…Мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем…

Библия. 2 Кор. 6:9

Сказано: «и бесы веруют, и трепещут». И те, кого ломает и корёжит от всенародной не казённой любви к единственному объединяющему нацию празднику Победы 9 Мая, кто изобретает любые поводы, чтобы отбить у нас соборную благодарную память, – все они – и на Западе, и в России, – на самом деле ненавидят не праздник, который для них только повод, они ненавидят нашу Победу, ненавидят нашу страну, победившую в страшной войне, ненавидят победителей!.. Всё чаще стали говорить об экзистенциальной ненависти к России, к её многовековой истории. Эта вечная русофобия неистребима, она подобна инстинкту, поскольку умом понять Россию русофобы не могут, рациональным аршином и железным мечом измерить её никогда не удавалось, а главное – не получается постичь жертвенность её народа, избравшего себе на все времена духовный щит: «Не в силе Бог, а в правде!»

Точно так же гитлеровская пропаганда не могла понять, как во фронтовых условиях, на полях сражений, в разрушенной стране – буквально с первых дней войны (так, впрочем, было и в Первую мировую!) вдруг возникла советская военная поэзия, мощное поэтическое слово, находившее горячий отклик на фронте и в тылу. Ольга Берггольц вспоминала случай из блокадного Ленинграда: «Однажды мы поймали специальную передачу, которую фашисты посвящали Ленинградскому радио. Отмечая огромное количество передающихся по радио стихов, они с самым серьёзным видом утверждали, что написать это сейчас невозможно и что все эти стихи были заготовлены Ленинградским радио… за три года до войны! Нелепость этого утверждения была даже не смешна, а как-то жутковата». Жутковато, но тем не менее подтверждает факт, что поэзия фронтового поколения является реальным историческим документом, подлинным свидетельством описываемых событий.

Ещё больше трепетали бы враги, если бы знали, какою ценой доставались поэтам их строки, каким жертвенным подвигом оплачена была судьба многих из них. Сколько их, молодых, талантливых, не вернулось с войны. Блестящая плеяда талантливых поэтов, среди которых Николай Майоров, Павел Коган, Алексей Лебедев, Юрий Инге, Михаил Кульчицкий, Георгий Суворов, Вадим Стрельченко, Эдуард Подаревский…

Из этой плеяды – Георгий Суворов, ставший поэтом на войне, одним из лучших в своём поколении. С первых месяцев войны – на фронте. Под Ельней Суворов был ранен в грудь и сам вырвал осколок, после госпиталя снова в строю. Поэт послевоенного поколения Юрий Поляков в молодости писал о нём: «Георгий Суворов погиб в 1944 году, состарились его ровесники – молоденькие гвардейцы, начинающие поэты фронтовой поры, и я, ещё, в сущности, совсем молодой человек, уже стал старше его. У него теперь другие ровесники. И так будет всегда, потому что время подобно медленному урагану, незаметно уносящему людей. Не многие способны выдержать напор этого ветра времени, Суворов выдержал, и именно поэтому я ощущаю его как живого человека, а его стихи, написанные сорок лет назад, читаю, словно боясь смазать ещё не просохшие чернила…»

Эдуард Подаревский

(1919–1943)

Родился в Таганроге. Учился в Институте истории, философии и литературы (ИФЛИ). С начала войны – на оборонных работах, затем – курсант миномётной роты Смоленского пехотного училища в городе Сарапуле. Лейтенант-миномётчик Эдуард Подаревский погиб на фронте весной 1943 года.

* * *

Плыли блики в речке синей

Керосиновых кругов,

Разбегались в керосине

Переблески всех цветов.

Плыли радуг переблески,

А над речкой, на горе,

Тихо плыли перелески

В предзакатном январе.

И за эту ёлку-палку,

За речную тишь да гладь –

Вдруг я понял – мне не жалко

Всё отдать. И жизнь отдать.

14 мая 1942 г.

Георгий Суворов

(1919–1944)

Прошёл путь от рядового до командира взвода противотанковых ружей, служил офицером связи, сотрудником дивизионной газеты. Первые месяцы войны – в рядах Панфиловской дивизии, был ранен в бою под Ельней, с начала 1942 года снова в строю, переведён под Ленинград, где командует взводом противотанковых ружей 45‑й гвардейской стрелковой дивизии и работает в дивизионной газете «За Родину». 13 февраля 1944 года гвардии лейтенант Георгий Суворов смертельно ранен при отражении контратаки немецких танков на реке Нарове.

Месть

Мы стали молчаливы и суровы.

Но это не поставят нам в вину.

Без слова мы уходим на войну

И умираем на войне без слова.

Всю нашего молчанья глубину,

Всю глубину характера крутого

Поймут как скорбь

               по жизни светлой, новой,

Как боль за дорогую нам страну.

Поймут как вздох о дорогом рассвете,

Как ненависть при виде вражьих стад...

Поймут – и молчаливость нам простят.

Простят, услышав, как за нас ответят

Орудия, винтовки, сталь и медь,

Сурово выговаривая слово: «Месть!»

<1943>

* * *

Капитану Строилову

Спуская лодки на Неву, мы знали,

Что немцы будут бить из темноты,

Что грудью утолим мы голод стали

И обагрим свинцовых волн хребты,

Что будут жадно резать пулемёты

Струёю алой злую стену тьмы...

Мы это твёрдо знали, оттого-то

За левый берег зацепились мы.

И, оттеснив врага от волн полночных,

Мы завязали с ним гранатный бой.

Мы твёрдо знали. Да. Мы знали точно –

Победу нам даёт лишь кровь и боль.

<1943>

* * *

Бушует поле боевой тревогой.

И вновь летит сегодня, как вчера,

Солдатское крылатое «ура!»

Своей воздушной, дымною дорогой.

И вновь солдат окопы покидает

И через грязь весеннюю – вперёд,

В постылом свисте стали, в шуме вод

Ни сна, ни часа отдыха не зная.

Глаза опалены огнём и дымом,

И некогда поднять усталых глаз,

Чтобы за две весны боёв хоть раз

Всласть насладиться всем до слёз любимым.

Увидеть, как среди пустых воронок,

На уцелевшем пятачке земли,

Две стройные берёзки расцвели,

Как жизнь среди полей испепелённых.

Да. Это жизнь. Она к смертям привыкла.

Но всюду явно жизни торжество.

Она шумит зелёною листвой,

Как вечное вино, как сердца выкрик.

Она глядит и слушает с тревогой,

Как режет мрак крылатое «ура!»,

Как целый день сегодня, как вчера,

Мы падаем, а нас всё так же много.

<1943>

* * *

Пришёл и рухнул, словно камень,

Без сновидений и без слов,

Пока багряными лучами

Не вспыхнули зубцы лесов,

Покамест новая тревога

Не прогремела надо мной.

Дорога, дымная дорога,

Из боя в бой, из боя в бой...

<1944>

* * *

Полковнику Путилову

Есть в русском офицере обаянье.

Увидишься – и ты готов за ним

На самое большое испытанье

Идти сквозь бурю, сквозь огонь и дым.

Он как отец – и нет для нас дороже

Людей на этом боевом пути.

Он потому нам дорог, что он может,

Ведя на смерть, от смерти увести.

* * *

Мы тоскуем и скорбим,

Слёзы льём от боли...

Чёрный ворон, чёрный дым,

Выжженное поле...

А за гарью, словно снег,

Ландыши без края...

Рухнул наземь человек –

Приняла родная.

Беспокойная мечта,

Не сдержать живую...

Землю милую в уста

Мёртвые целуют.

И уходит тишина...

Ветер бьёт крылатый.

Белых ландышей волна

Плещет над солдатом.

<1944>

* * *

Леса и степи, степи и леса...

Тупая сталь зарылась в снег обочин.

Над нами – туч седые паруса,

За нами – дым в огне убитой ночи.

Мы одолели сталь. Мы тьму прошли.

Наш путь вперёд победою отмечен.

Старик, как будто вставший из земли,

Навстречу нам свои расправил плечи.

Мы видели, как поднял руку он,

Благословляя нас на бой кровавый.

Мы дальше шли. И ветер с трёх сторон

Нам рокотал о незакатной славе.

<1944>

* * *

Ещё утрами чёрный дым клубится

Над развороченным твоим жильём.

И падает обугленная птица,

Настигнутая бешеным огнём.

Ещё ночами белыми нам снятся,

Как вестники потерянной любви,

Живые горы голубых акаций

И в них восторженные соловьи.

Ещё война. Но мы упрямо верим,

Что будет день, – мы выпьем боль до дна.

Широкий мир нам вновь раскроет двери,

С рассветом новым встанет тишина.

Последний враг. Последний меткий выстрел.

И первый проблеск утра, как стекло.

Мой милый друг, а всё-таки как быстро,

Как быстро наше время протекло.

В воспоминаньях мы тужить не будем,

Зачем туманить грустью ясность дней, –

Свой добрый век мы прожили как люди –

И для людей.

<1944>