Наш сегодняшний гость Марк Валерий Марциал (март 40–104), отец-основатель иронической поэзии, родоначальник такого жанра, как эпиграмма, современниками ценился никак не ниже корифеев – Вергилия, Горация, Овидия, не уступая и сатирику Ювеналу (помните «ювеналов бич»?).

Молодой Марциал приехал из родного Билбилиса (в далёкой провинциальной Испании) «завоёвывать» Рим в правление Нерона, когда пресловутая свобода римских нравов стала уже анекдотом. Что уж там говорить, если сам император построил для себя золотой дворец удовольствий, в котором пышно отпраздновал свой выход замуж за своего же раба-вольноотпущенника (а до того он точно так же женился на другом).

В общем, было, было где разгуляться сатирику; но творчество Марциала тяготело не столько к едкому обличению, сколько к сравнительно мягкой иронии. К тому же он был вовсе не богат и никому в столице империи не известен.

В Риме тех времён в обычае у небогатых людей было становиться так называемыми клиентами богачей-патронов, играя роль свиты в обмен на различные блага. Вот и Марциал стал клиентом, сопровождал патрона на форум, получая разные подачки в виде корзинок с едой, небольших сумм денег или одежды. Нуждался ли он в действительности – остаётся неясным.

При династии Флавиев – императорах Тите и Домициане – положение Марциала упрочилось. Ценителей и почитателей его поэзии становилось всё больше, хотя росло и число критиков, задетых его стихами. Но поэту Марциалу была интересна любая реакция читателей – и он писал:

Вот покраснел, побледнел, плюнул кто-то, зевнул, столбенеет...

Это по мне! И стихи нравятся мне самому.

В своих стихах, то колючих, то лирических, Марциал создал подлинную «энциклопедию» римской жизни той поры. Его биограф писал, что «он всё видел и всё описал: блюда и обстановку богатого пира и убогого угощения, наряд щёголя и убранство гетеры, тайны римских терм и спален, роскошь городских дворцов и загородных дач, все прельщения и разврат театров и цирка, вакханалии Субуры и ужасы Колизея – и вместе с тем... заставляет нас, после стольких столетий, грустить с ним над смертью рабыни-малютки и сочувствовать отцу, льющему слёзы над могилой безвременно почившей дочери». Эпиграммой поэт откликался на самые разнообразные явления жизни – и они остаются важнейшим источником для историка, изучающего римский быт времён империи. Вот, например, прямо-таки криминальный очерк:

Хлоя-злодейка семь раз на гробницах мужей написала:

«Сделала Хлоя». Скажи, можно ли искренней быть?

«Кипящий Марциал, дурачеств римских бич» (как определил его Пётр Вяземский) вызывал живейший интерес у Пушкина, да и нынешний читатель, несмотря на отделяющие его от Марциала двадцать веков, может найти у него много для себя интересного.

В архивах рылся Анатолий Белкин