Мне всегда казалось, что интеграция театра и кинематографа – гиблое дело. Даже у Ингмара Бергмана в его последнем шедевре «Фанни и Александр» театральность явно конфликтует со зрительным образом, и лишь телевизионная, сериальная форма картины позволила направить две эти несовместимые стихии в единое русло. Кино и театр имеют под собой разный эстетический фундамент: кино – это совокупность образов, образов-перцепций, образов-движений, а театр – это прямое действие, реализация драматургии.
Ренате Литвиновой всегда удавалось создавать кино, каким бы оно у нее ни получалось. Уже в дебютном художественном фильме «Богиня: Как я полюбила», она сформировала свой уникальный, фантасмагорический киноязык, который прослеживается даже в клипах Земфиры и группы «Агата Кристи». Пусть он слишком свободный, где-то недостаточно точный, не лишенный пробелов, но это – выработанный авторский почерк, за которым интересно наблюдать.
В новой ленте «Северный ветер» Литвинова попыталась экранизировать собственную одноименную пьесу о великом матриархате: женском клане, правящим на территории мифических Северных полей. Комментируя свой фильм, Литвинова отметила, что экранизация значительно отличается от пьесы, а на этапе съемок она даже планировала изменить название картины, чтобы пресечь очевидные ассоциации. Вполне возможно, что сюжетно «Северный ветер» действительно разнится со своим первоисточником, но визуально, к сожалению, он представляет собой всю ту же поставленную на сцене пьесу с условным вакуумным миром театра, где не нашлось места ярким кинематографическим образам.
Удивительно, но вялотекущему двухчасовому зрелищу с пышными декорациями и уникальным дизайном костюмов не хватило именно кино, потому что большая часть фильма – это буквально снятая на камеру театральная постановка, где актеры утрированно и напыщенно произносят заученные реплики, намеренно громко ходят, кричат и шумят, чтобы заполнить театральную пустоту. Сказочная помпезность не выглядит впечатляющей, а огромное количество важных персонажей с экзотическими именами так и остаются нераскрытыми, безжизненными манекенами.
Экранизация пьесы – довольно трудная художественная задача. При создании кино, пьеса должна радикально трансформироваться в нечто иное, непохожее на спектакль. Можно вспомнить прекрасные примеры таких трансформаций: «Веревка» Хичкока, «Горький слезы Петры фон Кант» Фассбиндера, «Иван Васильевич меняет профессию» Гайдая и другие. В них создан композиционно цельный и самобытный мир, где для реализации идей используются кинематографические инструменты в противовес театральным.
Структура же фантастического мира «Северного ветра» напоминает разрозненные, не имеющие концептуальной связи акты, которые не встают в общий ход разворачиваемой пьесы. Смазанный финал, сделанный, кстати, наиболее кинематографично, окончательно рушит композицию и позволяет трактовать события как сон, явившийся Ренате Литвиновой в пустом вагоне метро. Эпилог картины, конечно, не задумывался именно таким, но схожий вывод делает и Дмитрий Быков в разговоре о «Северном ветре» с самим режиссером.
От такой трактовки повисает в воздухе главная тема фильма, которая тянется через все работы режиссера – любовь, как смысл жизни, как ответ на человеческую ограниченность и смертность. Если в прошлых зарисовках собственного безумия Ренате Литвиновой удавалось, хотя и интуитивно, но затронуть тему любви, то в «Северном ветре» любовь осталась замороженной, погребенной под столетними сугробами театральных нелепостей.
Денир КУРБАНДЖАНОВ