Поэты-фронтовики – не историки, не политики, не дипломаты, подбирающие аккуратные слова и выражения, про которых говорят: на языке мёд, а под языком лёд. Они участники истории, её творцы, её нерв, её имена с похоронок. Её имена под стихотворными строчками на опалённых клочках бумаги. Они выражаются грубо, прямо, как видят события, в которых им приходится выживать под смертельным огнём. Они не счетоводы и Шейлоки, подсчитывающие убытки и прибыли. Они знают одну-единственную цену – цену жизни. Как напишет четырежды раненный, дважды контуженный поэт-фронтовик Николай Левинтов: «Война научила меня не жалеть жизни и ценить жизнь, чтобы её бесполезно не растрачивать».

Но как в своём простодушии смотрели они изнутри истории на вполне коммерческие политические сюжеты Запада той поры? Об одном из которых американский историк Дж. Херринг писал: «Ленд-лиз не был самым бескорыстным актом в истории человечества... Это был акт расчётливого эгоизма, и американцы всегда ясно представляли себе выгоды, которые они могут из него извлечь». Достаточно сказать, что ленд-лиз (от англ. lend – давать взаймы и lease – сдавать в аренду) при всей его необходимости не был актом благотворительности. После окончания войны США предъявили всем получателям поставок счёт для оплаты.

В конце 1970-х годов снималась советско-американская документальная киноэпопея «Неизвестная война» (в СССР – «Великая Отечественная»), ведущим которой был голливудский актёр, сам участник войны, Берт Ланкастер. Когда в серии «Блокада Ленинграда» американские сценаристы намеревались поведать о помощи из США, о поставках тушёнки, Ланкастер упоминание об американской помощи вычеркнул. Актёр, которому открылись материалы о том, что довелось пережить блокадникам, признал: при таком масштабе трагедии говорить об этом неуместно.

То же и с открытием Второго фронта союзниками, о которых Н. Глазков писал: «Вы поступаете здраво, / Пряча фронты по тылам; / Но в мире есть вечная слава, / Она достаётся не вам». За 11 месяцев (!!!) до окончания войны, в исходе которой уже никто не сомневался, был открыт Второй фронт. Как пишет немец К. Рикер: «Германия проиграла Вторую мировую войну… ещё до вторжения Запада». По этому поводу цинично выскажется Черчилль, архитектор холодной войны: «Было бы катастрофой, если бы мы твёрдо соблюдали все свои соглашения».

В то время, когда западные политики постыдно лгали, выгадывая свой гешефт от войны, тяжело раненный Н. Левинтов размышлял в своём дневнике: «Что такое цельность человека? Это органическая способность человека отдать всего себя одному делу, без раздумий, колебаний и сомнений. Это крупный шаг к цели, твёрдый и упрямый, сметающий мелочи, пробивающий камни». Так кому же вера? Циникам Запада, чью ложь вскоре после войны отметит Томас Манн, говоря о госсекретаре США Джоне Даллесе: «Даллес колесит по свету, вербуя сторонников в поддержку безответственной американской политики»? Или русскому солдату, в нечеловеческих условиях размышляющему о «цельности человека»?

Геннадий Красников

Павел БУЛУШЕВ

(1925–1991),

участник Великой Отечественной войны

 * * *

«Валентайн» – английский танк, поставлявшийся во время войны в СССР. Много лет спустя в книге маршала бронетанковых войск А. Бабаджаняна «Дороги побед» я прочёл об этих танках: «Броня... вследствие неудачного расположения листов часто пробивалась. В Советском Союзе... на его траки наши танкисты часто наваривали так называемые шпоры, чтобы хоть сколько-нибудь улучшить его проходимость». И я вспомнил июль 1944-го...

Городок атакуем через сосняк по буграм

И на голом «ура!» в него влетаем мы.

Поднимались-то с танками, да фрицы их – в тарарам!

Горят, хоть и новенькие, сзади горят «валентайны».

Нам бугры нипочём, а танки уткнулись в пригорок

И мишенями у песчаного взлобка расставлены...

Сюда бы десяток-другой домодельных «тридцатьчетвёрок».

А то – горят, будь здоров как горят «валентайны».

И городишко – пустяк, а не взять его: танки горят.

И мы – размочаленные – по-русски клянём «валентайны».

Всё вынесет наш – в обмоточках – россиянский солдат.

Но... Горят «валентайны», и мы отходим с окраины.

Горят, как канистры!.. Но шлют за снарядом снаряд.

В чёрном пламени танки от башен до самого днища.

В упор бьют танкисты, а сами танкисты – горят!

Солдатской присяге верны и в заморских кострищах.

И когда при мне рассуждают про вклад:

Чей, мол, он больше – наш, Америки или Британии? –

Пред моими глазами «валентайны» чадно горят.

И русские парни – за други своя! – горят  в «валентайне»...

Алексей НЕДОГОНОВ

(1914–1948),

участник Великой Отечественной войны

 Башмаки

Открыта дорога степная,

к Дунаю подходят полки,

и слышно –

гремит корпусная,

и слышно –

гремят башмаки.

Солдат Украинского фронта

до нервов подошвы протёр –

в походе ему

для ремонта

минуту отводит каптёр.

И дальше:

Добруджа лесная,

идёт в наступленье солдат,

гремит по лесам корпусная,

ботинки о камни гремят.

И входят они во вторую

державу –

вон Шипка видна!

За ними вослед мастерскую

несёт в вещмешке старшина.

– Обужа ведь, братец, твоя-то

избилась.

Смени, старина...

– Не буду, солдаты, ребята:

в России ковалась она...

И только в Белграде ботинки

снимает пехоты ходок:

короткое время починки –

по клёну стучит молоток.

(Кленовые гвозди полезней –

испытаны морем дождей;

кленовые гвозди железней

гранёных германских гвоздей!)

Вновь ладит ефрейтор обмотки,

трофейную «козью» сосёт,

читает московские сводки

и – вдоль Балатона –

вперёд.

На Вену пути пробивая,

по Марсу проходят стрелки:

идёт

на таран

полковая,

мелькают

в траве

башмаки!

...С распахнутым воротом –

жарко! –

пыльца в седине на висках –

аллеей Шенбруннского парка

ефрейтор идёт в башмаках.

Встаёт изваянием Штраус –

волшебные звуки летят,

железное мужество пауз:

пилотку снимает солдат.

Ах, звуки!

Ни тени,

ни веса!

Он бредит в лучах голосов

и «Сказкою Венского леса»,

и ласкою Брянских лесов,

и чем-то таким васильковым,

которому –

тысячи лет,

которому в веке суровом

ни смерти,

ни имени нет,

в котором стоят,

как живые,

свидетели наших веков,

полотна военной России

и пара его башмаков!

1945

Сергей АРАКЧЕЕВ

(1919–1986),

участник Великой Отечественной войны

Дипломатический приём

Капитуляция Германии.

Салюта орудийный гром.

И шёл в одном посольском здании

Дипломатический приём.

И люстра с потолочных высей

Нависла, что дамоклов меч,

Над свитой шевелюр и лысин,

Над откровеньем дамских плеч.

Их выставляли не пугливо

Мужские взгляды пламенить.

Официальная учтивость,

А правде некуда ступить.

Её хозяева не ждали

В моих солдатских сапогах,

При орденах и при медалях

И ветвью пальмовой в руках.

Пришла с надрывным вдовьим

                плачем,

С невосполнимостью утрат.

А здесь хотят переиначить

Ту правду на особый лад.

Одеть в долларовые ризы,

Пустить молвой везде трубить,

Что если б не было ленд-лиза,

Врага бы нам не победить.

Что б ни твердили дипломаты,

За нас – победная весна.

И всё, что одолжили Штаты, –

Вернут им русские сполна.

До одного воротим цента,

До списанных в утиль мортир,

Возьмите в качестве процентов

Спасённый от фашизма мир.

Мы кровью за него платили.

Кто ж у кого теперь в долгу?

Вас дипломатии учили,

А я без правды не могу.

1945–1950

Николай ЛЕВИНТОВ

(1914–2003),

участник Великой Отечественной войны

Американские ботинки

Весна! На дзоте тают льдинки,

В окопах стылая вода.

Американские ботинки

На нас свалились, как беда.

В них по колено воду черпая,

От мокрых ног насквозь сырой,

Несу и Рузвельта, и Черчилля,

И неоткрытый фронт второй.

Ботинки жёлтые и узкие,

Не то что кирзовый сапог!

И ширь Руси, и души русские

Союзник всё ж понять не смог.

Апрель 1944-го,

2-й Белорусский фронт