Катя РУБИНА
Художник, прозаик, драматург. Родилась в Москве в семье известного советского композитора Владимира Рубина и актрисы Марии Скуратовой.
В 1988 году окончила Высшее художественно-промышленное училище (бывш. Строгановское). Участник многочисленных московских и международных выставок. Член Творческого Союза Художников России, член Союза Театральных Деятелей (СТД), член международного Пен-клуба.
Живет и работает в Москве. Автор нескольких книг прозы. Пьесы Рубиной идут в российских и зарубежных театрах. Картины Рубиной находятся в музеях и частных коллекциях России, Европы, США.
ЗАМЕТКИ С ВЫСТАВКИ, ИЛИ ДЕВЯТЬ ДНЕЙ ОДНОГО ГОДА
День первый
Сижу на ярмарке возле своих картин. Сегодня народу прибавилось, идут себе и идут. Вот прошли два мужчины. Один остановился, щелкнул мою картину на телефон и говорит: «Ах, как красиво!» – Какой приятный мужчина, – думаю я. И тут вдруг другой мужчина, громко так: «Ты что, Валера, дурак?!» – Какой неприятный мужчина, – думаю я.
Проходит пожилой мужчина. Останавливается около меня, щелкает картину на телефон и спрашивает: «А что, выходить отсюдова так же, как входить?» Я киваю. Проходит молодая женщина в красивом костюме и домашних (почему-то шлепанцах). Она останавливается, щелкает картины на телефон и говорит: «Барахла тут много! Это ваши?» Я грустно киваю. Она: «Эти еще ничего!» Я натянуто улыбаюсь. Проходит дядя среднего возраста, щелкает картины на телефон и говорит: «Итак, она звалась Наташа!» – Татьяна, – поправлю я его. Он: «Вы молодец, помните еще кое-что. Сейчас молодежь Пушкина от Дзержинского не отличит!» Я улыбаюсь и молчу, не хочу развивать тему необразованности молодежи.
День второй
– О, как! – восклицает мужчина в пляжных трусах и шлепанцах.
Я расплываюсь в улыбке.
– А у меня сегодня день рождения, – продолжает он.
– Поздравляю! – я – сама любезность и доброжелательность.
– Хочу подарочек себе прикупить.
– Любитель искусства, – радостно думаю я.
– Это все тут новоделы?
Вопрос мужчины немного настораживает меня.
– Это – современная живопись, – отвечаю я с достоинством, подернутым легкой дымкой грусти.
– Кстати, обуви тут не вижу, – мужчина явно озабочен.
– Это и не мудрено, – в голосе моем звучит легкая ирония.
– А мне говорили, что в ГУМе обуви дофигищи.
– Возможно, – киваю я.
– Значит, надули опять?
– А вы сходите в ГУМ и посмотрите, – я произношу эти слова вежливо, но весьма отстраненно.
– А это разве не ГУМ? – мужчина удивленно поднимает брови и почесывает затылок.
– Гостиный Двор, московская художественная ярмарка. ГУМ напротив.
– Тьфу ты, блин! – мужчина, не попрощавшись, семенит к выходу, хлопая шлепанцами.
День третий
Интеллигентного вида мужчина (костюм, рубашка, галстук) приближается к нашему стенду. Останавливается напротив меня. Я приветливо киваю.
Мужчина: Всё – сплошь фальшаки!
Я: Вы шутите?
Мужчина: Какие, к черту, шутки!? Это и жирафу понятно!
Я: Могу с вами поспорить.
Мужчина: Чушь! Никогда не поверю, что это подлинный Моне (показывает на мою работу).
Я: Вы правы! Это не подлинный Моне! Спасибо!
Мужчина делает паузу, кидает на меня испепеляющий взгляд, пытаясь уловить степень моего сарказма. Я, довольная, как удав молчу и улыбаюсь. Мужчина, фыркнув, отходит и продолжает движение по выставке. Он уже завернул за угол, но я отчетливо слышу его возмущенный голос: «Спасибо! Сплошные фальшаки...»
День четвертый
К нашему стенду подъезжает (это не фигура речи, а самокат) очередной ценитель живописи. Белая толстовка с капюшоном, модные узкие джинсы. Прическа еще моднее одежды. Если не ошибаюсь (скорее всего ошибаюсь), но почему-то мне кажется, что это называется «pony tail». На бритой голове пушистый хвост. Пони или не пони в принципе не столь важно. Ясно, что этот юноша следует моде или, как теперь модно говорить, является «продвинутым челом». Так вот, «продвинутый чел» притормаживает, смотрит на работу и изрекает: «Цена этой картины – пять рублей».
– Хорошо, – на полном серьезе говорю я, – за пять, так за пять. Берите!
Глаза «продвинутого», как теперь модно выражаться, «вылезают на канатиках». Он делает нервный толчок ногой, и самокат мчит его от меня прочь в другой конец Гостиного Двора «на крыльях ветра».
Ничего не придумав, я использую цитату Жванецкого:
– Молодой человек, – кричу я на всю московскую ярмарку искусств, – а за три рубля?
Он съеживается и на ходу (то бишь на езду) натягивает капюшон на свой продвинутый «pony tail».
День пятый
Ну, наконец-то мы дождались традиционно, так сказать, классических образов. Две не пожилые, но весьма упитанные дамы неспешно плывут по выставке. Они останавливаются возле каждого стенда, детально рассматривают каждое произведения и делают язвительные замечания. Я пока не слышу, что они говорят. Выставка большая, расстояния, можно сказать, космические. Однако по выражению лиц полных дам можно определить их состояние: всеобъемлющая неудовлетворенность, эдакий эмпириокритизм, грубо говоря. По мере приближения дам, можно расслышать их реплики-отзывы. Назовем этих дам, дабы диалог получился более одушевленным: Дама неприятная и Дама неприятная во всех отношениях (извините, Николай Васильевич).
Дама неприятная: Куда катится мир?
Дама неприятная во всех отношениях: Скоро мы утонем в этом говне!
Обе дамы подплывают к нашему стенду. Я мысленно потираю руки в предвкушении.
Дама неприятная: Хм! Опять мазня!
Дама неприятная во всех отношениях: Мои дети лучше нарисуют!
Как долго я ждала эту фразу. У меня есть замечательная ремарка-заготовка. Ура! Наконец-то!
«У вас очень талантливые дети, мадам», – говорю я, с кроткой обезоруживающей улыбкой.
Полные дамы молча отчаливают.
День шестой
«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду...»
Нет, не так.
В белом плаще, с подкладкой цвета фуксии, уверенной прокурорской походкой, ранним утром двадцать второго числа летнего месяца Таммуза в крытую колоннаду Гостиного Двора вошла женщина.
Четко выверенная стрижка каре и тяжелый дальнобойный взгляд из очков в тонкой золотой оправе.
– С такой не забалуешь, – подумала я, прикрываясь на всякий случай книгой. Однако, чеканный шаг женщины-прокурора никак не давал мне сконцентрироваться на чтении.
Внезапно, как в фильмах ужаса, я ощутила ее близкое присутствие.
Она практически дышала мне в лицо, изничтожая презрительным взглядом мою картину.
Я не смогла заставить себя улыбнуться и неожиданно ни с того, ни с сего тихонько запела: «Не смотри на меня так, Курара Чибана! Я не в чем не виноват, Курара Чибана» …
Наши глаза встретились.
– Сейчас постоит, попрожигает во мне дырки и уйдет, – убаюкивала я себя.
Однако прокурор, по всей видимости, никуда не торопилась.
Я отложила книгу (нужно смотреть страху в лицо).
– Чьи это картины?!?
– Мои, – проблеяла я, ожидая вердикта – расстрел или, что еще пикантней – колесовать!!!
– Вот прямо сейчас залезла бы туда и жила, – не изменяя выражения лица, металлическимголосом сказала она.
– Спасибо большое, – я растаяла, как сахарный поросенок на солнцепеке.
– Не за что! Вам спасибо, – захватив со стола мою визитную карточку, женщина- прокурор двинулась далее.
«Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!»
День седьмой
Мужчина в жилетке и тренировочных штанах подходит к нашему стенду.
– Хочу немного рассказать о себе, если вы не возражаете.
Я киваю: «С удовольствием послушаю».
– С ранней юности, – начинает он неторопливо, – я посещал Третьяковскую галерею и, надо сказать, получал массу удовольствий. Картины там интересные. Много очень интересных. Есть менее интересные, но их меньше, чем интересных. Советую сходить, получите массу удовольствий.
Я киваю: «Спасибо, обязательно посещу!»
– Однажды, – таинственным голосом продолжает он, – в Пушкинский музей привезли итальянские картины, и я часа три простоял в очереди на лютом морозе. А когда наконец попал, то картины оказались не интересные. Я ходил, ходил и вдруг увидел небольшую картину, достаточно интересную. И знаете, что я тогда подумал?
– Даже предположить не рискну.
– Я подумал, что не зря отстоял такую длинную очередь.
Я киваю. Конечно, меня раздирает любопытство узнать, нашел ли он что-нибудь интересное тут на выставке в Гостином Дворе, но я жду.
– Между прочим, – говорит он, после затянувшейся паузы, – здесь есть несколько интересных картин.
– Вы можете их показать?
Ответ мужчины оказался еще более загадочным, чем все сказанное им ранее.
– Я, – произнес он, сейчас не при костюме, без галстука. Вот оденусь в следующий раз понаряднее, приду, а там видно будет. Договорились?
– Буду ждать с нетерпением, – отвечаю я, – мне очень интересно...
День восьмой
Некоторые читатели «заметок с выставки» могут задать мне вопрос, почему все персонажи у меня с придурью. Конечно, далеко не все посетители такие, мягко говоря, странные. Но, согласитесь, писать заметки с отзывами: «здорово, мне очень нравится, красиво» не скромно и, что самое главное, совершенно не интересно. Именно поэтому наш взор концентрируется на необычных и даже, можно сказать экзотических отзывах посетителей. Однако мы немного отвлеклись и пропустили подход к стенду женщины в черном.
– Если ты рисуешь, – она не обращается впрямую ко мне, а как бы озвучивает свои мысли вслух, – надо наслаждаться тем, чем ты рисуешь. Это единственно возможное и правильное позиционирование. Говорящие цветы, это неплохо, и достаточно выразительно. Несмотря на перегруженность, есть неплохие функциональные фрагменты. Если разбирать комбинаторно, то есть некоторый эффект присутствия дуальной составляющей.
– Простите, – я прерываю ее монолог, – а не могли бы вы показать функциональные фрагменты и, прямо пальцем ткнуть в эффект дуальной составляющей?
Женщина в черном смотрит на меня, как солдат на вошь:
– Вас разве не учили (не знаю, где вы там обучались), что пальцем в картину тыкать нельзя? Возмущенно качая головой и недовольно поджимая губы, она покидает стенд функционально- непроходимой дремучести, образующей, не побоюсь этого слова, дуальную составляющую тьмы и глобальной необразованности.
День девятый
Я – памятник! Сомнений нет!
Господь, вручив мне призовой билет, сказал:
«Твори свое искусство!»
Творю, творю, но почему мне грустно?
Женщина в оранжевых клешах стоит у нашего столика.
– А что, эта Катя Рубина жива?
Я: Вроде дышит пока.
Оранжевые штаны: Вот я смотрю картины все в разных стилях. Это каких годов-то?
Я: Да всяких помаленьку.
Оранжевые штаны: Мне кажется, что художник должен работать в одном стиле.
Я: По-разному бывает.
Оранжевые штаны: Да?
Я: Пикассо в разных стилях рисовал.
Оранжевые штаны: Она его родственница, что ли?
Я: Чуть младше.
Оранжевые штаны: Сколько же ей лет уже?
Я смотрю на нее: «А на сколько я, к примеру, выгляжу?»
Оранжевые штаны: Вы?
Я: Извините, вырвалось! Я тут совершенно ни при чем...