Памятник – это от слова «помнить». Монумент – от слова «напоминать», от латинского moneo. Есть разница? Конечно, есть. Эта разница столь же значительна, как кажущаяся дистанция огромного размера между россиянами и европейцами. Ведь напоминать можно лишь изредка, по случаю. Помнить же нужно всегда. И о предках, и о временах давно минувших, какими бы тяжёлыми они ни были, и о великих сыновьях и дочерях Отечества.

Обратили внимание? Слова «герой», столь увлечённо употребляемого за последние годы в некоторых национальных контекстах, я избегаю. Ибо оно в моём восприятии насыщено глубокой печалью: если разбирать семантически, то герой – это жертва. Дело в том, что на начальном периоде истории древней Эллады греки приносили в дар богам своих самых видных сыновей (их, мальчиков на заклание, посвящаемых богине-матери Гере, так и называли её именем: «герои»). Только не стоит считать древних эллинов едва ли не кровожадными людоедами. Так же, надо сказать, поступали в ту дикую пору, алча подкупить богов, и древние евреи, и ассирийцы… Но соотечественники Гомера и в этом оставались большими оригиналами.

Спросите, как этих несчастных парней убивали? Ядовитой стрелой или отравленным дротиком кололи героя в пятку! Ведь герой – существо почти божественное, а значит – он должен оставаться прекрасным даже в собственной смерти. Одно дело – жертву богам с размаху бросили со скалы (собери потом с камней его расплющенные останки!) или зарезали ритуальным ножом, залив кровью всё вокруг, а совсем другое – маленькая царапина, и молодой человек заснул навсегда, тихо отправившись ad patres… В античной мифологии, весьма отцензурированной за два тысячелетия после Рождества Христова, смерть, полученная таким образом, осталась навсегда запечатлённой. Вспомните о железнобоком герое Ахилле, у которого было на теле лишь одно уязвимое место: пятка. Туда тщаниями мстительного Аполлона и послал свою отравленную стрелу коварный троянец Парис…

Все эти и многие другие «стори» дошли до нас благодаря разной формы рукописям. Прежде всего – книгам. Именно в них сосредоточена накопленная тысячелетиями мудрость человеческая. «Нельзя держать книги запертыми, точно в тюрьме; они должны непременно переходить из библиотеки в память», – считал Франческо Петрарка. Великий итальянец Прованса знал, о чём говорил и чего боялся. Люди за тысячелетия их существования научились не только писать и печатать книги, но и уничтожать их – прежде всего, сжигать. Даже термин специальный для этого появился: «библиоклазм».

Ну-ка, по слогам! Би-бли-о-клазм... Господи праведный, слово-то какое непроизносимое, отнюдь не изящное! Но дело тут не в его сложности, а в том, что ещё ни разу в истории человечества библиоклазм не заканчивался добром для тех, кто его организовывал. Для тех, кого назвали другим инстинктивно вызывающим неприязнь словом, – для библиокластов.

…В 221 году до н.э. китайский император Цинь Ши Хуан приказал сжечь все рукописи в Поднебесной, кроме гадательных, медицинских и о земледелии, а 460 учёных – как людей грамотных, а посему по определению вызывающих монаршие подозрение и недоверие – велел закопать живыми в землю. Ирония судьбы состояла в том, что всего через несколько лет после череды таких расправ императорскую династию грубо свергли соперники, неграмотные мужланы-простолюдины.

Исступлённо, усердно и не раз жгли книги, прежде всего – несущие гуманистический, общечеловеческий посыл, – и в эпоху Средневековья. Только во второй половине шестнадцатого столетия с благословения римской церкви Талмуд был публично спалён не менее шести раз. А во Флоренции для подобных торжественных сожжений перед дворцом Палаццо Веккио диктатор города Савонарола даже особый термин изобрёл – «костры тщеславия». На глазах собравшейся толпы в огонь помимо иудейских инкунабул и христианских светских книг бросались картины, игральные карты, косметика, которые отбирали у флорентинцев обученные монахом-диктатором молодые люди, врывавшиеся в дома граждан. Савонарола властвовал в городе на берегах Арно четыре года, пока разъярённый народ не арестовал его и не повесил на той же площади Синьории, где совсем недавно монах-библиокаст жёг книги. Гримаса истории: труп Джироламо Савонаролы бросили в огонь как раз на том месте, где деспот незадолго до этого раскладывал «костры тщеславия».

Впрочем, и нам, русским, есть от чего краснеть. Оголтелое грекофильство царя Алексея Михайловича привело к церковному расколу на Руси и – как следствие – к печально знаменитой так называемой Книжной гари (вошёл же такой термин в отечественную историю!). Сотни старинных русских книг свозили на площади Москвы и публично сжигали вместе с музыкальными инструментами, отобранными у разгромленных властями артистов-скоморохов. Туда же с ходу отправляли и тех, кто укрывал у себя книги, пытался сберечь их для потомков… Вандальское рвение отца продолжил и сын, первый российский император Пётр I. Староверы в Сибири и по сей день хранят предание, будто при Петре Алексеевиче было уничтожено столько старопечатных и рукописных книг, что только одной расплавленной меди от книжных застёжек было извлечено из костров на 40 пудов. Если сегодня пересчитать, примерно получается 655 килограммов!

Предки наши мудрые, простите – Христа ради! – великодушно нас, если можете…

Словно в знак примирения с поражённой чувством вины нашей национальной памятью в Государственном историческом музее (ГИМ) в Москве прошла на днях церемония передачи в дар уникального старообрядческого издания – Псалтыря Последования. Предстоятель Русской православной старообрядческой церкви митрополит Корнилий (Титов) вручил директору ГИМ уникальную книгу, изданную в 1640 году на Московском печатном дворе. Это литературный памятник, выпущенный ещё до начала церковного раскола Русской православной церкви. Истинное чудо, что такое издание сохранилось – сквозь войны, революции, гражданские бойни, погромы...

Сейчас же, в дни, поистине судьбоносные для России, этот памятник перерастает в разряд государственный и становится знаковым предметом для страны. В такие мгновения невольно ощущаешь себя частью единой, большой России, отстроенной на века. У многонационального народа такой страны невозможно отобрать память. Она объёмна, рельефна и универсальна. Она обладает, как топографическая карта легендой, своими чёткими координатами. И одним из этих духовных ориентиров является великий мыслитель Иван Ильин, сто сорок лет со дня рождения которого человечество отмечает в девятый день апреля. Он писал в своей работе «Сущность и своеобразие русской культуры»: «…русские веками учились и научились искусству побеждать: отступая, не сгорать в земном пожарище, на руинах возводить новое хозяйство, духовно обновляться в беде и смятении, не терять мужества при распаде, трезво смотреть на вещи в страданиях и молиться; жить в лишениях, собирая духовную жатву, опять возрождаться как феникс, восставая из пепла, созидать на руинах и развалинах и, начиная с нуля, быстро набирать силы и неустанно творить».

Весна, вообще, начинается со своеобразного книжного «звездопада». 1 марта – День православной книги. 8 марта – 155 лет Максиму Горькому. 12 апреля – 200 лет Александру Островскому, демиургу русского национального театра, сравнимому, пожалуй, лишь с Шекспиром, Мольером и Шиллером. Не говоря уже о том, что именно он, автор полусотни пьес всех жанров, создал главный миф обозримой нами российской современности – сказку о Снегурочке. Убеждённый христианин, Островский, «Колумб купеческого Замоскворечья», изящно дополнил славянский пантеон трогательным, милым персонажем, без которого не проходит теперь ни одной зимы, ни одного детского утренника: «А где там Снегурочка? Ау-у-у!..»

Поэзия, проза, драма, эпос – это долгота нашей памяти, несущие её меридианы. (Помните, у Андрея Вознесенского – «Земля мотается в авоське меридианов и широт…»?) А широта? Это музыка. В первый день апреля мы отмечаем сто пятьдесят лет Сергею Рахманинову. Это он сказал:

«Меня очень вдохновляет поэзия. После музыки я больше всего люблю поэзию. Наш Пушкин превосходен. Шекспира и Байрона я постоянно читаю в русских переводах. У меня всегда под рукой стихи. Поэзия вдохновляет музыку, ибо в самой поэзии много музыки. Они – как сёстры-близнецы».

Кстати, об Александре Сергеевиче. Не к современной пульсирующей хронике Пушкину быть помянутым! Сразу в нескольких городах Украины – Чернигове, Николаеве, Тернополе, Мукачево – местные власти снесли не столь давно памятники Александру Сергеевичу. На очереди в этом «монументопаде», если верить киевским СМИ, – и Одесса, некогда столь близкая сердцу Пушкина, воспетая им. Помните?

Я жил тогда в Одессе пыльной...

Там долго ясны небеса,

Там хлопотливо торг обильный

Свои подъемлет паруса;

Там все Европой дышит, веет,

Все блещет югом и пестреет

Разнообразностью живой.

Украинские школьники больше не будут изучать «Евгения Онегина». За компанию с его автором из учебной программы вычеркнуты и творения Лермонтова, Толстого, Достоевского, Тургенева, Чехова и даже Гоголя, казалось бы, классического, хрестоматийного малоросса… Как «произведения, которые были написаны российскими и советскими (кроме украинских) авторами». Досталось и коренным киевлянам Михаилу Булгакову, Виктору Некрасову и Анатолию Кузнецову. Их книги решили вычеркнуть из народной памяти лишь за то, что они писали на русском. По логике «незалежных» националистов, сие есть криминал, спору нет… Но – чёрт побери! – ведь и Тарас Шевченко прожил большую часть своей сознательной жизни в России, в том числе в Санкт-Петербурге, да и творил Кобзарь чаще всего по-русски. Неужели и он – «засланный казачок москалей»?

«Единственной мерой времени является память», – сказал один умный человек. А концентратом памяти задолго до появления интернета стали книги. Уничтожать их – всё равно что гробить человечество, оскоплять его разум и рассудок. И вот что страшно: в последнее время мы всё чаще узнаём о книжных аутодафе. Украинские политики высокого ранга гордо отрапортовали о том, что за неполный прошлый год их стараниями по рекомендации Министерства культуры и науки уничтожены 19 миллионов экземпляров книг, из них 11 миллионов – на русском языке.

Более того: на фоне этого сущего мракобесия появилась информация, будто в Германии готовят аукцион, где будут продавать произведения российского искусства – картины русских художников, рукописи русских писателей… Казалось бы, заурядная, дежурная новость, если бы не одно существенное «но»: артефакты обещали сбывать с молотка для… их последующего публичного уничтожения! Дескать, немецкий аукционный дом Bolland&Marotz объявил аукцион, от которого все вырученные средства пойдут на поддержку украинской армии. Признаюсь, меня оторопь взяла, когда я узнал об этом: до подобного изощрённого варварства не додумались даже гитлеровцы, с 1933 года проводившие «просветительские кампании» по массовому уничтожению «негерманских» книг… К счастью, запущенный в соцсетях и мессенджерах рекламный ролик о «палёном» аукционе оказался фейком. Но кто запустил его? Раскрутил? Кто, беспринципный и цинично изобретательный, решился пойти на это?.. Автор вселенской провокационной фальшивки так и остался анонимным по сей день.

Берлин, 1933 год. Библиоклазм по-немецки

Чушь собачья! Чепуха, конечно!.. Разве стоит обращать внимание на столь дебильные интернет-игры? Однако почти век назад общество не воспринимало всерьёз и костры из книг перед сводами знаменитых германских университетов, и факельные шествия по главным улицам ганзейских городов, и молодёжные «клятвы на огне» в Берлине, и воинственные ксенофобские речёвки под зигование на плацу в Нюрнберге… Вот как описывал происходящее тогда в Рейхе немецкий и польский писатель Марсель Райх-Раницкий: «Это выглядело странно. Как несерьёзное событие. Никто не воспринимал происходившее всерьёз, в том числе и те, кто это делал. Мне казалось это сумасшествием, что книги лучших немецких писателей просто так сжигаются. Тогда было ещё непонятно, что всё это лишь пролог, увертюра.

Печально то, что тогдашняя немецкая интеллигенция хотя и с явным изумлением, но без возмущения просто приняла всё это к сведению».

«Где сжигают книги, там, в конце концов, сожгут и людей», – предрёк потомкам двести лет назад Генрих Гейне. Были – увы! – этому пророчеству подтверждения, в том числе и не в самые давние от нас дни. Но о плохом, честное слово, говорить как-то не к добру. Ведь хороших людей, хочется мне верить, на белом свете всё равно куда больше, чем злодеев. Народов же плохих вообще не бывает, этому учит нас историческая память, умеющая стирать дистанции между людьми, говорящими на разных языках. Все народы так или иначе органично дополняют друг друга, тем более в нашей старушке Европе, прошедшей сквозь горнило самых жутких испытаний.

«Европа – тот крепкий сосуд, в котором мы можем сохранить вино. Без твёрдой, сдерживающей его формы оно разольётся по земле, а без вина, его наполняющего, драгоценный кубок останется пустой, холодной, лишённой назначения безделушкой. – писал без малого столетие назад немец-русофил, философ из Риги, закончивший жизнь в казахстанском лагере, Вальтер Шубарт. И продолжал: – Человечество сможет радостно утолить свою жажду лишь при наличии вина и кубка.

Современная Европа – форма без жизни.

Россия же – жизнь без формы… В обновлении человечества, связанном, вернее, совпадающем с задачей западно-восточного примирения, – ударение должно делаться на русскую сторону, на сторону жизни, а не формы. Не европеец, а русский занимает ту основную позицию, с которой человек может оправдать своё извечное назначение…» (Вальтер Шубарт. «Европа и душа Востока»).

Тут и добавить, право, нечего. Ибо понимать – это прежде всего доверять. Верить и помнить. Без этого сегодня не может быть ни Европы, ни Востока с его русской душой.

Кирилл Привалов