На спектакли, которые в «Москонцерте» играет заслуженная артистка России Мария Екатерининская, её первые зрители уже приводят своих внуков. Из пятидесяти с лишним лет на сцене четыре десятилетия актриса посвятила детям. О большой ответственности перед маленькими зрителями «ЛГ» беседует с Марией Михайловной.
– Вы артистический ген получили по наследству – Михаил Клавдиевич Екатерининский полжизни отдал Ленинградскому театру имени Пушкина. Чему самому важному вас научил отец?
– По правде говоря, мне эти гены достались не только от папы, но и от мамы – она была ученицей Леонида Сергеевича Вивьена. Мне Василий Васильевич Меркурьев говорил, что в «Трёх сёстрах» она была лучшей Ириной, какую ему доводилось видеть на сцене. Мамину карьеру оборвала война – ей надо было поднимать двоих детей. А папины «уроки» никакими уроками, конечно же, не были. Я всё впитывала неосознанно – его привычку всегда приходить на спектакль заранее, умение передать состояние своего героя не столько словами, сколько мимикой, жестом, пластикой. У папиного поколения была совершенно непостижимая способность отражать время и быть вне времени. Я недавно пересматривала запись спектакля по «Пучине» Островского. Как же они все там играют – и Василий Меркурьев, и Юрий Толубеев, и Георгий Самойлов, и папа. Спектаклю больше полувека, но звучит он абсолютно современно. Это и есть высший актёрский пилотаж.
– Вы росли «закулисным» ребёнком?
– Скорее «сценическим», я все детские роли в папином театре переиграла. Но актрисой мне поначалу быть совсем не хотелось – вечером надо спектакль играть, а тут телевизор. Порой до слёз дело доходило. Перелом произошёл лет в одиннадцать. Я буквально заболела театром. Но ни в какие драматические кружки папа мне ходить не разрешал: «Ты должна прийти чистым материалом!»
– Самое яркое театральное впечатление детства – каким оно было для вас?
– В «Живом трупе» я играла Мишу, сына Протасовых. Мне нужно было пройти через всю сцену с живым котом на руках. Кот выдирается, царапается, а мне всего пять лет. И каждый раз я шла и думала только о том, как мне его донести до рояля у противоположной кулисы. Домой иногда вся в зелёнке уходила.
– Однако это вас не испугало – в ЛГИТМиК вы поступили.
– Наверное, все актёры вспоминают годы учёбы как самые насыщенные. Я училась у Рафаила Рафаиловича Сусловича – это был генератор идей, который и нас подзаряжал. Он учился у Владимира Николаевича Соловьёва, а тот был одним из сподвижников Мейерхольда. И выходит, что наш курс от великого режиссёра отделяло, как принято говорить, три рукопожатия. После института я попала в родной Театр Пушкина, правда, с папой особенно не пересекалась – молодые с массовки начинали, а когда у меня появились серьёзные роли, его уже, к сожалению, не было в живых.
– Но судьба увела вас из академического театра в Ленинграде и привела…
–…на ёлку в Москве. «Москонцерт» в те поры обеспечивал все самые большие новогодние представления в столице – в Кремле, Театре эстрады, на ЗИЛе. И я оказалась среди ребят, которые в одном спектакле делали всё – пели, танцевали, показывали фокусы, били чечётку и играли по нескольку ролей, переодеваясь иногда за считаные секунды. Из степенного театра, где тебя одевали, гримировали, причёсывали и оставалось только выйти и сыграть свою единственную на этот вечер роль, я попала в бушующую стихию, захватившую меня без остатка. Где ещё представилась бы возможность безнаказанно выйти за пределы привычного!
– И вам никогда не хотелось вернуться обратно?
– Представьте себе – нет. В «нормальном» театре ты годами играешь крошечные эпизоды и на сцену выходишь не каждый день. А тут 30 спектаклей в месяц и в одном спектакле можно сыграть прекрасную принцессу, озорного трубочиста и ещё какого-нибудь симпатичного чертёнка в придачу. Актёр должен играть! И чем больше, тем лучше. Я себя здесь нашла и счастлива, что так сложилась моя судьба. Дети – самые строгие зрители, но и самые благодарные. Если только им взрослые не мешают. Когда играем в школе, заранее знаем – множество ребят нас будут ждать у выхода, расспрашивать, делиться впечатлениями. Да, дети редко пишут о спектаклях в соцсетях. И на детский спектакль не заманишь серьёзного критика. Но когда артиста узнаёт на улице мальчишка с воплем «Смотрите, Карлсон идёт!» – это дорогого стоит.
– Но сказочная принцесса всё-таки не Дездемона, а симпатичный чертёнок – не леди Макбет Мценского уезда, разве не так?
– Так, конечно, но скольким из мечтавших о подобных ролях удалось их осуществить? Мне интересно мечтать не о конкретной роли, а о возможности освоить ранее неизведанную территорию. Сделать спектакль, какого в нашем жанре ещё не было. Однажды мне захотелось попробовать сделать для детей постановку в жанре комедии дель арте. Драматург Андрей Шишов сочинил фантазию на тему сказок Карло Гоцци, и получилась «Золотая птичка», которая радует наших зрителей более 30 лет. Идея показать ребятам легенды и мифы Древней Греции, как Афродита вышла из шелестящих морских волн, – отпуск тоже можно проводить творчески.
– Похоже, ваши спектакли рождаются как по волшебству?
– В каком-то смысле да – собираемся мы втроём с нашим драматургом Андреем Шишовым и режиссёром Александром Смирновым и начинаем колдовать. У взрослых это называется мозговым штурмом. Ну а если серьёзно, то с детской драматургией сегодня всё обстоит очень сложно. И дело не только в том, что нет оригинальных пьес. С этим и во взрослом театре непросто. Проблема ещё и в кругозоре родителей. Билеты ведь покупают взрослые, а они ориентируются в основном на то, что сами читали или смотрели в детстве. «Пеппи Длинныйчулок» или «Огниво» им хорошо знакомы, а вот чудесная сказка Антония Погорельского «Лафертовская маковница», к сожалению, не так широко известна. Но мы рискнули и выпустили недавно замечательный спектакль по её мотивам – «Московские тайны». Вот такой получился сценический дебют истории, придуманной ровно два века назад.
– Как думаете, риск оправдан?
– Конечно! Да, мы живём в рыночные времена, когда учреждениям культуры приходится отчитываться, как говорится, «за кассу». Но главное же не деньги, которые оставят в кассе родители, а те мысли и чувства, что возникнут у их детей после спектакля. Зрителя надо выращивать с младых ногтей. Если хотите, то мы даём этим мальчикам и девочкам «начальное театральное образование».
– Есть такое расхожее выражение: для детей как для взрослых, только лучше. Лучше – это как?
– На пределе искренности. Взрослый человек очень редко открыто выражает своё неприятие спектакля. Мало кто уходит прямо посреди действия, обычно дожидаются антракта, а то и вовсе терпеливо страдают до финала. А детей невозможно заставить смотреть то, что им не нравится, – уйти они, как правило, не могут, а вот уткнуться в телефон – запросто. Они тебе поверят, если поймут: то, о чём ты им говоришь, для тебя так же важно, как и для них. У нас на «Звёздном мальчике» стоит такая тишина, что упади иголка – и то будет слышно. Кстати, и это был мой замысел, причём прошедший проверку временем.
– Это как?
– А так – есть истории, которые к нам возвращаются, когда снова настаёт их час. «Звёздным мальчиком» я загорелась в 91-м. Тогда эта сказка нигде ещё не шла. Мой друг Борис Берман сделал литературную композицию, Борис Фогельсон, сын знаменитого поэта-песенника, сочинившего «Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы всем на дно», сочинил музыку. К сожалению, мы тогда сыграли только четыре спектакля – людям было не до театра. А не так давно, когда мы в очередной раз раздумывали над тем, что бы такого интересного сыграть, я вспомнила о том давнем спектакле, и он получил вторую жизнь. Что-то, конечно, пришлось адаптировать к изменившимся временам, но смысл остался прежним – желающих выманить у человека его бессмертную душу меньше не становится.
– Критиковать детей сегодня в моде – мол, ничего им не надо, кроме гаджетов. Вы играете для них сорок лет, неужели они действительно изменились?
– Дети остались прежними – искренними, любознательными. Изменились взрослые, которые не желают тратить на них свои душевные силы и время. Проще сунуть малышу в руки гаджет, чем самому прочитать ему сказку и уж тем более сводить в театр, а по дороге домой ещё и поинтересоваться его впечатлениями от увиденного. В том, что взрослым «не интересны» их собственные дети, гаджеты не виноваты.
