ПУШКИНСКИЙ ВОПРОС
Куда струишься, женщина-вода,минуя все запруды и затоны?
В тебя, как в реку, бросившись с моста,
плыву я к морю нежности бездонной.
Плыву, плыву, всё шире берега,
а русло дней оставшихся всё ýже.
Плыву, и дна недостаёт нога,
водовороты голову мне кружат.
Ни маяка, ни бакена, одна
мерцающая ласковой пучиной
живой воды немая глубина,
да берег, в дымке еле различимый.
В какое устье, женщина-река,
несёшь меня, к какому чудо-морю?
Бежит вода, белеют облака,
и я плыву, с твоей волной не споря.
И пушкинский вопрос «куда ж нам плыть?»
в иные дни по-своему тревожит,
но дать ответ, по пальцам объяснить
я не могу… да и никто не может.
за спину пряча с клюквой лукошко,
кланялась, я дознаваться не стану:
в прошлом Курляндия, ты уже в прошлом.
В прошлом моё поселковое детство
в тихом Ильинском, Жуковского возле.
Спишь ты, и здесь же легли, по соседству,
мать и отец – на московском погосте.
несёшь меня, к какому чудо-морю?
Бежит вода, белеют облака,
и я плыву, с твоей волной не споря.
И пушкинский вопрос «куда ж нам плыть?»
в иные дни по-своему тревожит,
но дать ответ, по пальцам объяснить
я не могу… да и никто не может.
БАБУШКА АННА
Бабушка Анна, какому ты пану,за спину пряча с клюквой лукошко,
кланялась, я дознаваться не стану:
в прошлом Курляндия, ты уже в прошлом.
В прошлом моё поселковое детство
в тихом Ильинском, Жуковского возле.
Спишь ты, и здесь же легли, по соседству,
мать и отец – на московском погосте.
Ты родилась, и подумать-то страшно! –
был девятнадцатый век на исходе;
минул двадцатый; но сердцу не важно:
мир без любви одинок и безроден.
Надпись на камне тускнеет с годами,
память же камня гранитного твёрже;
верится, ангел приходит за нами
и отворяет врата свои… всё же…
Всё же полна расставаний наука
недоговорок, печалей взаимных!
Бабушка Анна, за блудного внука
ты помолись в незакатных долинах…
вдоль по жизни проходя,
аромат прибитой пыли
после тёплого дождя;
запах крашеной террасы
и прогорклый, дрожжевой
дух от старого матраса
в шалаше, за душевой?
Пахнущий смолою ветер,
тиной и песком – река,
запах хлорки в туалете,
деревянном, в два очка…
Лишь на миг возникнет снова
в череде иных примет
привкус запаха родного –
и опять мне восемь лет!
в заимке усовского бора
уже почти что записным
его лесничим стану скоро.
Упало дерево – и вот
рублю я сучья для прохода.
Да мало ли каких забот
подкинет прыткая природа!
Но больше люди: тут и там
разбросан мусор, как в бараке,
и с тем, кто множит этот хлам,
не побоюсь дойти до драки.
Зато есть чистая река –
в июльский зной к ней путь недолог;
зато есть белые снега
и над лыжнёю лапы ёлок.
И синь полоски заревой,
и шумный слёт дождей отвесных,
и солнца луч над головой
в кругу сородичей древесных…
Мы склонны к иному везенью:
спасибо Тебе, что снегами укрыл
Ты нашу продрогшую землю.
И в белые ризы деревья одел…
Пусть сердцем к Тебе не добрёл я,
спасибо вдвойне за подаренный день –
лучистый осколок безмолвья…
трудно биться об заклад,
но себе я всё же верю,
и земле поверить рад.
К вере нет дороги торной.
Путь без веры – звук пустой…
Ради пьяни подзаборной,
ради власти не святой,
за блудницу и за вора,
богача и трепача,
за отребье хуже сора,
за пропавших сгоряча;
ради искреннего слова
и проснувшихся сердец,
ради мира остального,
ради жизни, наконец, –
в смуте, слабости и силе
(ей, всесветной, не до сна)
поднимается Россия,
небом заговорена…
и не знаю, молиться кому
в золотые мгновения эти –
их умом я никак не пойму:
залетая незнамо откуда,
увлекая незнамо куда,
воспаряют слова из-под спуда
и ложатся на лист без труда.
В них так много нежданного света
и задора, грозящего тьмой!
– Ты готов поплатиться за это
своей честью и жизнью самой?
Я готов, ибо сердце ликует.
И тоскует, когда в тишине
ветер этих мгновений не дует
и слова замирают во мне…
был девятнадцатый век на исходе;
минул двадцатый; но сердцу не важно:
мир без любви одинок и безроден.
Надпись на камне тускнеет с годами,
память же камня гранитного твёрже;
верится, ангел приходит за нами
и отворяет врата свои… всё же…
Всё же полна расставаний наука
недоговорок, печалей взаимных!
Бабушка Анна, за блудного внука
ты помолись в незакатных долинах…
ПРИВКУС ДЕТСТВА
Сердце, разве мы забыли,вдоль по жизни проходя,
аромат прибитой пыли
после тёплого дождя;
запах крашеной террасы
и прогорклый, дрожжевой
дух от старого матраса
в шалаше, за душевой?
Пахнущий смолою ветер,
тиной и песком – река,
запах хлорки в туалете,
деревянном, в два очка…
Лишь на миг возникнет снова
в череде иных примет
привкус запаха родного –
и опять мне восемь лет!
В СВОЁМ КРУГУ
Овеян воздухом лесным,в заимке усовского бора
уже почти что записным
его лесничим стану скоро.
Упало дерево – и вот
рублю я сучья для прохода.
Да мало ли каких забот
подкинет прыткая природа!
Но больше люди: тут и там
разбросан мусор, как в бараке,
и с тем, кто множит этот хлам,
не побоюсь дойти до драки.
Зато есть чистая река –
в июльский зной к ней путь недолог;
зато есть белые снега
и над лыжнёю лапы ёлок.
И синь полоски заревой,
и шумный слёт дождей отвесных,
и солнца луч над головой
в кругу сородичей древесных…
БЛАГОДАРЕНИЕ
Поля Подмосковья не солнечный Крым.Мы склонны к иному везенью:
спасибо Тебе, что снегами укрыл
Ты нашу продрогшую землю.
И в белые ризы деревья одел…
Пусть сердцем к Тебе не добрёл я,
спасибо вдвойне за подаренный день –
лучистый осколок безмолвья…
ВЕРЮ
Среди дрязг и фанаберийтрудно биться об заклад,
но себе я всё же верю,
и земле поверить рад.
К вере нет дороги торной.
Путь без веры – звук пустой…
Ради пьяни подзаборной,
ради власти не святой,
за блудницу и за вора,
богача и трепача,
за отребье хуже сора,
за пропавших сгоряча;
ради искреннего слова
и проснувшихся сердец,
ради мира остального,
ради жизни, наконец, –
в смуте, слабости и силе
(ей, всесветной, не до сна)
поднимается Россия,
небом заговорена…
Я ГОТОВ
Забываю о жизни и смертии не знаю, молиться кому
в золотые мгновения эти –
их умом я никак не пойму:
залетая незнамо откуда,
увлекая незнамо куда,
воспаряют слова из-под спуда
и ложатся на лист без труда.
В них так много нежданного света
и задора, грозящего тьмой!
– Ты готов поплатиться за это
своей честью и жизнью самой?
Я готов, ибо сердце ликует.
И тоскует, когда в тишине
ветер этих мгновений не дует
и слова замирают во мне…