Игорь Отчик. «Беседы шалопаев, или Золотые семидесятые»: роман // Ridero, 2017 г.
В современном обществе постепенно снимается проблема, связанная с конфликтом поколений. Хрестоматийное столкновение отцов и детей, описанное Тургеневым, дойдя до абсурда в ситуационной повести Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом», перестала играть значимую роль.
Новейшая литература почти не затрагивает борьбу между старым и новым, чем славилась революционная эпоха середины девятнадцатого – начала двадцатого веков, а также добрая часть советского и постсоветского времени, когда авторы для наглядности рядили приверженцев общепринятого (застоявшегося) в одежды старьевщиков, тогда как молодая реакционная поросль ходила то в накрахмаленной студенческой униформе, то в белых рубашках с пионерскими галстуками или комсомольскими значками, а то и вовсе одевалась, как на душу бог положит, лишь бы в едином порыве не раствориться в толпе возрастных персонажей. В каждую эпоху был свой стиль, убедительно демонстрирующий стремление к чему-то новому. Однако же всем, кто ратовал за непоколебимость сложившихся устоев, как правило, было далеко «за», носили они ничем не примечательную одежду, имели почтенный возраст и вид – поживших свое.
Но снятый или отодвинутый на задний план конфликт поколений, обнажил разность мировоззрений людей одного возраста, и эта разность начала играть ключевую роль в развитии сюжетных линий. Перелом произошел в эпоху шестидесятников. Именно тогда началось активное деление людей на группы, где основным критерием являлась общность взглядов, а количество прожитых лет даже не фиксировалось в сознании. К семидесятым годам такая традиция окрепла, правда, в связи с изменением политики тогдашних властей, она ушла в тень официальной литературы, но при этом все же сохранила в головах обывателей главенствующую роль.
Роман Игоря Отчика «Беседы Шалопаев, или Золотые семидесятые» строится как раз на конфликте мировоззрения двух главных персонажей и, что интересно, этот конфликт развивается не в те самые – обласканные воспоминаниями современников – шестидесятые, а вот именно что в семидесятые годы, когда он становится чем-то обычным, не противоречащим естественному течению времени.
Два молодых парня – назовем одного Блондином, а второго, от лица которого идет повествование, Брюнетом. Это их максимальное внешнее различие. Во всем остальном они, как близнецы-братья, зеркальное отражение друг друга. Только первый писаный красавец, а второй – обычный парень (не красавец, но и не дурен собой), первый наделен слухом, а второй – лишен его, первый работает сторожем на складе, а второй занимается оптимизацией систем управления (в том числе этого склада), первый – человек думающий, а второй – человек действующий, при том, что оба имеют высшее образование, мало-мальский жизненный опыт, изрядно начитаны и не лишены обычных человеческих слабостей. Словом, два хороших человека. Пока они молоды и полны сил, могут позволить себе путать религию и государственный строй. Небесный рай им представляется коммунизмом, где в магазинах полно пластинок «Пинк Флойда».
Не правда ли, отдает соцреализмом, который зиждется, условно говоря, на противостоянии хорошего председателя колхоза с очень хорошим? Но это всего лишь внешняя оболочка романа.
«– Кстати, а почему бы и нам с тобой не посетить проклятую Америку, оплот империализма? Чтобы своими глазами увидеть, как она стонет под игом капитала, как бьется в судорогах перманентного кризиса…
– Перепроизводства. Как задыхается от избытка джинсов, блейзеров, дубленок, часов «Сейко», телевизоров и магнитофонов «Сони», «Филипс», «Панасоник». Чтобы ослепнуть от лживого блеска витрин супермаркетов, забитых всевозможной жратвой. Десятками сортов колбас и сыров, экзотических овощей и фруктов, попкорна, чипсов, их мерзкой жвачки, отвратительной кока-колы…
– Не трави душу! Человека, измученного жареной треской.
– А ты бы не хотел увидеть в свободной продаже новейшие диски самых крутых рок-групп? Альбомы Beatles, Rolling Stones, Deep Purple, Led Zeppelin, Creedence, Uriah Heep, Pink Floyd лежат пачками, и никто их не берет. Можешь себе это представить?
– Нет, не могу. Такое возможно только при полном коммунизме.
– Оказывается, для этого нужно всего лишь приземлиться в аэропорту имени Кеннеди. Я предлагаю лететь туда прямо из Буэнос-Айреса, бизнес-классом авиакомпании «Pan American».
– И это не подлежит обсуждению! На меньшее я не согласен.
– Все в наших руках! Мы развалимся в роскошных креслах, а длинноногая стюардесса в строгом фирменном мини будет предлагать нам охлажденные напитки: шампанское, виски, коньяк, бренди, ром, джин, текилу, французские вина. Ты что выберешь?
– Я не буду привередничать. Никакого снобизма. Я перепробую все.
– А я проверю их на вшивость: потребую кальвадос и абсент. Посмотрим, как они будут выкручиваться. Ты абсент пил? А кальвадос? Ну вот, заодно попробуем».
Брюнет авторитетен и любим в своем кругу, он активно участвует в общественной жизни, к которой привлекает своего новоиспеченного приятеля – Блондина, отчасти для того, чтобы заткнуть дыры, образовавшиеся в культурной и спортивной работе предприятия, где они вместе тащат будни, отчасти для того, чтобы потешить самолюбие вершителя судеб, коим страдают люди, имеющие здоровую толику тщеславия, дескать, блондин-красавчик не потянет и внимание местных женщин к нему ослабнет, переключившись на меня. Тот – Блондин – нехотя, но соглашается, и вдруг… с лёгкостью побеждает на молодёжных спортивных слетах, вытаскивает предприятие на первые места по художественной самодеятельности и становится ещё более популярным среди женщин.
После подобных событий интерес Брюнета к личности Блондина крепнет. Он уже не в силах противиться тому, чтобы начать считать «писаного красавчика» своим другом и пытается согреться в лучах его славы. В личных же разговорах, которые строятся по принципу платоновских бесед, по-прежнему выполняет главенствующую партию, задает интересные только ему темы, вытаскивает диалог на уровень монолога, закрепляя за Брюнетом функцию, как сейчас говорят, мелкого тролля.
Музыкальные составляющие разговоров: Большой барабан закреплен за Брюнетом. Он задает темпо-ритм, управляет ситуацией, по-детски всемогущ и серьезен. Блондин – музыкант-универсал. Он владеет почти всеми музыкальными инструментами симфонического оркестра: слышна скрипка, когда Блондин лиричен, когда возвышен и утончен – в его словах можно угадать виолончель, когда смеётся, то близок к тромбону, фамильярен – саксофон, сердит – контрабас, троллит – фагот. Несмотря на количество слов, которыми автор «Беседы шалопаев» ограничивает его, Блондин – разнообразный и всегда неожиданный. Он оттеняет Блондина и в то же время – создает его.
О чем бы ни говорили два главных персонажа романа, кого бы ни обсуждали, будь то философы, поэты или государственные деятели, беседы, так или иначе, сводятся к обсуждению смысла жизни и возможности познания закономерностей исторических процессов, приравниваемых ими к явлениям природы.
Если спросить автора, о чём его роман? То он, смеясь, ответит: «…о жизни и любви, работе и судьбе, источнике жизни и начале всех начал, относительности ума, красоте поэзии, алгебре гармонии, пятнах на солнце, силе математики и дворовой шпане, основах самогоноварения, пейзанских радостях, электронных лопатах и песочных замках. И еще раз «о любви», красивой жизни и ее себестоимости, пленницах природы, теще с борщами, поэтическом хулиганстве и хронопоэтологии, размножении звезд, абсолютном порядке, черных дырах, природе информации, великом знании, камешке в ботинке и роковых недостатках. А также о литературе, мести и бесовщине, интеллектуальных играх, всеобщей кривизне, геометрии Вселенной, анатомии тау-китайцев, сущности времени, поисках утраченного, воспоминаниях о будущем, мыслящих зайцах, саморазвитии материи и смысле жизни». Ответит и будет прав.
Но вернёмся к основным персонажам. За Блондином интересно наблюдать: яркая личность довольствуется функциями серого кардинала – на виду, только если попросят. Брюнету же, напротив, необходимо всегда быть в сфере общественного внимания. Он чувствует себя самодостаточным, только если нет по близости Блондина. Когда его приятель рядом, ему ничего не остается, как доказывать, порой агрессивными методами, свою состоятельность. В этих узких амплуа они чем-то роднятся с белым и рыжим клоуном, где рыжий-брюнет примеряет маску героя-любовника, а белый-блондин берет себе оставшуюся невостребованной маску рыжего.
Не зря я в самом начале упомянул роман Тургенева «Отцы и дети» и Павла Санаева с его «Похороните меня за плинтусом». Нигилизм Базарова сочетается с манерой поведения Блондина, но держится этот Блондин, вернее, старается держаться где-то на уровне мальчика из санаевской повести, тогда как Брюнет исполнен возвышенными мыслями старших Кирсановых, но оставляет впечатление выживших из ума родителей (опекунов) ребенка, ищущего покой за плинтусом. Есть в этом некий перевертыш, за счет которого создается эффект усредненности (повседневности) ситуации.
Когда в поле зрения Блондина и Брюнета окажутся две женщины, к которым они питают одинаковые чувства, конфликт дойдет до того, что они решат совершить парашютный прыжок, при котором один прыгнет без парашюта, а другой с двумя, чтобы в свободном падении передать лишний – другу. Кто из них будет без парашюта, а кто с двумя, говорить не буду. Оставлю интригу читателям.
Дмитрий АРТИС