В замечательной повести о Великой Отечественной войне «Усвятские шлемоносцы» фронтовика Евгения Носова на вопрос одного из героев произведения «А где же она, та-то главная армия?» отвечает участник «прошлых войн» Селиван: «А на то я тебе скажу, – дедушка Селиван, обернувшись, кивнул картузом в сторону мужиков, – вон она топает, главная-то армия! Шуряк твой Давыдко, да Матвейка Лобов, да Алексей с Афанасием... А другой больше армии нету. И ждать неоткуда... Нас тут капля, да глянь туды, за речку, вишь, народишко по столбам идёт? Вот и другая капля. Да эвон впереди, дивись-ка, мосток переходят – третья. Да уже никольские прошли, разметненские... Это, считай, по здешним дорогам. А и по другим путям, которые нам с тобой не видны, поди, тоже идут, а? По всей матушке-земле нашей! Вот тебе и полая вода! Вот и главная армия!»

Евгений Носов, продолжая традицию русской литературы следует известной идее «народной войны» Льва Толстого в его романе «Война и мир»: «Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во-первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во-вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в-третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов».

Поэзия и проза фронтового поколения в полной мере является отражением «народной войны», названной в первые же дни её начала «священной»… Не по архивным документам и воспоминаниям создавалась эта литература, но сама уже в момент её создания становилась документом, хронологической летописью, прямым свидетельством реальных участников событий. Под большинством стихотворений стоят реальные даты написания, а под иными фамилиями авторов – и даты их гибели, оборвавшей на полуслове, на полувздохе строку, жизнь, молодость...

«Мне, молодому по тем временам парню, – вспоминал поэт-фронтовик Владимир Туркин, – довелось видеть и испытать ужасы войны. Она была очень жестокой и казалась бесконечно долгой».

Словно эхом из «Войны и мира» отзываются воспоминания поэта военного поколения Сергея Наровчатова: «Изгнание врага из пределов нашей Родины перешло в освободительный поход и завершилось взятием Рейхстага... Войну я увидел, пережил, перенёс с самого начала до самого конца. Физически судьба меня удивительно щадила – одна лёгкая царапина от пули за всю войну! Нравственно же она пощады не давала никому. И я тут не стал исключением... Война многое отняла у меня – список потерь надо было бы начинать именами друзей, а кончать молодостью».

Моему послевоенному поколению выпало счастье лично знать многих из этих шлемоносцев (у поэта Сергея Орлова был шлем танкиста!), все они прошли часть своего пути к Победе, свои «200 километров» до Берлина, свои фронтовые дороги, которые, как сказано у Льва Ошанина в песне, «забывать нельзя». Мы и не забудем, как бы ни хотели этого наши враги…

Анатолий Чивилихин (1915–1957),

участник Великой Отечественной войны

Мы прикрываем отход

Отход прикрывает четвёртая рота.

Над Волховом тусклое солнце встаёт.

Немецкая нас прижимает пехота.

Мы смертники. Мы прикрываем отход.

Браток! Вон камней   разворочена груда –

Туда доползи, прихвати пулемёт.

Кто лишний – скорей   выметайся отсюда.

Не видишь, что мы прикрываем отход.

Прощайте! Не вам эта выпала доля.

Не всё ж отходить,   ведь наступит черёд...

Нам надобно час продержаться,   не боле.

Продержимся –   мы прикрываем отход.

Не думай – умру, от своих не отстану.

Вон катер последний концы отдаёт –

Плыви, коль поспеешь, скажи капитану:

«Мы все полегли.   Мы прикрыли отход».

1941

Борис Шаховский (1921–1967),

участник Великой Отечественной войны

Сто шагов

День февральский от вьюги ослеп,

День израненный глохнет от шума.

Можно только мечтать о тепле,

О тепле можно только подумать.

На высотке село. Вот бы в нём

Отогреться и выспаться сладко!

Но к нему сто шагов под огнём

И одна рукопашная схватка!

1942

Борис Костров (1912–1945),

участник Великой Отечественной войны

* * *

Такой, как все, – в треухе, полушубке,

Не по годам заросший бородой, –

Шутил солдат. А дым валил из трубки,

И он его отмахивал рукой…

И говорил раздельно и негромко:

«Ну разве, други, в том моя вина,

Что русская беспечная девчонка

В меня под Омском где-то влюблена.

Спасенья нет от писем и открыток,

От самых веских в многоточьях строк…

У юности всегда большой избыток

Душевных чувств, догадок и тревог.

Спасенья нет! А началось всё просто:

Пришла посылка… Экая беда!

Но если б я, примерно, был Матросов,

Тогда понять всё можно без труда.

А то – сапёр!..» Все улыбнулись. Мирно

Горел костёр. Дул южный ветерок.

Смолистый пень в сугробе, как мортира,

Стоял. И ночь трубила в лунный рог.

Преодолев молчанье, выпив водки,

Он встал: пора! Снег падал с высоты.

Вздохнули все. Но он пошёл по тропке

Ломать мостам железные хребты.

1944, Восточная Пруссия

Сергей Орлов (1921–1977),

участник Великой Отечественной войны

После марша

Броня от солнца горяча,

И пыль похода на одежде.

Стянуть комбинезон с плеча –

И в тень, в траву, но только прежде

Проверь мотор и люк открой:

Пускай машина остывает.

Мы всё перенесём с тобой –

Мы люди, а она стальная...

Яков Козловский (1921–2001),

участник Великой Отечественной войны

Май 1945 года

Противнику был послан ультиматум.

А мой комвзвода в званье старшины

Пал смертью храбрых

                 на проспекте, взятом

За час до окончания войны.

Ещё летели к женщинам России

Те письма, что писались на войне,

А мы в тот день

                вдруг о войне впервые

Подумали, как о прошедшем дне.

Казалось: время приостановилось.

И молча,

                в неулёгшейся пыли,

Сдавались победителям на милость

Те, кто до Волги некогда дошли.

Летели автобаты с провиантом.

И только бой на улицах утих,

Был дан приказ   армейским интендантам

Кормить детей из кухонь полевых.

Смахнув слезу

                (мы каменные, что ли?),

Прости меня,

                погибший старшина.

Не мог я радость отделить от боли

Положенною чаркою вина.

Чумазые,

            откинув крышки люков,

Танкисты встали, словно на привал,

И, сняв фуражку,

            сам Георгий Жуков

Нас – пехотинцев – в губы целовал.

Николай Старшинов (1924–1998),

участник Великой Отечественной войны

* * *

Ракет зелёные огни

По бледным лицам полоснули.

Пониже голову пригни

И, как шальной, не лезь под пули.

Приказ: «Вперёд!»

Команда: «Встать!»

Опять товарища бужу я.

А кто-то звал родную мать,

А кто-то вспоминал – чужую.

Когда, нарушив забытьё,

Орудия заголосили,

Никто не крикнул: «За Россию!..»

А шли и гибли

За неё.

1944

Овидий Любовиков (1924–1995),

участник Великой Отечественной войны

Дорожный знак

Знак дорожный

Под огнём и ветром

Устремлён

        на запад

                  остриём:

«До Берлина 200 километров».

И приписка: «Ни хрена, дойдём!»

Ускоряя ход,

От поворота

Катят пушки,

Танки рвутся в бой.

Веселее топает пехота

И раскачивает шар земной.

За плечами – русские просёлки,

Боль и стон израненной земли.

Шли к Берлину

От Невы и Волги.

Мир свидетель: «Ни хрена, дошли!»