Юрий Беликов

Родился в городе Чусовом Пермской области в 1958 году. Окончил филфак Пермского госуниверситета. Автор книг «Пульс птицы», «Прости, Леонардо!», «Не такой», «Я скоро из облака выйду». Обладатель Гран-при и звания «Махатма российских поэтов» (Всесоюзный фестиваль поэтических искусств «Цветущий посох», Алтай, 1989), лауреат международного фестиваля театрально-поэтического авангарда «Другие» и литературных премий – имени Павла Бажова, имени Алексея Решетова и премии «Литературной газеты» имени Антона Дельвига «За верность Слову и Отечеству». Основатель поэтических групп: «Времири», «Политбюро», «Монарх». Лидер движения «дикороссов» и составитель книги «Приют неизвестных поэтов». В 2022 году в санкт-петербургском издательстве «Алетейя» увидела свет составленная Беликовым антология русской поэзии трёх веков «Сады и бабочки». Евгений Евтушенко включил стихи Юрия Беликова в свой проект «Десять веков русской поэзии». За «утверждение идеалов великой русской литературы» награждён орденом-знаком Велимира «Крест поэта» и орденом Достоевского I  степени. Живёт в Перми.

Дань отступившей реке

А река отступила...

Куда отступила река?

Что за неодолимая сила

оголила её берега,

где – как будто китайских

иероглифов – свергнутых с корнем стволов.

Ой вы, чайки-читайки!

а я не прочёл, остолоп,

отчего, Своенрава,

мосток рыбака

обрубила от берега и передвинула вправо,

куда отступила река,

воздух полон недоуменья:

на остатках мостка – стул,
до неба прочерченный, он,

раз нет с берегом соединенья,

как туда вознесён?..

И становится ясно,

если глянуть разок с высоты:

чтоб на стул одинокий подняться,

надо с неба сойти,

нужен трон тот пустующий или –

берег вздыбленный, чтоб забытьё

отступившей реки оценили,

окаянную силу её.

Всё готово к расплате –

реку в ступе толки не толки,

и не головы падают с плахи –

бьются в берег буйки.

Колыбельная-2019

Хорошо на маминой кровати

засыпать, точнее, засыпати,

ибо сразу на высокий слог

перешёл во снах своих сынок.

И в ночнушку мамину зашитый,

он такою наделён защитой

и в такую тайну погружён,

что не хочет просыпаться он.

Он – бескрайний. Он теперь – бездонный,

мученик, в блаженство возведённый.

Он все страхи, все грехи отверг,

словно нерождённый человек.

Спал и спал бы и не просыпался –

в потягушках барственного барса,

чмоканьях вечернего леща,

лучшего подобья не ища.

Ну а если всё-таки проснётся –

вдруг – в обличье злобного уродца,

на чужой сторонушке, не в том

времечке, как в семечке пустом?

Прикорнула на тахте сыновней

матушка, да только не до снов ей.

Спит сынок. Она уж как-нибудь…

На постели сына не уснуть.

Силы

Матери помирать,

да при´ смерти сын.

И живёт, и живёт, и живёт мать,

чтобы сын не остался один.

И живёт, и живёт, и живёт сын,

хоть ему – помирать.

Из последних живёт – из немыслимых – сил,

чтоб жила и жила мать.

Притча о дубовой плахе

Златая цепь на дубе том...

Александр Пушкин

Я видел дуб – без кроны и корней.

Его спилили – обратили в плаху

и на скрещенье мировых путей

установили – подивись размаху!

И слышится: «Каков был исполин!

А кольца! Кольца! Прямо вековые.

Неисправим. Дуплист. Неиспалим.

Хотя ещё палили при Батые.

Зато теперь, когда усекновен,

когда он – плаха, встаньте ж без боязни

со всех, объятых ужасом, колен,

вершите же на плахе этой казни!»

А дуб – как будто лучники внутри

затихарились, выстрелил весною

прицельными побегами – смотри! –

листвою зеленеющей, резною.

А дуб, насосом вековых колец

земные соки вдумчиво качая,

переиначил заданный конец –

недаром цепь на дубе том златая.

А дуб, лишённый кроны и корней,

шумит листвой, стоит – не накренится

и отливает пули желудей,

того гляди, ещё укоренится.