«...28 июля 1917 года в знаменитом Кисловодском Курзале состоялось последнее выступление Сергея Рахманинова. Концерт был блистательным.

В первом отделении рахманиновские романсы пела непревзойдённая Нина Кошиц, и аккомпанировал ей сам автор. Во втором отделении он дирижировал «Марсельезой». Были приглашены военные музыканты из духового оркестра. И «Марсельеза» началась внезапной сильной дробью малых барабанов. Подъём, вызванный этим эффектом, наэлектризовал слушателей и весь оркестр, и «Марсельеза» прозвучала у Рахманинова блестяще и грандиозно.

...В безупречно белом костюме, элегантный и сосредоточенный, Рахманинов казался как бы отстранённым от того успеха, виновником которого был сам. Устало и хмуро раскланивался с публикой».

«А по окончании концерта, – пишет Мариэтта Сергеевна Шагинян, близкий друг и почитатель таланта С.В. Рахманинова, – мы пошли бродить по городу... Кисловодская ночь была полна особых запахов – и роз, и южной земли, и дорогих духов, и сигар, и тополей. Мошки бились в столбах яркого света. Мы сели на скамью в одной из аллей Курзала... Рахманинов был удручён, боялся революционных событий, боялся за будущее своих детей. Он сказал, что переедет «в ожидании более спокойного времени» за границу со всей семьёй. Мы уговаривали его остаться, говорили, что, покидая Россию, он теряет своё место в опере. Он слушал меня, как всегда, внимательно, но мыслями был далёк от своих слов»^[1].

Никто тогда не знал причин его угрюмости и печали. Да и сам он тогда предположить не мог, что уже в конце того же 1917 года покинет Россию. И, как потом окажется, навсегда.

Не мог он знать, что его триумфальный и горький путь на чужбине, с непреходящей тоской по родине, закончится в конце марта 1943 года в калифорнийском Беверли-хилле, и на скромной могиле на кладбище Кенсико, недалеко от Нью-Йорка, однажды заполыхает белым душистым пламенем куст сирени, так любимой им и любовно воспетой, белой русской сирени...

Этот куст сирени привезёт из России выдающийся американский пианист Ван Клиберн и сам высадит его на могиле гениального музыканта XX века.

Всё это будет потом...

А тогда – прозрачной тёплой июльской ночью в Кисловодске – может быть, томили Рахманинова необъяснимые предчувствия неизбежного расставания с Россией? Это знает только Бог...

Нам бесконечно дороги даже самые малые крупицы живых свидетельств пребывания Сергея Васильевича Рахманинова на Кавказских Минеральных Водах. Воспоминания о замечательном композиторе – сыне России и сыне века, письма-публикации далёких лет, фотографии – всё это бережно хранится в Кисловодском театральном музее. В зале стоит белый рояль, чуть отодвинут стул, приоткрыта крышка, вот-вот он войдёт, положит пальцы на клавиши, и рояль зазвучит... На инструменте табличка: «На этом рояле играл С. Рахманинов».

Год 1893 в творчестве Рахманинова стал «лермонтовским». Он написал два больших произведения, связанных с именем великого Лермонтова.

То лето, первое, самостоятельное, после консерватории он провёл вместе с М.А. Слоновым в имении его родственников Лысаковых на Украине. Заботливыми хозяевами были созданы все условия для творчества. В гостиной стоял большой концертный рояль. Распахнутое окно в чудесный сад, где по утрам переливались огоньки росы, пели птицы, и в этот дивный хор врезались мощные аккорды рахманиновских сочинений. В эти дни была напряжённая работа. Сергей обычно никому не говорил над чем сегодня трудится. Только готовые произведения выносил на суд внимательных, понимающих друзей.

Он возвращался неоднократно к партитуре, выправлял увиденные ошибки, заменял целиком некоторые такты и, лишь завершив всю работу, на рукописи написал: «Посвящается Петру Ильичу Чайковскому».

«Фантазия для двух фортепиано» – сюита из четырёх больших пьес, своего рода музыкальных картин с программами, стихотворными эпиграфами, она включала баркаролу и три, связанных между собой, романса. Баркароле предшествовал эпиграф из юношеского стихотворения Лермонтова «Венеция»:

...Гондола по воде скользит,

А время по любви летит:

Опять сравняется вода.

Страсть не воскреснет никогда...

Средняя часть носит пейзажный характер и служит комментарием к лермонтовской строке:

Меж тем вдали, то грустный, то весёлый,

Раздался звук обычной баркаролы...

Второе произведение лермонтовского года была симфоническая фантазия «Утёс». Поначалу партитура имела авторский комментарий:

«Фантазия написана под впечатлением стихотворения Лермонтова «Утёс» и поставлен эпиграф:

Ночевала тучка золотая

На груди утёса-великана.

Это подтверждает собственноручная надпись Рахманинова на подарочном экземпляре «Фантазии»: «Милому Чехову, автору рассказа «На пути», содержание которого с тем же эпиграфом, служило программой этому музыкальному сочинению. С. Рахманинов. 9 ноября 1898 года». Ответ мы находим в высказывании самого Сергея Васильевича: «Когда я сочиняю, мне очень помогает, если у меня в мыслях только что прочитанная книга, или прекрасная картина, или стихи. Иногда в голове засядет определённый рассказ, который я стараюсь обратить в звуки...»^[2] И вот после прочтения чеховского рассказа «На пути», опубликованного впервые в авторском сборнике «В сумерках» (1887), Рахманинов сочинил эту поэму-фантазию. В ней, безусловно, есть связь между тем и другим произведением. Рахманинова привлекает в чеховском рассказе и мимолётная встреча двух незнакомых людей, мужчины и женщины, и разлука, наступившая раньше, чем они успевают отдать отчёт в своих чувствах, и тема человека, бесконечно мечущегося, не находящего покоя, ищущего во всём удовлетворения. «Во всю жизнь мою я не знал, что такое покой, – говорит чеховский герой Лихарев, – душа моя беспрерывно томилась, страдала даже надеждами...»

Это произведение лишь навеяно литературными текстами, но оно самостоятельно по выразительности и музыкальной композиции. По своей красочной музыкальности, доходчивости музыкального языка оно современно и по праву звучит с эстрад и сегодня продолжает восхищать своей современностью. Следует заметить, что к сюжету лермонтовского «Утёса» не раз обращались многие композиторы: А.Г. Рубинштейн, Н.А. Римский-Корсаков, А.С. Даргомыжский, М.А. Балакирев, В.И. Ребиков. Создано более восьмидесяти сочинений, но в русской лермонтовиане «Утёс» Рахманинова остался непревзойдённым.

Премьера состоялась 20 марта 1894 года. Оркестром управлял известный дирижёр, педагог Василий Ильич Сафонов, он был «крёстным отцом» многих рахманиновских произведений. Это был первый триумф молодого Рахманинова. «Утёс» имел шумный успех при первом же исполнении. Критика была доброжелательна. Жаль, что Чайковский не дожил до этих счастливых дней.^[3]

В конце 1893 года Рахманинов в последний раз виделся с Петром Ильичом, он показал ему «Утёс» и «Фантазию для двух роялей», написанные на Украине: «Чего только Серёжа не написал за это лето! И поэму, и концерт, и сюиту... Я же написал только одну симфонию»^[4] . Это была Шестая симфония, «лебединая песня» Чайковского. Правда, на лермонтовский сюжет был написан ещё один романс «Любовь мертвеца» с цензурным разрешением, 1878 год.

Ещё в юности Рахманинов мечтал о создании оперы на сюжет лермонтовской драмы «Маскарад». Но написал единственный монолог для баса и фортепиано «Ночь, проведённая без сна», в рукописи заголовок отсутствует, и только при первом издании в 1947 году он получил название «Монолог Арбенина». Написать же оперу осталось невоплощённой мечтой. Рукописи лермонтовских романсов хранятся в Московском музыкальном музее им. М.И. Глинки. Уже позже, посетив в 1916 году Кавказ и воочию увидев лермонтовские места, Рахманинов сообщал своему другу – композитору Н.К. Метнеру: «Здешние места мне очень близки и дороги. Люблю Кавказ, а Машук наводит на меня страх, ведь он один подлинный свидетель смерти поэта. А скалистый грот, где думал свои думы великий поэт! Я люблю здесь бывать и слушать печальный плач «Эоловой Арфы» над покинутым приютом вдохновения»^[5] .

Мариэтта Сергеевна Шагинян привезла композитору тетрадь со стихами современных поэтов, в ней было переписано 15 стихотворений М.Ю. Лермонтова. Здесь, на «лермонтовской земле», он особенно ощущал силу и музыкальность строк поэта. Но ни один из романсов на стихи Лермонтова написать уже не было суждено. В репертуаре Рахманинова-дирижёра была любимая опера А.Г. Рубинштейна «Демон». В фонде Рахманинова есть перевод «Демона» на французском языке с дарственной надписью переводчицы Елизаветы Орбелиани: «Господин Рахманинов, самая пылкая из Ваших поклонниц осмелилась послать Вам эту книжку. Она не достойна ни Лермонтова, ни Вас, но это первый плод моей работы и в качестве такового я предлагаю её Вам»^[6] .

Некоторые исследователи творчества Рахманинова считают, что он приезжал на кавказские курорты дважды – в 1916 и в 1917 гг., однако не следует забывать, что ещё пятнадцатилетним мальчиком Серёжа Рахманинов в 1888 году приезжал в Кисловодск вместе со своим учителем – известным русским музыкальным педагогом (его называли «поставщик золотых медалистов») Николаем Сергеевичем Зверевым. И здесь, в Кисловодске, в течение всех летних месяцев продолжались занятия на фортепиано и по теоретическим предметам.

С самого детства увлекался Серёжа Рахманинов историей седого Кавказа, где всё дышало Лермонтовым, поэзию которого он боготворил. А разве выбросишь из памяти удивительно красочные рассказы отца, который в 16 лет поступил добровольцем на военную службу и сражался на Кавказе, участвуя в усмирении Шамиля?

Живое воображение Сергея Рахманинова, его первые впечатления от встречи с Кавказом, упоительный восторг от поэзии Лермонтова – всё слилось в устойчивый интерес уже зрелого композитора к кавказской тематике.

...Откроем журнал «Детское чтение» за 1895 год: два хоровых произведения Рахманинова на стихи Лермонтова – «Ангел» и «На севере диком» украшают его страницы. Год спустя издатель А. Гутхейль напечатал романс С. Рахманинова «Не плачь, не плачь моё дитя».

В 1916 году после заграничных гастролей Рахманинов отдыхает на Водах. Весна этого года оказалась для него нелёгким испытанием: пошатнувшееся здоровье требовало серьёзного лечения. К тому же тяжело заболела жена. Новая встреча с Кавказом была для Сергея Васильевича буквально жизненной. Воды исцелили его, он окреп телом и духом. Это было для него очень важно, так как ожидались новые заграничные концертные турне.

«Лето на Минеральных водах выдалось необычайное: по-настоящему, в первой половине июня стояла ещё весна. Отошли дожди, небо безоблачно, деревья в светлой молодой кудрявой зелени, пропускавшей золотые кружочки солнца на землю, дивный горный воздух Кисловодска, особая курортная празднично-яркая толпа в аллеях парка...»^[7] .

В Ессентуках, куда 30 июня 1916 года приехал Рахманинов, его встретила и приютила хозяйка пансиона Елизавета Михайловна Фигурова, чей дом не зря называли «приютом вдохновенных муз»: мадам Фигурова сдавала дачу только актёрам, музыкантам, литераторам. Конечно, хозяином был замечательный оперный певец Павел Петрович Фигуров. Рахманинов любил этого человека с большой эрудицией, чутким сердцем и добрым характером. Долгие часы они проводили в беседах о литературе и музыке, вспоминали многих интересных людей, так часто посещавших дачу Фигурова. Вместе они составляли программу предстоящего концерта в кисловодской «Хрустальной раковине».

Комната Сергея Васильевича располагалась рядом с комнатой известного музыканта С.А. Кусевицкого. Сюда же на дачу Фигуровой намеревался переселиться живший тогда в Ново-Казённой гостинице Фёдор Шаляпин. Ах, кто только в этот сезон не был в Ессентуках! Это и друг юности Рахманинова Михаил Акимович Слонов, режиссёр Е.Л. Карпов, солисты Императорского театра С.Е. Трезвинский, А.В. Секар-Рожанский, В.П. Шкафер, М.П. Лилина, фельетонист Влас Дорошевич, постоянно из Кисловодска приезжала М.С. Шагинян.

В Музее им. Глинки хранятся девять негативов, относящихся к 1916 году. Группа отдыхающих на даче Фигуровой: С.А. Кусевицкий с супругой, Н.П. Кошиц, П.П. Фигуров, и особо ценные фото С.В. Рахманинова и Ф.И. Шаляпина. Все они были сделаны Марией Васильевной Волконской. Она одна из немногих имела фотоаппарат «Кодак» и снимала в него всех знаменитостей Ессентуков.

Об удивительной работоспособности Сергея Рахманинова вспоминает и Мариэтта Шагинян: непосредственно перед концертами этот величайший из пианистов играл по восемь часов в сутки обязательно, куда бы ни ехал и где бы ни был.

Современники утверждают, что Рахманинов был крупным композитором, но пианистом был легендарным, не имел себе равных. Эпоха не знает виртуоза сильнее Рахманинова. Наверное, в нём это триединство талантов слилось в одно общее определение: выдающийся музыкант нового времени.

Вот какие эпизоды запечатлел в дневниковых записях и писатель Н.Д. Телешов: «Летом на гостеприимный огонёк дачи Фигуровой собирались жившие на Водах К.С. Станиславский со своей женой М.П. Лилиной, А.А. Яблочкина, Н.П. Кошиц. И нередко эти встречи перерастали в импровизированные концерты: Рахманинов аккомпанировал Шаляпину, и эти два великана, увлекая один другого, буквально творили чудеса. Это были уже не пение и не музыка в общепринятом значении – это был какой-то припадок вдохновения двух крупнейших артистов»^[8] .

«Моя связь с Шаляпиным – это одно из самых сильных, глубоких и тонких переживаний моей жизни», – так говорил Рахманинов о своей дружбе с Шаляпиным ^[9].

А как становится известным из письма Рахманинова к Станиславскому, 29 июля 1916 года композитор переезжает в Кисловодск и поселяется в гостинице «Россия», куда в номер композитора был специально привезён из Владикавказа рояль. Курсовая публика, узнав о приезде в Кисловодск своего кумира, буквально рекой текла мимо здания, откуда неслись волшебные звуки рояля.

Владелец гостиницы Л.Н. Зипалов бегал по тополёвой аллее и оповещал: «Тихо. Рахманинов отдыхает». И в соседних номерах тотчас стихал шум...

К счастью, здание гостиницы «Россия» сохранилось до наших дней. Теперь это корпус курортной поликлиники. На его стене укреплена «мемориальная мелодия», работа скульптора Курегяна. Профиль композитора с полуприкрытыми глазами... Рука взметнулась над клавишами. Будто остановлено мгновение: порыв, страсть, мука, наслаждение, музыка... Прекрасная работа!

Народный артист Грузии, композитор Вано Гокиели, побывавший на кисловодских концертах Рахманинова в следующее лето 1917 года писал: «Я сидел близко и мне было слышно, как Сергей Васильевич в творческом волнении громко дышал, как бы участвуя в задушевном музыкальном диалоге с проникновенной исполнительницей... Все сознавали, что присутствуют при чём-то необычном, заворожённые то ли мягкой грудной кантиленой меццо-сопрано Кошиц, то ли кантиленой, которую мог извлекать из рояля только Рахманинов, то ли самими романсами с их симфонической музыкальностью. Трудно ответить на вопрос, что в Рахманинове было самым ценным. Всегда волнующий и всегда убеждающий своей простотой и глубиной: композитор, крупный пианист-концертант или большой дирижёр? Совершенно бесспорно, что Рахманинов был выдающимся музыкантом новой эпохи»^[10].

В то последнее лето на Водах Рахманинов много работал над альбомом стихов Лермонтова и современных поэтов, который ещё в прошлый свой приезд в Кисловодск привезла ему внимательная к пристрастиям композитора Мариэтта Шагинян.

Давней и крепкой дружбой был связан Сергей Васильевич с поэтом Игорем Северяниным. Видя его сложное материальное положение, Рахманинов охотно помогал поэту. В память и благодарность остались стихи – посвящение верному другу:

Соловьи монастырского сада,

Как и все на земле соловьи,

Говорят, что одна есть отрада,

И что эта отрада – в любви.

И цветы монастырского луга

С лаской, свойственной

только цветам,

Говорят, что одна есть заслуга,

Прикоснуться к любимым устам...

Монастырского леса озёра,

Переполненные голубым,

Говорят, нет лазурнее взора,

Как у тех, кто влюблён и любим!

И всё-таки времени для отдыха уделялось мало, во всём и всюду главенствовала МУЗЫКА.

«Вы спрашиваете, что такое музыка? Это тихая лунная ночь, это шелест живых листьев, отдалённый вечерний звон... Это то, что родится только от сердца и идёт только к сердцу: это любовь. Сестра музыки – это поэзия, а мать её – грусть... Музыка должна говорить языком сердца...»

Болезненная раздражительность, печаль и злость Рахманинова в то последнее лето в Кисловодске были замечены не только М. Шагинян... Думаю, что это, скорее всего, предчувствие всего того, что случилось. Но бесспорно одно – этот человек своим пребыванием украсил эту землю. Ведь это о Рахманинове сказали, что «он могучий дух эпохи».

А потом была чужбина. Долгая и горькая для такого впечатлительного сердца, как сердце русского человека – Сергея Васильевича Рахманинова. Ни на секунду он не забывал о России, её заботами жил, её печалями печалился и её радостям радовался. В войне с фашистами посильно помогал русскому народу. И без конца перечитывал Лермонтова!

«Люблю его несказанной любовью!» – говорил он Шаляпину. И Фёдор Иванович вспоминал: «...забывая обо всём на свете, увлечённо, постепенно усиливая голос, композитор читал... самое загадочное изо всей поэзии стихотворение:

Выхожу один я на дорогу

Сквозь туман кремнистый путь блестит.

Ночь тиха, пустыня внемлет Богу,

И звезда с звездою говорит.

Да это нигде не может быть кроме России! И кремнистый путь, блестящий сквозь туман, и тёмный дуб, под которым можно забыться и заснуть...»^[11]

Дружба и переписка с Мариэттой Сергеевной Шагинян не прекращалась и после отъезда Сергея Васильевича за границу. «Кроме своих детей, музыки и цветов я люблю ещё Вас, милая Re, и Ваши письма. Вас я люблю за то, что Вы умная, интересная и не «крайняя» (одно из необходимых условий, чтобы мне понравиться), а Ваши письма за то, что в них везде и всюду я нахожу к себе тот бальзам, которым лечу свои раны».

При встрече Мариэтта Сергеевна называла себя «текстмейстером», поскольку неоднократно подбирала и переписывала для композитора стихи для романсов. Свой поэтический сборник «Orientalie» посвятила Рахманинову. Он же в свою очередь посвятил ей романс «Муза» на стихи А.С. Пушкина.

Когда мир отмечал столетие со дня рождения Рахманинова, его родственница Софья Александровна Сатина написала мне из Нью-Йорка: «Среди всех статей, посланных ей в связи с вековым юбилеем Рахманинова, ей особенно дороги из газеты «Ставропольская правда» и «Кавказская здравница»: ведь Сергей Васильевич так любил Кавказ!»^[12]

Кавказ, Кисловодск, Ессентуки, весь наш край бережно хранит память о замечательном русском композиторе. Да и разве может сердце не забиться сильнее, когда только представишь, что в стенах Кисловодского Курзала ходил, дышал, работал неистовый Рахманинов? Разве не сладостнее слушать его произведения, исполняемые нашим симфоническим оркестром, помня, что когда-то за пультом или у рояля был он сам?

Борис Розенфельд,

почётный гражданин Ставропольского края, член Союза композиторов, Союза писателей, искусствовед