Мамеду ИСМАИЛУ – 80. О юбиляре рассказывает Михаил СИНЕЛЬНИКОВ.
Внешние потрясения совсем не обязательны в судьбе поэта, его жизнь экзистенциально трагична и без них. Но Мамед Исмаил не избежал и ударов судьбы. Здесь главное обстоятельство – затянувшееся вынужденное всей непростой ситуацией пребывание вдали от родины. Впрочем, в Турции популярнейший азербайджанский поэт достиг почетнейшего положения: он, не переменив гражданства, стал полноправным профессором крупнейшего университета в Чанаккале, большие книги его стихов и стиховедческих исследований и на турецком языке регулярно издаются. Да и в родных местах он ежегодно появляется, много печатается и выступает на литературных вечерах в Азербайджане. Заметим, что и в России Мамед Исмаил не забыт: несколько лет назад в Москве вышла имевшая несколько презентаций книга его стихов и поэм «Вместо письма» в избранных переложениях трех основных переводчиков: покойного Юрия Кузнецова, Александра Кушнера и моих.
Правда, занятие стихотворными переводами в нынешней России как ремесло является бессмысленным, оно редко кормит. Но все же я знаю, что переводы особенно сильных стихов и сейчас замечаются кое-кем. И потом – я не в силах преодолеть привязанности к творчеству моего давнего благородного друга, и, что еще важнее, искренне верю в значительность этого творчества, считаю Мамеда человеком судьбы, как будто бы ею мне и посланным… В стихах (хоть и не только в стихах) он всегда, и в советскую подцензурную эпоху, был мучительно правдив. И сегодня не таит самых болезненных, своих переживаний, в том числе, и мгновений полного отчаяния. За это, впрочем, и любят его читатели, прежде всего, конечно, на родине. Между тем его стихи переведены на многие языки мира и отдельными книгами изданы в ряде стран.
Вообще его жизнь, как будто бы направляемая свыше, кажется фантастичной. Какой путь восхождения, начавшийся в дни голодного сиротского детства в беспросветной глуши! От отца, погибшего на фронте, не сохранилось и фотографии. Остались хижина в горах и кормильцы – одна овца и одно плодовое дерево. Зимы были холодные, но, когда это дерево засохло, мать и маленький Мамед не пустили его на растопку, а бережно похоронили… Еще на утре дней познав жестокость жизни и людское бессердечие, поэт на людей не озлобился и принял свою судьбу, как часть общей. И смог однажды произнести самые жизнеутверждающие слова о вечно повторяющемся и единственно великом:
Когда движенью дано начало,
Когда пробились ростки посева,
Кто это знает, – где повстречала
И полюбила Ада Ева.
Шли эти двое сквозь дождь и вьюгу,
И поколенья идут по следу.
Ведет дорога от деда к внуку,
Она продлится от внука к деду.
Уходят в почву тысячелетья,
Повиты недра корнями древа.
И только двое живут на свете,
Их только двое – Адам и Ева.
(Перевод М.Синельникова)
В беге лет я несколько раз навестил Мамеда в Чанаккале, где он теперь живет и профессорствует в самом большом университете Турции. Из окна аудитории видны Дарданеллы с медленно проходящими кораблями. Невдалеке от города – Гомерова Троя, раскопанная Шлиманом и его продолжателями. Серые оливы веют античной Грецией, и Мамед пишет: «Вот уже десять лет в Асосе старый Аристотель учит меня, давая уроки разлуки…» Немало времени занимают исследования в области стиховедения. Мамед работает над собственной монографией и попутно перевел известный труд В.М.Жирмунского о тюркском стихе… Все же знаменитому азербайджанскому поэту и на склоне дней не судьба стать кабинетным ученым. Это поэт по преимуществу и – любимый поэт своего народа.
Мамед Исмаил народен и классичен. Нередко в его стихах простецкая разговорная интонация (в переводе практически непередаваемая) сочетается с глубиной выстраданной мысли и строгостью формы (с трудом выдерживаемой при попытке передачи на другом языке). Пишет Мамед о родной стране, с которой ему надолго пришлось расстаться. А еще – о любви и смерти, то есть о самом главном. Ничем не заменишь стиховой силы и подлинной страсти, а в преданности лирика избранной теме нет ничего необычного. Поскольку вся мировая поэзия родилась из безответной первой любви.
Михаил СИНЕЛЬНИКОВ
Мамед ИСМАИЛ
Любовь
Так случилось, что первой любовью моей
Стала ты по велению дальней весны,
И не знаешь, что, сколько б ни минуло дней,
Я в долгу пред тобой, ведь поэты верны…
Став чужой, ты ушла, ибо страсть тяжела,
Эту тяжесть со мной не могла ты пронесть.
Где тебя не бывало, тоской ты была,
Я не знаю, чем сделалась там, где ты есть.
Стало в мире, когда я расстался с тобой,
Больше сгинувших без вести – серая мгла.
Видно, я пошутил со своею судьбой,
А шутить с ней не надо – всю душу сожгла.
Но ведь время давно прочертило межу…
Если глупо любить безответно, как я,
Лучше мне замолчать. Если слово скажу,
То в глазах твоих память заплачет моя.
Обмело мои волосы долгой зимой,
Все случилось, как чуяло сердце мое…
Может быть, что прекрасней любимой самой
Отдаленная, смутная память ее.
Оказалось, не лечится рана любви,
Но мечта, словно поезд летит скоростной
Между родиной, где ты на ней ни живи,
И чужбиной моей, меж тобою и мной.
Ненароком судьба жизнь спалила мою,
Дни растративши зря, ничего я не спас…
Нет у этого имени в нашем краю,
Я не знаю, как это зовется у нас.
Тебе
Мог бы я среди многих бед умереть,
Мог, всходя на скалистый хребет умереть,
Мог бы я и в пятнадцать лет умереть,
Но я ждал – не мог упустить тебя.
Я, надежду теряя, тебя обрел,
Я, судьбу укоряя, тебя обрел,
Безнадежно мечтая, тебя обрел,
Чтоб и в этой стране находить тебя.
Хочет шалью твоею стать мягкая мгла,
Луговая трава для тебя расцвела,
Грустно солнцу, поскольку ты в тень ушла, –
Будут солнце и тень любить тебя.
Жизнь пройдет, но догонит прошлое нас,
Если хочешь, верну тебе каждый час,
Дай, умру за тебя, я еще не угас,
Ибо сердце не может забыть тебя.
Ты должна была появиться
Как мне тесно в себе, как мне мало меня,
Мало мне, что отчизна узнала меня,
Мало неба, чья сень укрывала меня,
Жизнь мою озарила, спасла только ты!
Нас с тобою по странам чужим размело.
Что бы там ни нашли мы, добро или зло,
Но друг друга найти было нам тяжело,
Я был прошлым, грядущим была только ты.
Все соблазны отринув, пылая всерьез,
Лжи чураясь, ничьих не пугаясь угроз,
Устранив между нами завесу из слез,
Разделить мое горе могла только ты.
Знай, у ангелов неба тебя я молил,
И не зря, неспроста бушевал этот пыл!
Ты – надежда надежд моих, где бы ни жил,
И в мирах, где грядущего мгла, – только ты.
Словно воды потопа, стенанье растет,
Боль моя остановит и времени ход.
Можешь, раны коснувшись слезами невзгод,
Оживить, что сгорело дотла, только ты.
И открылась нам тайна, блаженство суля,
Небывалое поровну счастье деля…
Словно зал ожиданья, томилась Земля,
Чтоб откуда-то чудом пришла только ты!
Туча
Что же в рот набрала ты воды дополна?
Ты ль вопрос без ответа?.. Тягуча,
Почему, как поминки мои, ты мрачна,
Почему ты бежишь, становясь все черней, туча?
Срок мой, кажется, вышел, но дай еще срок!
Остальное – пустое, твой гребень высок…
Подожди, одолжи мне свой черный платок,
Чтоб глаза утереть, и меня пожалей, туча!
Или я побегу, или ты догони!
Ты – как выдох последний среди болтовни.
Если хочешь, поплачь в эти тусклые дни,
Я послушаю голос печали твоей, туча.
Тотчас все, что похитила, мне возврати,
А не то укажи мне концовку пути,
С высоты дождевую веревку спусти!
Может быть, я схвачусь и повешусь на ней, туча.
Разве ты из воды? Нет, скажи из чего?
Пустота превратилась в твое существо.
Может быть, ты – мой сон? Как понять мне его?
Как тебя мне постичь? Ты всего мне родней, туча.
Смотрит осень, с пустыми руками идя,
И зима появляется чуть погодя.
О, как сладко мне слушать молитву дождя!
Прочитай мне ее и на землю пролей, туча!
Да, куда бы тебя не отнес ветровей,
Все равно не уйдешь от отчизны своей…
Эта жизнь на чужбине… Что молвить о ней?
Что еще напишу до скончания дней, туча!
Мы
Слагаем песни о чужбине,
В них – новость или старина?
А в судьбах родины отныне
Мы – быстротечная весна.
Пройдут и эти дни тугие,
Но так далек свиданья час:
Из дальних далей ностальгии
К вам вести не дойдет о нас.
При жизни нас из жизни вынут,
Произнесут поспешный суд,
От нынешнего дня отринут,
Столетьям в руки отдадут.
Переводы М.СИНЕЛЬНИКОВА