В конце прошлого года В. Мединский в нескольких выступлениях и публикациях заявил ряд тезисов, претендующих на то, чтобы стать основой государственной исторической политики. Автор уточнил, что «высказанные тези сы хотя и звучат как определённая доктрина – вовсе не догма. И даже не руководство к действию. Это приглашение к дискуссии…»

Главное положение концепции: необходимость создания непрерывной позитивной истории, основывающейся на объективных исторических оценках, обеспечивающей исторический суверенитет и историческую политику государства. Остальные тезисы касаются прикладных аспектов преподавания, призванных воплотить на практике заявленные цели.

Несмотря на то что первые пять положений в той или иной форме уже высказывались, в совокупности и взаимосвязи они сформулированы впервые. Историки публично тезисы не поддержали, но и серьёзных осуждающих статей замечено не было. Причина, по которой учёные предпочитают не высказываться по вопросам, напрямую затрагивающим будущее отечественной истории, лежит в теоретической области, определяющей основы истории как науки.

С позиций советской истории, на которой воспитано подавляющее большинство наших научных авторитетов, положительная история, исторические политика и суверенитет, несомненно, являются ересью. В ХХ веке советская историческая школа не участвовала в ревизии теоретических основ позитивизма, марксизма и исторической школы Ранке, которая развернулась на Западе. Мы ограничились «критикой буржуазных фальсификаций» теории истории. Крах исторического материализма не поколебал основ нашей историографии, сложившейся в XIX веке: объективного существования прошлого, которое хранится в архивах, изучая которые можно постичь историческую истину и написать объективную историю, показывающую «как было на самом деле» (Ранке). Эти теоретические мифы до сих пор широко распространены среди отечественных историков.

Отказ от советской истории был объяснён её идеологизацией и фальсификацией фактов, а не ошибочностью теоретических основ исторической науки.

Отечественные либеральные историки, восприняв западные теории модернизации, цивилизации и др., остались на прежних фундаментальных основах, трактовавших прошлое как неизменное, а попытки отойти от либеральных толкований привычно объясняли идеологизацией прошлого. Ненадолго став обладателями «исторической истины», либералы уже не могли расстаться с этой ролью. В отечественной истории, написанной с либеральных позиций, не было ни одного светлого периода, за исключением «лихих 90-х», которые читающая публика в большинстве своём за образец брать не хотела, и как только появилась альтернатива в форме государственнопатриотического направления, в основном отвернулась от либеральных трактовок прошлого.

У историй, написанных учёными в ХХ–XXI веках, оказался недолгий век, и некоторые даже стали утверждать, что каждое новое поколение обречено на переписывание истории. На моём веку происходит уже третье переписывание истории, и смена поколений тут ни при чём. Например, «выдающийся исследователь истории коллективизации и раскулачивания советской деревни» Н.А. Ивницкий (1922–2018) в 1972 году публикует монографию «Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929–1932 гг.)», а в 2000 году выходит его труд «Репрессивная политика советской власти в деревне (1928–1933 гг.)».

Если первую работу Ивницкий начинает фразой: «Одним из выдающихся свершений советского народа, которое по важности и социально-экономическим послед ствиям можно поставить вслед за Октябрьской революци ей 1917 г., является социалистическое преобразование сельского хозяйства и ликвидация на его основе последне го эксплуататорского класса – кулачества», то вторую работу он завершает словами: «репрессии и насилие были и оставались важнейшим методом строительства социализма в деревне». Одним человеком создано два противоположных образа советской действительности периода коллективизации.

Конечно, проще всего объяснить эволюцию взглядов Ивницкого приспособленчеством, конъюнктурой, однако я думаю, что всё намного глубже, драматичней. Н.А. Ивницкий – выходец из репрессированной в 1930 году крестьянской семьи, писавший: «...в моей детской памяти отчётливо запечатлелось: и коллективизация, и раскулачивание, и особенно голод 1932/33 г.».

Про Ивницкого не скажешь, что он чего-то не знал, что открывшиеся архивы раскрыли ему глаза. Вероятнее всего, ему дважды в жизни пришлось болезненно пересматривать своё прошлое – первый раз, когда он в 1970-е годы, искренне веря в советскую власть, пытался оправдать её репрессии в отношении крестьянства и принёс в жертву память собственного отца. И второй раз, когда, разочаровавшись в коммунистической идее, осознал, что воспоминания детства и есть настоящая правда, и написал труд, обесценивший многие предшествующие работы. Это был трудный и сознательный выбор, через который, может быть, в не столь драматичной форме прошли многие отечественные историки.

Пример Ивницкого не только отражает многие проблемы исторической науки, но и намечает пути их решения. Прежде всего он показывает, что образ прошлого может меняться на противоположный даже в сознании одного и того же историка. При этом историк остаётся учёным и не порывает с исторической наукой.

Во-вторых, этот образ зависит не столько от фактов, сколько от теории, которой руководствуется учёный. При смене теории историк легко находит факты, подтверждающие новую концепцию. Знание исторических фактов и даже личный опыт, противоречащие теории, не опровергают её в глазах историка, на каждый из них он всегда найдёт иной факт и опыт.

В-третьих, смена образа прошлого происходит вследствие смены господствующего мировоззрения. Учёный живёт в обществе, и при трансформации мировоззрения в обществе меняется образ прошлого, составляющий важную часть картины мира, что приводит к обесцениванию исторических трудов, написанных с позиций предыдущего мировосприятия. В этот период многие историки меняют свой взгляд на мир, некоторые остаются на прежних позициях и зачастую вынуждены «работать в стол» в надежде на реставрацию прежнего мировоззрения. Именно так произошло с теми историками, которые после перестройки остались на ортодоксальных коммунистических позициях. Сегодня эта участь грозит сменившим их либералам.

В-четвёртых, образ прошлого остаётся истинным только в рамках того мировоззрения, с позиций которого его создавал историк. В иных мировоззренческих парадигмах он считается ложным или идеологизированным. Достижение абсолютной истины в истории невозможно.

В-пятых, объективного образа прошлого, т.е. независимого от той мировоззренческой концепции, с позиций которой он создаётся, не может быть.

Все эти положения непосредственно связаны с доктриной, предлагаемой В. Мединским, и теоретически обосновывают её.

Если в обществе существует несколько образов прошлого и научных теорий, которые их создают, то государство вправе выбирать такой, который будет наиболее соответствовать его интересам. Оно может индифферентно относиться к нейтральным образам и теориям прошедшего, но обязано бороться с деструктивными историями. Для этого государство должно определиться с тем, какое прошлое наиболее приемлемо для общества, и поддерживать его теми силами и средствами, которые в данный момент наиболее целесообразны. Этот процесс составляет суть и содержание исторической политики.

Поскольку в современном обществе существуют различные идеи, формирующие разные картины мира и образы прошлого, то государство должно имеющимися у него средствами обеспечить господство прошлого, наиболее соответствующего интересам государства и общества. Способность и возможность добиться этого характеризует наличие у государства исторического суверенитета.

Исторический суверенитет обеспечивается прежде всего наличием у отечественного исторического сообщества теории, на основе которой можно создать положительную историю современного государства. Сегодня наши историки теоретически окормляются Западом. На основе его теорий невозможно создать приемлемое для государства и общества прошлое. Тот образ прошедшего, который создаётся при помощи господствующих ныне либеральных теорий, формирует негативную историю России и противоречит её сегодняшним интересам. В ХХ столетии Россия и СССР дважды пытались построить либеральное общество, и оба раза страна разваливалась без каких-либо перспектив на лучшую жизнь. Ещё один эксперимент по либерализации наш народ не выдержит и сойдёт с исторической арены.

Для того чтобы обеспечить исторический суверенитет, нам нужна собственная, а не заимствованная западная теория исторического развития. Именно на её основе можно будет создать положительную историю народа, своим беспримерным историческим творчеством создавшего великое многонациональное государство, освоившего и цивилизовавшего гигантское евразийское пространство.

В отличие от Запада русский народ творил свою историю не ради свободы. Не эта ценность сформировала наше православное, а затем и коммунистическое мировоззрение, но идеи справедливости, правды, коллективизма, формировавшие историческое движение России и СССР. На их основе можно и нужно создавать новую положительную историю нашей страны. Именно для этого нам нужны исторический суверенитет и историческая политика.