Он рвался к жизни всем своим существом
Любая война страшна не только своими неизбежными жертвами. Ужасают её нелепости, те поистине случайные смерти, которые она приносит.
А гибель Евгения Петрова была настолько нелепой, что до сих пор окружена подробностями, противоречащими одна другой. Известно, что он летал в Крым, в осаждённый Севастополь, но потом оказался то ли в Новороссийске, то ли в Краснодаре... Свидетельства, казалось бы, очевидцев разноречивы, и только недавно в РГАЛИ найден отчёт о катастрофе, где сказано, что Петров возвращался из Краснодара в Москву на самолёте «Дуглас» и во время пролёта над Ростовской областью, когда штурман по каким-то надобностям покинул своё место, решил его занять по причинам, которые даже объяснять не надо. Мальчишество, которое живёт в каждом настоящем мужчине до седин и лысины! Ну как не почувствовать себя боевым авиатором в машине на бреющем, не более двадцати метров, полёте в прифронтовой полосе?! Эти вообще-то запрещённые перемещения и оказались роковыми. Руководя Петровым, в тесноте кабины занимающим штурманское кресло, пилот отвлёкся и не успел подняться над возникшим по курсу большим холмом...
Из тринадцати человек, находившихся в самолёте, погибли трое, остальные отделались ранениями. Среди уцелевших оказался ещё один писатель, Аркадий Первенцев, сын священника, специализировавшийся на воспевании Гражданской войны...
Такова правда. И такой правды – как это было на земле – очень недостаёт и самой истории жизни Евгения Петрова, и истории его творчества.
Например, долгое время в биографических статьях о Петрове годом его рождения указывался 1903-й. И только недавно, благодаря биографам его старшего брата, ещё более знаменитого Валентина Катаева, было установлено, что в действительности Евгений Петрович Катаев родился в 1902 году. Свой возраст вчерашний гимназист уменьшил в надежде на снисхождение, когда попал в ЧК по подозрению в контрреволюционной деятельности, и с тех пор не предпринимал попыток вернуть себе реальную дату рождения.
Зато у нас нет оснований сомневаться, что с июня 1921 года Евгений Катаев поступил на службу в Одесский уездный уголовный розыск. Сохранилась его личная служебная карточка 1922 года, в которой он с необходимыми подробностями сообщает о своём «активном участии в раскрытии целого ряда уголовных и политических преступлений и группировок». Но в этом служебном перечислении возникает фамилия Казачинский – история с её носителем будет иметь фантасмагорическое продолжение (вообще-то таковых в жизни Катаева-младшего было немало, и доныне здесь очевидные факты трудно отделить от художественных подробностей).
Александр Казачинский (Козачинский) учился с Евгением Катаевым в одном классе 5-й одесской гимназии, после утверждения в Одессе советской власти служил вместе с Катаевым в уголовном розыске, но имея неуживчивый характер правдолюбца, в конце концов решил примерить на себя плащ Робин Гуда и, покинув угро, стал вместе с группой разнородных авантюристов разбойничать, предпочитая грабить поезда и богатых селян. В конце концов пути однокашников вновь пересеклись: Саша оказался под судом с угрозой расстрела – но настойчивый Женя добился невероятного – отмены смертного приговора. Возможно, и в этой истории необходимы уточнения, но факт спасения заблудшего правдоискателя при участии Катаева-младшего неоспорим, а милосердие всегда безупречно.
Кроме того, впоследствии обнаружилось, что Катаев-младший спас жизнь талантливого литератора. Освободившись по амнистии, Казачинский стал известным журналистом, а потом написал о своих и Евгения приключениях повесть «Зелёный фургон», которая давно вошла в круг любимых книг подростков, была дважды экранизирована.
О собственном приходе в литературу Катаев-Петров написал опять-таки с преображением фактов, тем самым подтвердив особую природу своего дарования: она близка у лириков и сатириков, полюса пафоса как-то естественно сходятся. Первым его литературным произведением, заметил Евгений Петрович, «был протокол осмотра трупа неизвестного мужчины». Ну и пошло-поехало...
В действительности же уход Евгения Катаева из уголовного розыска отчасти мог быть связан с причинами, толкнувшими Казачинского на тщетное робингудство: появляющиеся советские «законы» с их приматом классового правосознания вызывали у бывшего гимназиста оторопь, при этом безудержно росла новая большевистская бюрократия и оставались живёхонькими старинные традиции лихоимства. Ежедневно добиваться правды оказалось затруднительно, а вот словить пулю было совсем несложно. В итоге Евгений Петрович был выдернут старшим братом из Одессы в Москву, где в редакции железнодорожной газеты «Гудок» быстро нашёл свою жизненную стезю.
Он, как видно, вообще был поклонником быстроты, скорости, энергии, и свои неполные сорок лет прожил невероятно насыщенно. За три-четыре московских года, которые прошли у него до начала соавторства с Ильфом, Петров быстро поднялся в юмористической журналистике от технической работы до творческой, выпустил три сборника рассказов, каковых написал более полусотни. Большинство из них перепечатывается в общем собрании сочинений Ильфа и Петрова, и при чтении их видно, что это ещё школа, но школа преуготовления к блистательному творческому содружеству. Как и у Ильфа, у Петрова-писателя оказалось в наличии главное: неприятие к внешнему комизму и абсолютное чутьё по отношению к комизму в поведении и во взаимоотношениях людей. Поэтому даже один из самых ранних рассказов Петрова «Идейный Никудыкин», изображающий злоключения незадачливого приверженца модного в 1920-е годы движения «Долой стыд!», и сегодня читается как живая проза, наводящая на ассоциации с нынешними навязчивыми манифестациями сторонников всяческих обнажений и преображений.
О соавторстве Ильфа и Петрова написано немало, но, к сожалению, не очень много по существу. Успешное соавторство в литературе – невероятная редкость, в большой литературе – почти нонсенс. Тем не менее уже в первые годы соавторства Ильф и Петров совершили художественное чудо: смогли преобразовать юмористическое повествование, пусть очень яркое («Двенадцать стульев»), в самобытную интеллектуальную сатиру («Золотой телёнок»). И следующая их большая книга – «Одноэтажная Америка» – тоже стала произведением новаторским, не имеющим ничего общего с так называемой контрпропагандистской публицистикой. Хотя некоторое время назад был выпущен первоначальный, бесцензурный вариант «Одноэтажки», и в советских изданиях (например, есть уникальное, 1947 года с фотографиями Ильфа) эта книга выдержала проверку временем, ибо она написана талантливыми, внутренне свободными людьми о таланте людей, сумевших построить огромную и сильную страну.
Но туберкулёз убил Ильфа, и 13 апреля 1937 года Петров осиротел. Он стал настоящим литературным мастером, но теперь не знал, что ему с этим мастерством делать. В конце августа 1937 года Петров приезжал в Магадан; существует легенда, что он написал о Колыме роман, но рукопись была изъята чекистами. И всё же психологически эта легенда маловероятна. Известно, например, что Ильф и Петров сумели уйти от участия в позорном коллективном сочинении советских писателей «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина: История строительства, 1931–1934 гг.», хотя, например, Валентин Катаев остался среди его авторов. Думаю, гипотетический колымский роман Петрова едва ли когда-то всплывёт из-под глыб Лубянки.
Зато есть очевидное подтверждение того, что и после смерти Ильфа Петров попытался работать с новым соавтором и даже написал с драматургом Георгием Мунблитом сценарии «Музыкальная история» и «Антон Иванович сердится», по которым вскоре были сняты удачные фильмы.
Но, возможно, соавторство без Ильфа Петрова не устраивало, и он в те же предвоенные годы начал писать утопический – действие происходит в 1963 году – роман «Путешествие в страну коммунизма». Название, конечно, экстравагантное, но сохранившиеся главы предвещают нескучную историю (они опубликованы в 74-м томе «Литературного наследства», правда, по дурной нашей традиции, с изъятиями).
В романе описывался мир, переживший Вторую мировую войну, участия в которой – надеялся Петров – Советскому Союзу удалось избежать. Но когда в действительности эта война перешла на нашу землю, Евгений Петрович обрёл новую творческую силу. Теперь у него была главная, необходимая тема – война, теперь ему не нужны были соавторы.
Написанное Петровым в первый год войны свидетельствует, что из сатирика, по-своему вобравшего в свой стиль особый лиризм Гоголя и романтизм Щедрина, он превращался в писателя-баталиста, готового вывести на страницах своих очерков доселе непредставимый образ небывалой войны.
Военный корреспондент «Известий» Евгений Кригер вспоминал, что Петров, к тому времени живой классик, орденоносец, главный редактор журнала «Огонёк», «буквально штурмовал» журналистов-сослуживцев своей «доверчивой и в то же время взыскательной приязнью» к людям. Он заряжал всех своим жадным любопытством к происходящему, обязывал замечать всё вокруг, он мог сказать, проехав через заминированный прифронтовой зимний лес: «По этой дороге, раздирая бока о деревья, прошёл медведь войны», мог порадоваться, увидев самолёт, возвращавшийся с боевого задания: у него «совсем весёлый вид, как у мальчишки, который невредимым вышел из драки»...
Фронтовые корреспонденции Евгения Петрова до сих пор полностью не собраны, но часть их можно найти в собраниях сочинений великих соавторов.