Перед Днём защитника Отечества на экраны вышел фильм Андрея Кравчука «Однажды в пустыне». Он снят, если позволительно так выразиться, по мотивам «Повелителя бури» Кэтрин Бигелоу (The Hurt Locker, дословно «Ящик боли»), получившего в 2009 году аж шесть «Оскаров».
Судя по аннотации, российская картина замышлялась не как «наш ответ Керзону», а как «фильм о сапёрах отряда разминирования, готовивших Пальмиру к проведению концерта, который войдёт в историю как символ победы над терроризмом». Концерт под управлением Гергиева действительно состоялся 5 мая 2016 года, но символом победы не стал, так как в начале декабря отряды ИГИЛ (террористическая организация, запрещённая в России) снова взяли город под контроль и были выбиты оттуда лишь в марте 2017-го, и первоначальный замысел пришлось наспех перелопатить, выкинув (или вырезав) из него победный концерт – не пропадать же деньгам Минобороны.
Кравчук и автор сценария Ариф Алиев сделали своего героя, капитана Шаберова, сыгранного Александром Робаком, таким же индивидуалистом, имеющим склонность к чрезмерному риску и конфликтующим с товарищами по профессии, но ценимым начальством, каким был главный герой Бигелоу Джеймс. Шаберов безо всякой нужды пробует руками разрядить растяжку, хотя мог бы подорвать мину при помощи робота, а в ключевом эпизоде пытается, как и его американский прототип, спасти пленника, обвязанного взрывпакетами.
Различий между подражанием и оригиналом, конечно, больше, нежели сходства, но они не в пользу отечественного кинопродукта. Кравчук больше озабочен не характерами персонажей, как Бигелоу, а визуальными эффектами. Опекаемые Шаберовым сирийские курсанты-сапёры ненароком вызывают гигантский взрыв, в котором не только гибнут сами, но и прихватывают на тот свет других, причём камера откровенно любуется взлетающими в воздух людьми (одному из них отрезает полноги) и падающими на них машинами. Любование смертью выглядит, мягко говоря, странно, но ещё более странен сапёрский экзамен, проводимый в многолюдном месте, расположенном едва ли не над складом взрывчатки. Причём это ещё не всё: кульминация нелепости ожидает зрителей в финале, когда доблестный капитан, освободив пленного сослуживца от «шахидского» жилета и скомандовав ему бежать, продолжает стоять с жилетом в руках – очевидно, для того, чтобы в фильме остался лишний во всех отношениях кадр последнего взрыва, любезный глазам и сердцам создателей фильма.
Заметно и другое отличие от американской картины, которая избегает сентиментальности, тогда как наша, дабы «утеплить» героя, нагнетает её. Так, Шаберов встречает сирийку, загадочным образом исчезнувшую после первого взрыва, но оставившую смартфон, с которым сапёр, обратившийся в сыщика, ищет её почти до самого конца. Помимо этой кое-как встроенной в сюжет любовной линии есть также плохо прописанная семейная. Шаберов звонит по интернету взрослой дочери, по неясным причинам не очень привечающей папу, и заодно успокаивает маленькую дочку своего без вести пропавшего армейского товарища обещанием вернуть ей отца с «толстовской» фамилией Жилин. Хотя в «Кавказском пленнике» в плену остался Костылин, впоследствии выкупленный за 5000 царских рублей.
В пустыне, окружающей капитана на службе и в личной жизни, происходит и всё действие картины: ни о целях участия российских военных в чужой войне, ни о политическом контексте, ни о координации между сирийцами и россиянами, ни о тактике боевых действий с обеих сторон, ни об окружающей персонажей жизни не упоминается. По экрану проплывают титры с названиями малоизвестных зрителям мест и звучит арабская речь, девяносто процентов которой авторы даже не считают нужным переводить, – Сирия интересует их разве что с видовой точки зрения, хотя для рекламы путешествий в переходившую из рук в руки Пальмиру фильм явно не годится. Результат понятен – и пропагандистской службы министерству картина не сослужила, и зрительского успеха не добилась, собрав немногим больше 16 миллионов отнюдь не царских рублей, на которые нынче можно было бы выкупить десяток наших парней.
Александр Робак