Памяти Станислава Говорухина

Не мной замечено: есть люди, чей уход, меняет мир. Станислав Сергеевич Говорухин был из них, он казался вечной, неизбывной частью, а то и доминантой нашей жизни – культурной, интеллектуальной, политической… Фильмы, так или иначе связанные с его именем (режиссёр, сценарист, актёр) – незабываемые события тех ещё давних, советских лет: «Вертикаль», «Место встречи изменить нельзя», «Пираты XX века», «Асса»… Они не просто собирали полные залы, они меняли наши взгляды, становились частью нашего внутреннего мира. В отличие от картин, которые заранее объявлялись шедеврами, прорывами и которые почти сразу линяли, расползаясь, как одноразовые купальники, ленты Говорухина принимались диктаторами вкусов совсем иначе. Их поначалу или не замечали, или встречали в штыки, или в лучшем случае им как бы разрешали присутствовать в нашем важнейшем из искусств. А потом они как-то незаметно сами собой становились золотым фондом сначала советского, а потом и постсоветского кино.

Я, как участник событий, хорошо помню судьбу «Ворошиловского стрелка», снятого по мотивам повести Виктора Пронина «Женщина по средам». Теперь мало кто поверит, но пресса фильм встретила враждебно. «Он зовёт Русь к топору!» – вопили записные либералы, ещё вчера призывавшие «раздавить гадину» и строившие баррикады вокруг Белого дома. «Это плохое подражание американским боевикам про маленького человека с большим кольтом. Русскому человеку нельзя давать в руки оружие, довольно кайла!» – вторили им потомственные киноведы с тремя гражданствами. Их бесило само название фильма, словно нарочно отсылавшее к ненавидимой ими эпохе. Но зритель решил по-другому. Прошло несколько лет, и «Ворошиловский стрелок» стал классикой, сегодня, в любое время включив телевизор и пощёлкав по каналам, вы обязательно наткнётесь на плачущего Ульянова с оптической винтовкой.

– Запомни, Поля´ков (он всегда произносил мою фамилию с ударением на втором слоге), судьба фильма зависит не от тех, кто про него пишет, а от тех, кто его смотрит…

Как профессионал Говорухин всегда ставил перед собой сверхцель – снять хотя бы не хуже, чем его предшественники, и, в отличие от других, с этой задачей справлялся. Ведь снять иначе, чем предшественники, совсем не означает снять лучше, а чаще наоборот – хуже. Он помнил, какой великий кинематограф у него за спиной, какой требовательный зритель, воспитанный на высочайших образцах, будет смотреть его ленты. Он понимал, в современном искусстве, измученном бесцельными поисками новизны, главное – сохранить уровень, достигнутый великими. А надрывный эпатаж, пронафталиненный авангард и фестивальная элитарность – это что-то вроде толкания ядра вверх.

Станислав Говорухин стал политиком задолго до того, как очутился в Думе. Он вошёл в смятённое сознание сограждан распадавшейся страны документальными лентами «Так жить нельзя», «Россия, которую мы потеряли», «Час негодяев», «Великая криминальная революция». Прав Карен Шахназаров, сказавший на похоронах, что роль его кинопублицистики в судьбе СССР ещё по-настоящему не осмыслена. От себя добавлю, что опиралась кино­публицистика Говорухина на литературную публицистику тех лет, на творчество таких писателей, как Владимир Солоухин, Василий Белов, Валентин Распутин, чьи идеи он знал, ценил и активно использовал в своей работе. По его знаковым лентам видно, как наше общественное сознание трезвело и двигалось от брезгливого неприятия «совка», идеализации дореволюционной России к пониманию чудовищной ошибки – повторной ломки цивилизации ради смутных идей и непродуманных целей. В результате – мы снова получили пирующих на руинах краснобаев, ренегатов, дилетантов и воров, которые должны сидеть в тюрьме. Я вот иногда думаю: Говорухин так быстро отрезвел вслед за страной («Так жить нельзя» от «Великой криминальной революции» отделяют всего пять лет) или, наоборот, страна стряхнула с себя разрушительный морок вслед за Говорухиным и его единомышленниками, такими, как Максимов, Зиновьев, Солженицын…

Думаю, глубоко символично, что последним фильмом, прощанием мастера со своим уходящим в небытие зрителем, стала лента об «ушедшей натуре» – «Конец прекрасной эпохи».

– Станислав Сергеевич, почему Довлатов-то? – С известной писательской ревностью спросил я, когда он приступил к экранизации «Компромисса». – Невеликая же литература…

– Нет, Поля´ков, ошибаешься, великая! Никто не смог, как Довлатов, запечатлеть, хоть и невольно, из-за какой ерунды мы обижались на советскую власть, как ненавидели её из-за собственной бездарности или слабости, как мечтали уехать туда, где мы на хрен никому не нужны. По сравнению с тем, что наступило после 1991-го, это же был курорт нестрогого режима… Вот о чём я буду снимать кино!

Сам отличный писатель, Говорухин был жадным и очень внимательным читателем, не пропускал ни одной новинки, стыдя меня за невнимание к творениям современников:

– Ну да, ты же у нас писатель, а не читатель…

– Станислав Сергеевич, не могу я это читать – тоска.

– Что верно, то верно, но надо заставлять себя, а то нового Чехова проглядишь!

– Ну, если новый Чехов по­явится, вы же мне скажете?

– Скажу…

Заметьте, в основе большинства фильмов Говорухина положена хорошая литература: Даниэль Дефо, Жюль Верн, Марк Твен, Агата Кристи, братья Вайнеры, И. Грекова, Владимир Дудинцев… Он прекрасно понимал: слово, будучи главным в кино, благодаря таким «усилителям», как игра актёров, режиссёрское мастерство, музыка, магия кадра, – имеет ресурс, несопоставимый с книгой по мощи, охвату и влиянию на умы. Он старался вернуть ту социальную ответственность, каковой отличалось подцензурное советское искусство, «новому кинематографу», получившему мыслимые и немыслимые свободы, но как-то сразу охладевшему к вожделенной правде жизни.

После окончания работы над «Ворошиловским стрелком» Ульянов попросил:

– Напишите для Вахтанговского что-то вроде «Ворошиловского стрелка!»

– А что, Михаил Александрович, драматурги совсем перевелись?

– Нет, к сожалению, несут ворохи, а ставить нечего: мат-перемат, помойка, грязь, а главное – скверно всё сделано, халтура. Напишите мне хорошую советскую пьесу, но только про сегодняшний день…

Едва мы уселись за работу и набросали первый вариант, как в дело вмешалась большая политика: Говорухин включился в президентскую гонку 2000 года, а я из соавтора превратился в доверенное лицо кандидата в президенты. Конечно, он понимал, что соперничать с Владимиром Путиным бесполезно. Смысл участия состоял в том, чтобы, воспользовавшись медийными возможностями гонки, донести до народа, правящей элиты, главного соперника то, о чём снят фильм «Ворошиловский стрелок», – так дальше жить нельзя. Но теперь речь шла не о советской власти, худо-бедно осуществлявшей свой футурологический проект, а о ельцинском курсе, напоминавшем «пьяный корабль», идущий прямиком на рифы. Ведь многие тогда были уверены, что всё останется по-старому, «как при дедушке». В том, что страна двинулась в другом направлении, есть заслуга и Говорухина, чья позиция оказалась созвучна планам его соперника на выборах – Путина. И далеко не случайно именно Станиславу Сергеевичу президент в 2011 году предложил возглавить его выборный штаб. Для меня это символический, если не сакральный, жест.

Когда стали известны результаты выборов 2000 года – полпроцента – Говорухин сказал:

– Ну вот, что и требовалось доказать. Теперь займёмся делом!

И мы вернулись к пьесе, которая называлась «Смотрины». Михаил Ульянов, прочитав текст, вздохнул: «Не поймут! – и кивнул головой в сторону Кремля, расположенного в километре от Театра имени Вахтангова. Кремлёвские флюгеры смотрели ещё в разные стороны. Слишком острой, даже оскорбительной наша вещь показалась и другим друзьям Говорухина – худрукам академических театров, расположенных в шаговой доступности от Кремля. Отважилась только Татьяна Доронина, хотя ей-то пьеса показалась недостаточно жёсткой. Ночью, накануне премьеры, Говорухин, который сам ставил «Смотрины» (это была его первая театральная работа), позвонил мне:

– Поля´ков, мы с тобой два м…ка, я старый, а ты помоложе. У нас нет концовки…

– Как это нет, а развязка сюжета?

– Нет последней реплики! Выстрела! А на театре, что самое главное? Правильно, слово!

Утром он уже репетировал новую концовку, и эти слова, стреляющие в зал, вы можете и сегодня услышать со сцены МХАТа имени Горького, где «Смотрины» под названием «Контрольный выстрел» идут семнадцать лет…

В Говорухине, до предела загруженном киношными, живописными, политическими, депутатскими, народно-фронтовыми, общественными, благотворительными и прочими делами, меня всегда поражала его величавая неспешность, словно он был не из нашей с вами задёрганной жизни, а играл роль в ленте, снятой в рапиде, про некий особый мир. Там, по замыслу режиссёра, время не мчит человека в неведомую тьму, а, наоборот, подчиняется его неторопливой аристократической воле.

– Станислав Сергеевич, нам пора на поклон. Зовут!

– Погоди! – он спокойно попыхивает трубкой, доигрывая за кулисами блиц-партию в шахматы.

– Станислав Сергеевич, опоздаем!

– Не суетись! Кто не спешит, тот не опаздывает. Ну ладно... – Он соглашается на ничью, медленно встаёт и суёт дымящуюся трубку в нагрудный карман твидового пиджака.

– Станислав Сергеевич, подкладку спалите!

– Ни черта ты, Поля´ков, не понимаешь ни в театре, ни в курении! Запомни: если не затягиваешься, трубка сама гаснет… – и, покачивая плечами, он медленно идёт на сцену к аплодисментам.

– Врёт, – доверительно шепчет мне на ухо жена его Галина. – Сколько пиджаков испортил – страшно сказать!

Вот и всё, Станислав Сергеевич, теперь вы там, где рукописи не горят, фильмы и люди не стареют, картины висят без гвоздя, друзья не предают, женщины не изменяют, вдохновение не иссякает, а горящие трубки не прожигают твидовые пиджаки. Прощайте!

Юрий Поляков,
ваш соавтор