Щели в доказательствах

Мнения нельзя предъявить в Гаагском суде

В одном из предыдущих номеров «ЛГ» была опубликована беседа с сыном композитора Александра Лазаревича Локшина Александром Александровичем («Мой отец всегда знал имя стукача», № 47, 2017). Предоставляем слово непосредственному участнику тех событий композитору Игорю Витальевичу Катаеву.

Н.И. Катаева-Лыткина

Я с изумлением прочёл в вашей газете, что моя жена Надежда Ивановна Лыткина была не только активным защитником Москвы в ноябре-декабре 1941 г. и проводила бессонные дни и ночи, совершая бесчисленные операции как военный хирург; не только успевала тушить зажигательные бомбы на крыше полевого госпиталя № 5022 на Новинском бульваре, но и читала (ночами!) стихи поэтов умирающим и выздоравливающим раненым, вселяя в их души надежду на выздоровление, а после окончания войны готовила диссертацию по остеомиелиту,¹ но и… если верить статье (и, видимо, его книгам и другим публикациям на эту тему) сына Локшина, Александра Александровича, всё это время была «подлинным доносчиком», посадившим многих по 58-й статье, в том числе В.И. Прохорову и А.С. Вольпина.

Версия Локшина-младшего

Восстановим конструкцию-версию формирования «преступных наклонностей» Н.И. Лыткиной по Локшину-младшему.

Училась в «элитной» 12-й школе Новосибирска вместе с Шурой (так его называли близкие ему люди), где учились дети кагэбэшников, в которую отбирались самые талантливые и преданные коммунистической партии люди.

«На фронте она не была» – по реплике, якобы сказанной Локшиным-старшим.

Некий «влиятельный» кагэбэшник придумал «план возвращения запретных имён». И начали строить музеи: Цветаевой, Пастернака, Ахматовой и пр. Это не Лыткина создала музей… а «некий влиятельный чиновник НКВД», давно понявший значение поэзии Цветаевой, Пастернака, Ахматовой. Это он дал миллионы на основание музеев и невидимо руководил созданием и стилистикой реставрации Дома-музея Цветаевой.

Её реплика – «Я не человек, а труп!» выдаёт борьбу её совести в связи с совершённым преступлением (арест и лагеря В.И. Прохоровой и А.С. Вольпина).

В.И. Прохорову поместили в отдельную комнату, а не в барак, а условия содержания А.С. Вольпина были не столь ужасны, поэтому тут не обошлось без влиятельного покровителя.

По версии Локшина-младшего, получается, что всю жизнь, прямо со школы её воспитывали как бы в специальном монастыре (или ордене) для совершения преступных поступков? Не слишком ли много «щелей» в этих доказательствах, а порой просто прямого несоответствия хорошо известным фактам и документам?

Попробуем прокомментировать версию А.А. по этапам биографии Лыткиной.

Письмо напоминает истеричный монолог невротика, страдающего психологической травмой от клеветы на отца, А.Л. Локшина, который якобы пострадал просто от высказываемой им антисоветской идеи и позиции.

Страдали от этих «слухов» не только семья Локшина, а огромное количество музыкантов, в том числе и я. Не могу не сказать, что я очень любил Шуру и благодарен судьбе, что мне повезло общаться с ним… Но рассмотрим по порядку постулаты обвинений, намёков в версии А.А. Локшина.

Комментарии к версии Локшина-младшего

1. Ну какая элитная школа № 12 г. Новосибирска? В то время не было элитных школ в том смысле, который мы в это вкладываем сегодня. Это была обычная школа, которую супруги Лыткины, обладая выдающимися педагогическими талантами, превратили в «знаменитую».

Иван Антонович Лыткин, директор школы, математик, орденоносец (орден Ленина за педагогическую деятельность). Из крестьян. Не член партии. В своей практике ориентировался на методы воспитания А.С. Макаренко.

Надежда Ивановна Лыткина. Также из крестьян. Окончила в Ленинграде Институт химии. Член партии с 1918 г., активный организатор хозяйственной жизни школы, преподаватель младших классов и химии – в старших. Страстно верила в наступление коммунизма. Была связана по партийным делам с Кировым и высоко ставила его деятельность.

В школе преподавали учителя, увлечённые своим делом и работающие по своей программе. Так, слепой преподаватель математики все уроки вёл наизусть, и ученики при этом не списывали друг у друга.

В какой-то момент в конце 30-х в школе 30–40% ребят оказались детьми репрессированных «врагов народа», в том числе дочь первого секретаря крайкома партии в Сибири² Эйхе, с которой дружила Надя. Уже тогда опыт «взлёта и смертельного падения» номенклатуры был очевиден на трагическом примере её одноклассников и вряд ли мог сформировать желание участвовать в таком «карьерном росте», который чаще всего заканчивался расстрелом...

2. Шура, видимо, забыл, что фронт на тот момент был в 50 км³ от Москвы, совсем рядом, а госпиталь на Новинском бульваре был полевым. И раненых привозили круглые сутки. И что Надя встретила Победу 9 Мая 1945 г., идя за Красной армией, борясь с эпидемией тифа в Бессарабии, переболев сама и сыпным, и возвратным тифом.

В послевоенные годы тема Отечественной войны, деятельность отдельных полководцев, центральных русских и немецких штабов в наших разговорах с Шурой отсутствовала. И если С. Рахманинов отмечал флажками перемещение линии фронтов каждый день и реально (вагонами!) присылал лекарства и консервы,⁴ то Шуру вообще не интересовали, видимо, никакие войны и битвы! Шура забыл, что 26 июня 1941 г. группа добровольцев из 12-й школы (в том числе Михаил Айзин) поехала на явную гибель. Число похоронок зашкаливало, по статистике, из моего года рождения (1922) из 100 человек вернулось только трое (3%). К тому же родной брат Нади Антон ушёл на фронт и был убит под Великими Луками.

3. В конце беседы с Локшиным-младшим ему был задан вопрос: «Не боитесь ли вы витка клеветы теперь уже в ваш адрес?»

Что это за домыслы о том, что какой-то «влиятельный сотрудник органов» разработал план возвращения запретных имён? И на этой благородной волне кагэбэшник просит во всех ГУЛАГах цитировать стихи Цветаевой и Пастернака от Магадана до внутренних тюрем Москвы? Он же решил создавать музей Цветаевой и другие музеи. Это никакая не Лыткина создала музей!

Не бред ли это сивой кобылы?! В конце 80-х и начале 90-х годов уже были другие времена, и материалы не столь далёкого от нас времени вполне доступны, живы свидетели.

Я бы рекомендовал прочитать А.А. материалы по созданию музея Цветаевой, чтобы навсегда избавиться от идеи деятельного участия КГБ в этом начинании.

4. Логика А.А. не только не «диалектична» или «полифонична», она прямо-таки абсолютно лобовая, «железобетонная»: если НКВД предоставил осуждённой по 58-й статье комнату, а не жизнь в бараке, то, конечно, это была заслуга некоего стукача. Насколько я знаю, Прохоровой никакой отдельной комнаты не предоставляли. А как с «обличением» других «преступников»?

Например, А.Ф. Лосев. Он вначале побыл на лесоповале, а… потом? Жил в отдельной комнате, в которой приводил в порядок тысячи личных дел. Так что? Он был стукач? А что с Солженицыным? Явный враг! Тем более что в Музее Цветаевой по его возвращению в Россию Надя выделила комнату для фонда писателя. Учтём также, что Надежда Ивановна долгие годы поддерживала дружеские отношения с Прохоровой. Она тогда всё это время, продолжая общаться, скрывала от неё своё доносительство, включая периоды после ХХ съезда и разоблачения культа Сталина, а также годы перестройки и гласности?

А Г.Г. Нейгауз? А тысячи других политзаключённых, вернувшихся из ссылки?

С нахрапа или только опираясь на страстное желание обвинить кого-то в преступлении, собьётесь на клевету!

А.С. Вольпина обсуждать не будем. Он редко приходил к нам на Борисоглебский. И всегда пьяный. Читал свои талантливые стихи и переводы… Пьяный может наговорить что угодно⁵.

5. «Я не человек, а труп». Здесь А.А. выступает как начинающий психолог: если Лыткина говорит, что «она труп»… то это явное доказательство её переживаний и угрызений совести! И страшно, видимо, что так просто поймал преступника…

Но ведь в суд, даже Гаагский, нельзя подавать в качестве заявления все эти домыслы – свои мнения и мнения ваших родителей, не желая даже поверхностно изучить материал, да и биографию тоже.

Шутливое прозвище Труп было у Нади с периода обучения в медицинском вузе, так же как, например, у меня было прозвище Князь (по опере А.П. Бородина «Князь Игорь»), что должно по этой логике, видимо, указывать на моё высокое происхождение… У Шуры, кстати, было прозвище Мефистофель.

Надя вступилась за еврейку-медсестру в период «дела врачей» в 50-е и была немедленно уволена без права работать по специальности. Это тоже был «коварный замысел», который вынашивался в недрах органов?

Позднее, через 3–4 года она поступила в университет на искусствоведческое отделение, блестяще окончила его, защитив диплом по акварелям Р.Р. Фалька.

Мы часто летом бывали в деревне Дунино под Звенигородом, там не раз в то время бывал и дирижёр Г. Рождественский, упоминаемый в статье. Я не могу припомнить, чтобы за многие годы тема доносительства Нади хоть как-то всплывала.

С рождением сына беспокойство о его здоровье вытеснило все другие её переживания. В этот же период, общаясь с семьёй Салтыковых и Воробьёвых, она всё больше считала себя православной верующей, что тоже не очень гармонирует с работой на органы. Работая экскурсоводом в зале Манежа в начале 60-х, она, по крайней мере, в вопросах искусства уже занимала вполне диссидентскую позицию, которая также оставляла мало возможностей для сотрудничества с властями.

В дальнейшем, в 80-е годы создание музея М.И. Цветаевой фактически занимало все её физические и душевные силы⁶.

Мало того, в 90-х я периодически жил у Нади на Сивцевом Вражке 15/25, где на первом этаже также жила Вера Прохорова. Мы часто вместе ходили к ней в гости и беседовали на различные темы. И она ни разу не намекала на стукачество Нади.

В общем, у А.А. Надежда Ивановна кругом была окружена и сотрудничала с органами: в школе в Новосибирске, в войну «на фронте не была». Всё очень похоже на фантазии и неприкрытую попытку притянуть за уши косвенные «доказательства».

А.А., высасывая из пальца свои «открытия», не изучив честно и досконально материалы биографии Н.И. Лыткиной (так же, как и журнал деятельности 12-й школы, и многочисленные материалы по её борьбе за создание музея, материалы по увольнению её из госпиталя, дело о защите медсестры и пр.), не опираясь на стенограммы допросов (ФСБ не такая организация, которая может «потерять» эти допросы), решил заменить отсутствие всех этих бумаг (или нежелание их найти и огласить их содержание) своей фантазией, которая привела его к вранью и клевете.

И последнее. Не могла Люба Бергер сказать: «Давайте разоблачим Надьку». Какие бы ни были отношения у Любы и Нади, между ними просто не было такого панибратства. Я никогда не слышал такого лексикона у Любы. Это же подтверждает сын Л.Г. Бергер Григорий Катаев.

Игорь Катаев,
профессор Остравской консерватории,
участник Великой Отечественной войны,
член Союза композиторов Москвы и Чехии