышит флейту,
Готовясь ею стать,
И в музыку всю эту
Влюбляясь, невредим,
Орешник слышит флейту
Под тихий смех корзин.
На Стрелке
А что вода? вода, она как жизнь, –
бурлит, течет, бежит, имеет место,
и разводные невские ножи
в сырой гранит втыкаются отвесно.
Здесь правит бал солено-голубой,
и фотовспышки впрыскивают фосфор
в улыбки чаек с заячьей губой
и чьи-то рты, открытые как космос,
где заводной «Орбитой» по стеклу
скругляет швы секундная иголка,
так затянув случайный поцелуй,
что восемь раз успеет крикнуть «горько!»
ночная свадьба – вылитый Шагал,
и эхо отслоится, как плацента,
гася волну в каких-то двух шагах
от нашего немого эпицентра.
Сапер Фомин
...подай перст свой сюда
Ин 20:77
Календари на палец похудели
в конце весны, и сорван без стыда
большой войны последний день недели,
который называется среда.
Зеленый цвет обратно входит в моду –
пучком травы, брезентовым ведром,
и роженицы прячутся, и воды
отходят у берлинского метро.
И, налезая строчками на ставни,
кириллица, как рация, фонит
на штукатурке майского рейхстага:
«Проверено. Бог есть. Сапер Фомин».