Нижегородскому академическому театру оперы и балета имени А.С.Пушкина в конце октября исполнилось 85 лет. А ведущей солистке его оперной труппы Елене Шевченко (меццо-сопрано) исполнилось намного меньше, правда, не в октябре, а в марте. Но из-за начавшейся пандемии красивая и круглая дата Елены не была отмечена должным образом. Елена Шевченко посвятила Нижегородскому театру более половины своей жизни, и продолжает служить ему верой и правдой. У Елены – красивый, крупный голос с роскошным тембром, и как большинство выдающихся оперных певцов, она не просто поет партии, а проживает на сцене жизни своих героинь, поэтому смотреть спектакли с ее участием для любителей оперы – огромное счастье. В нашей беседе Елена рассказывает о себе, о театре, о своих партиях и о секретах своей профессии.
– Елена, Вы помните, когда Вы впервые почувствовали себя певицей?
– Раньше, когда я сама задавала себе этот вопрос, не находила ответа. Но очень хорошо помню своё состояние во время гастролей театра в Германии, в Дюссельдорфе в 1995 году, мы давали «Бориса Годунова», и после того, как я спела Марину Мнишек, последовали продолжительные аплодисменты, крики «Браво, Марина!» И снова незатихающий шквал аплодисментов, и снова «Браво, Марина!» Вот тогда и произошло чудо – впервые мой голос и актерские данные оценили за границей. В родном театре таких бурных восторгов в отношении меня на тот момент не наблюдалось. В Германии вышла статья о наших гастролях, весь текст не помню, но в конце было написано о моем прекрасном звучании бельканто и итальянской школе. В те минуты мне хотелось плакать, меня переполняли эмоции, т. к. до германских гастролей я никогда не слышала такой восторженной оценки моего вокального мастерства.
– Сколько лет к тому моменту Вы работали в Нижегородском театре?
– Я уже отслужила в театре 7 лет. Партия Марины Мнишек мне была сложна не вокально, сложности были, как ни странно, в работе над образом. Не имея от природы в характере тех качеств, которыми обладала моя героиня, я была в сомнении, смогу ли выполнить еще и те задачи, которые ставил передо мной режиссер Отар Дадишкилиани. Но к премьере все сомнения исчезли, я пошла за музыкой, текстом, и все стало на свои места. До Марины я уже спела Любашу в «Царской невесте», Любовь в «Мазепе», княгиню в «Чародейке», Полину в «Пиковой даме», Амнерис в «Аиде», Кончаковну в «Князе Игоре».
– Вы учились музыке с детства?
– Нет, музыке меня в раннем детстве не обучали. Все происходило естественным путем. Мои родители были на редкость музыкальны от природы. Часто пели, напевали красивые мелодии, мне это нравилось, и я все впитывала. Мама была солисткой в самодеятельном хоре при мебельной фабрике, где она какое-то время работала. А еще было радио, Вы наверняка помните то время, когда по радио часто передавали концерты классической музыки. Прослушивание тех концертов было самым приятным времяпрепровождением для меня, я с упоением слушала вокальную музыку; тогда-то и выучила моего любимого «Соловья» Алябьева. В 5 классе я с удовольствием ходила в школьный хор, любовь к хоровому пению у меня осталась по сей день. Мне очень нравится петь многоголосие. Этому меня учила мама, так как это было ее любимым увлечением. Папа был веселым, с чувством юмора и тоже любил петь, занимался сочинительством на ходу, что передалось и мне. В школьные годы я сочиняла стихи, потом придумывала мелодию для некоторых из них. Очень забавно получалось! Но больше всего я любила сочинять свои мелодии, когда душа и сердце могли излить то, что я на тот момент чувствовала, о чем размышляла или мечтала. Теперь я понимаю – то были мои собственные вокализы. Волю эмоциям я давала на улице, когда шла из школы. До дому было идти минут 25, вот тогда и начинались мои концерты. Я еще не знала о существовании вокального диапазона, классификации голосов, петь мне было легко, я получала колоссальный заряд эмоций от своего пения и была самой счастливой на тот момент! Могла ли я предполагать тогда, куда эта дорожка меня приведёт?
– Есть ли партия, о которой Вы могли бы сказать: «Это МОЯ!»?
– Конечно, партия Любаши! Об опере «Царская невеста» я узнала, когда мне было 20 лет. Заканчивая 4 курс Ростовского культпросветучилища, я одновременно училась в музыкально-педагогическом институте на подготовительном курсе и занималась в оперной студии, где ставились сцены из опер. Студию посещали любители классического вокала, а руководил ею В.И.Васильев, в то время он возглавлял кафедру сольного пения в Ростовском музыкально-педагогическом институте (ныне Консерватория им. С.В.Рахманинова). До этого он служил в Кишиневском оперном театре, среди его сценических партнерш были Ирина Архипова и Мария Биешу. Как-то после очередного урока он предложил мне выучить песню Любаши и сцену с Грязным, пообещав поставить ее сценически, что было для меня большой радостью и счастьем. Я очень быстро все выучила с Г.К. Васильевой (супругой В.И.Васильева), и мы стали репетировать. Мне так понравился этот процесс, что я решила для себя –театр станет моей профессией. Я очень люблю петь и для меня все партии – праздник, даже если они не первого плана. Еще мне очень дорога партия Далилы из оперы «Самсон и Далила», впервые я исполнила ее в 1987 году в свой день рождения в Пермском театре оперы и балета, куда меня пригласили именно на эту партию.
– Расскажите, пожалуйста, подробнее о Вашей интерпретации партии Любаши.
– Любаша – страстная, любящая, страдающая, с душевными ранами и обидами. Считаю, что такими качествами наделена почти каждая женщина. Я начала работать над этой партией, когда мне было всего 20 лет, роль была первой, и войти в образ оказалось непросто. В какой-то момент я решила: дай-ка пожалею себя. Все получилось, ура! Во время исполнения скорбной, протяжной песни Любаши («Снаряжай скорей, матушка родимая») все во мне внутри заныло, застонало, я вспомнила все обиды, все недоброе в моей собственной жизни. Дальше страсти нарастали, накалялись. В сцене Любаши и Грязного – страстная мелодия («Ведь я одна тебя люблю», а потом – «Все для тебя, все для тебя!»), меня рвало на части, меня всю несло, раздирало, а затем – ревность, борьба за счастье быть любимой («Ох, отыщу же я твою колдунью»), далее мои казачьи корни пошли в ход: «Не погуби души моей, Григорий!». Сцену с Бомелием я пела уже спокойнее, весь пыл ушел, теперь осталась месть, она пеленой покрывает мой разум. «Идиот, я все сделаю, только дай мне это зелье», – думала моя Любаша. В жизни я не мстительница, чуждо мне было это состояние. Но любимый композитор помогает раскрыть образ, невольно идешь за ним: «И я не обману»; «Ты на меня, красавица, не сетуй». Столько переживаний в этой роли! Она, выстраданная, приросла ко мне корнями.
– Партия Амнерис в опере «Аида» Верди – тоже одна из Ваших любимых.
– Сама «Аида» завораживает меня своей потрясающей музыкой и зрелищностью. А еще в этой опере заложена большая любовь: любовь Радамесак Аиде, любовь Амнерис к Радамесу, любовь Аиды к Радамесу. Амнерис присущи еще ревность и ненависть, но больше в ней любви. Мечты Амнерис завоевать сердце Радамеса не сбылись, и когда Радамеса приговаривают к погребению заживо, Амнерис молит богов дать любимому отраду и мир после смерти. Страдания, ревность, ненависть и любовь я испытывала, исполняя Амнерис. Монументальная и могучая партия! Пою ее уже 30 лет.
– Еще меня сильно впечатлила Ваша Графиня в опере «Пиковая дама» П.И.Чайковского.
– Когда я приступила к работе над партией Графини, я выделила для себя главное: передать голосом ее прошлое. Графиня, несмотря на свой преклонный образ, сохранила привычки молодости. Тогда я и поняла, что не стану ее старить. У меня всплыл образ одной моей знакомой с сильным характером, которую я очень люблю и безмерно уважаю. Она, как и Графиня, имела свой стиль, одевалась с изюминкой, у нее была прекрасная память, прямая спина, приятная внешность, в общем, все как у моего персонажа. И по возрасту они с Графиней были ровесницами. Но в моей знакомой не было эгоизма, она не была придирчива, как Графиня. Придирчивость и властность я придала образу Графини сама. Партия Графини очень ответственная. Иначе может получиться просто старуха.
– Бывали случаи, когда Елена Образцова, Ольга Бородина и некоторые другие знаменитые певцы отказывались петь в режоперных постановках, а Юрий Темирканов отказывался ими дирижировать. Приходилось ли Вам участвовать в таких постановках?
– Предложение участвовать в подобных постановках поначалу кажется очень интересным, но до определенного момента. Позже проявляется то, с чем ты уже не можешь согласиться, и приходится делать шаг назад. Участвовать в том, что вызывает недоумение и разногласие обеих сторон? Не понимаю, зачем искажать великие произведения? Как можно так не уважать композиторов и авторов либретто!? Если какая-то опера постановщикам не нравится, пусть не ставят ее! Они могут заказать композиторам и либреттистам то, что им будет нравиться, – и вперед! Когда люди посещают музеи, вряд ли у них возникает мысль переписать знаменитые картины. А с бесконечными «современными взглядами» на классические оперные произведения молодое поколение скоро уже не будет знать, каковы настоящие оперы «Евгений Онегин», «Пиковая дама» и другие.
– Из-за пандемии все театры полгода не работали, а Нижегородский оперный до сих пор не открыл сезон. Альфредо Краус, например, считал, перерыв в 3-4 месяца полезен для голоса, а потом надо постепенно входить в режим. И прекрасно звучал до 68 лет. А как Вы считаете?
– Такой перерыв, который мы все претерпеваем, никому не полезен. Голос надо постоянно держать в тонусе и всегда быть готовым к творческому процессу. Лично для меня длительный перерыв ни к чему хорошему не приведет, если я не буду заниматься, это сразу отразится на моем певческом дыхании, могут появиться разные зажимы. Голосу не нужен долгий перерыв, после спектакля достаточно отдохнуть двое суток. Если я нахожусь в отпуске, уже через 2 недели начинаю распеваться, и так каждый день, ближе к концу отпуска я пробую петь, что в голову придет, таким образом, я привожу свой аппарат в полную готовность.
– У Вас есть творческий секрет?
– Секрет в том, что я постоянно влюбляюсь в свою профессию и имею огромное желание петь, это и ведет меня всегда и к идеям, и к творческим находкам.
– Вы любите петь в концертах русские романсы. А почему современные композиторы редко пишут романсы, а написанные крайне редко исполняются?
– Я спела очень много романсов – и старинные романсы, и романсы классиков, и романсы современных композиторов, любовь к ним осталась, никуда не ушла. Творческая дружба у меня была с нижегородскими композиторами – Германом Комраковым, Ириной Касаткиной, Борисом Гецелевым, Аркадием Нестеровым. Я отношусь с большим уважением к этим музыкантам и с огромным удовольствием бралась за исполнение их произведений. Думаю, что композиторы романсы пишут, а редко исполняются они по разным причинам: может, авторы не находят исполнителей, которые бы их устраивали, или же певцы не желают исполнять новые произведения. Из тех современных романсов, что я пела, не все ложилось на голос, иногда мелодия плохо запоминалась. А то, что когда-то было исполнено мной, уже не повторялось. Причин много, отсюда следует: надо писать в расчете на конкретных исполнителей, тогда эти романсы будут чаще исполняться и другими певцами. Я любила исполнять песни и романсы Ирины Касаткиной. Более 10 лет продолжался наш творческий союз, который перерос в дружбу, но он внезапно оборвался, мне очень не хватает Ирины и ее песен, которых было не сосчитать.
– Скажите, пожалуйста, что Вам нравится в русских романсах?
– Сочетание поэзии и музыки, передача настроения, раздумья о смысле жизни. Многое заложено в них: переживания автора, любовь, страсть, и все это надо передать слушателю через голос, как я чувствую.
– Чайковский писал в одном из писем, что нельзя смешивать правду искусства и правду жизни. Что такое правда жизни и правда искусства? Как по-Вашему, можно ли их смешивать?
– Думаю, что правду жизни с правдой искусства смешать невозможно! Жизнь – то, что в ней происходит. Мы рождаемся, учимся, радуемся, разочаровываемся, творим, любим, переживаем, ссоримся и т. п. А правда искусства – это образы. Певец обязан донести до зрителя, слушателя все то, что создано композиторами и авторами текстов, и сделать так, чтобы ему поверили. Моя задача – войти в образ, я быстро это сделаю, если у меня в жизни были переживания, потери, любовь, предательство. Перевоплощение – основа театрального искусства! Мир искусства перерождает наше мировоззрение, пробуждает в нас особое мироощущение, делает нас духовно чище, мы начинаем думать по-другому. Жизнь мы проживаем, кто как умеет, а искусство нас шлифует – возвышает, вдохновляет, делает добрее, искреннее.
– Какое бы определение Вы дали понятию «искусство»?
– Искусство – это красота и гармония, это культурно-эстетический вид деятельности, проявляющий любовь к прекрасному. Это внутренний и внешний мир, отражающий интересы не только автора, но и его зрителей, слушателей.
– Есть ли цель у искусства?
– Цель искусства – сделать жизнь ярче, воспитывать доброту, дать повод для переосмысления жизни.
– Существует ли зло в искусстве?
– Зло в искусстве всегда присутствует. Автор картины считает, что это шедевр, а тот, кто на нее смотрит, не может разобрать, что на ней изображено, художественной ценности она не представляет. Чем меньше в человеке таланта, тем больше злодейства. В трагедии А.С.Пушкина «Моцарт и Сальери» есть фраза: «Гений и злодейство – две вещи не совместные». Зло всегда творится без труда. От злого – зло родится. От зла невозможно очистить жизнь, также как и от отражения зла в искусстве.
– Что такое современность в искусстве?
– Современность в искусстве – это отображение на фоне исторических событий вымышленных, неожиданных моментов, идей, образов, которые актуальны и в наши дни.
– Существует ли ответственность искусства перед обществом?
– Через произведение искусства идет влияние на мировоззрение людей. Таким образом, авторыпроизведений искусства должны нести ответственность за то, что творят, а если творить во благо, ничего не разрушая и не коверкая то, что было создано ранее, то такие произведения всегда будут оценены по достоинству.
Беседу вела Людмила ЛАВРОВА
Фотографии из архива Е.Шевченко и Нижегородского академического театра оперы и балета имени А.С.Пушкина