Где-то к середине перестройки бабушка начала собирать бутылки. Прежде она этим никогда не занималась. Совестилась. Но открыв для себя однажды, что прибавки к пенсии не компенсируют роста цен, стала не проходить мимо, – все-таки какая ни на есть, а статья. Впрочем, кто не собирал тогда! – и поважнее моей бабушки особы не гнушались!
Тогда же в обиход вошло выражение – семейный подряд. В соответствии с этой доктриной я не остался безучастным и по-семейному подрядился помогать бабушке – наловчился вынимать пробки из бутылок. Бутылки бабушка приносила, как правило, с пробками внутри. И вот как я стал действовать. Прежде всего, требуется сложить вдвое веревку, и образовавшуюся петельку просунуть в горлышко. Бутылку надо перевернуть горлышком вниз так, чтобы пробка насколько возможно провалилась в воронку. А затем аккуратно подтянуть веревку, поймать пробку в петельку и уже вытянуть ее наружу. Я потом так поднаторел в этом мастерстве, что пробки у меня вылетали с хлопком, будто шаманское починалось.
Накопив как-то в очередной раз партию этой ценной тары, бабушка попросила меня отнести ее в приемный пункт. Я не стал отнекиваться, как иногда случалось, – настроение, наверное, было отменным в тот день! – схватил набитую бутылками плетеную сетку и побежал на соседнюю улицу.
Ближайший к нам приемный пункт находился на Хавской улице, вблизи с известным москвичам ломбардом-холодильником. Это был древний вросший досками в землю крашеный сарай с надписью над зарешеченным окном «Приемный пункт стеклотары».
Когда я вышел к цели, передо мной предстала диковинная картина: шагах в десяти-пятнадцати от сарая после давешнего дождя разлилась и стояла приличная лужа, в луже плавала стеклотара, а вокруг сгрудились люди и, как мне показалось вначале, мыли ее в воде.
Но мне-то ничего мыть не надо! – самодовольно подумал я, – уж бабушка не отправит меня на важное задание с некондицией какой!
Характерной своей походкой Юла Бриннера прохожу мимо лужи и встаю в очередь к приемному окошку. Передо мной не более трех-четырех человек. Ну, это не очередь по прежним-то нашим меркам! Спрашиваю последнего, как полагается: вы последний? – хотя это и без того очевидно. Но уж так принято. Последний оглядывается, мельком смотрит мне в глаза, потом – на мою сетку с бутылками. И вместо ответа с усмешкой кивает на прикрепленную на окно сарая бумажку.
А на бумажке – официальное распоряжение: бутылки с наклеенными на них этикетками не принимаются! только без этикеток!
У меня же все бутылки с этикетками! – не знала бабушка еще о таком новшестве, не позаботилась заблаговременно дома удалить наклейки, размочив их под струей воды из крана. Я не успел и рта открыть, чтобы выразить свое недоумение, как уже кто-то с бережка дружески пригласил неискушенного новичка присоединяться, – места-де хватит, садись, брат, в кружок. Так вот почему, оказывается, люди сгрудились вокруг лужи! – они этикетки там отмачивали!
Я поплелся на зов. Разумеется, уже не походкой лихого ковбоя. И примостился у кромки воды вместе с прочими. Мне даже в голову тогда не пришло, что, может быть, это занятие не этичное, не достойное, не к лицу студенту в ту пору университета! Нет, – пошел покорно и занял свое место у лужи, – все же полощут бутылки в мутной водице, – значит, такой порядок теперь; значит, так решено кем-то отныне. Положено нам! Что уж тут рассуждать – достойно ли? к лицу ли?
И у лужи ни один человек отнюдь не выказывал недовольства, никто не роптал. Все относились к происходящему с пониманием, оптимистично: надо, значит надо! сделаем! Делов-то… Сидят этак у водоема люди на корточках едва не в центре столицы – переговариваются, шутят, смеются, – размокшую бумагу со стекла соскребают. Просто-таки отрадная пасторальная картина…
Раньше этикетки как-то легко отклеивались: едва, бывало, намокнет бумага, глядишь – и отстала. Управился скоро и я. Ловко так все вышло у меня, споро. Хоть и в первый раз.
Бутылки бабушкины были приняты без малейших возражений. Правила-то соблюдены! – все честь по чести, – без этикеток посуда. Согласно распоряжению свыше.
Юрий РЯБИНИН