Всё это отражает общую цель программы – знакомство с поэзией, развитие любви к поэтическому искусству или по крайней мере способности к его пониманию. Нельзя не признать – цель благородна и усилия, направленные на её осуществление, можно лишь приветствовать.
Однако стремление дать полное представление как о трудности поэтической теории, так и практики играет с передачей злую шутку. Теория манит и завлекает зрителя, представляя поэзию с положительной стороны как сферу «неясного и нерешённого». Но стоит перейти к самим поэтическим строкам, как одно их звучание перечёркивает все эти старания.
Поэтический материал, который предлагают приглашаемые в эфир поэты, мягко говоря, настолько причудлив, что неподготовленный зритель в определённый момент начинает думать, что он становится объектом розыгрыша. Вот ведь только что хорошо и увлекательно говорили о поэзии и сновидениях, о животных в поэзии, поэзии и её отношении к современности, о женской поэзии. Но поэт выходит к микрофонной стойке, и всё волшебство разваливается под натиском бессвязных образов и словесной эквилибристики.
В итоге программа, задуманная в оправдание поэзии, превращается в её осуждение и разоблачение.
Виной тому сами поэты, чей плод творчества ничего, кроме недоумения, вызвать не может.
Теоретические рассуждения о поэзии в программе выглядят много привлекательнее самого поэтического материала. Но если разговор о поэзии интереснее её самой, то это плохо говорит о самом поэтическом искусстве.
Теоретики рассказывают о том, как высока и глубока поэзия. Поэты, в том числе и сами теоретизирующие пять минут назад, своими словами это опровергают.
Впечатление от просмотра одного выпуска за другим формируется негативное. Общее ощущение несамодостаточности современной поэзии и даже несостоятельности её как вида искусства. Вся та поэзия, которая начитывается с экрана, лишена независимости, нуждается в притопывании и прихлопывании, выпевании и приплясывании, в разбавлении её многозначительными паузами и ужимками разного рода. Лета Югай льёт в неё бочками фольклор, демонстрируя авторскую капитуляцию перед сырым речевым и сюжетным фольклорным материалом, превращается из поэта в Шурика на диалектологической практике. Кирилл Медведев нашпиговывает классовыми и историческими реминисценциями. Александра Крючкова нагромождает стоны, выкрики и всхлипывания. Поэтическое берёт всем чем угодно, только не словом, не красотой, не идеей, не точностью и многозначностью метафор. Всё содержание уходит в позу, фразу, жест. С этой точки зрения справедливо суждение, высказанное Александром Кушнером в одной из программ: «Звучит-то звучит, но как это будет выглядеть на бумаге».
В этом, вероятно, оправдание самого факта существования программы «Вслух», которая популяризирует визуально то, что в бумажном виде воспринято быть не может. Однако переведение письменной формы поэтического вновь в риторическую, устную, не улучшает общей картины, а лишь обнажает изъяны современного поэтического искусства.
Всё, что читают вслух эти поэты, – выглядит ненатуральным и неубедительным. Не верится, что люди так говорят и чувствуют, да и вообще хоть что-то из звучащего имеет отношение к действительности. Перед нами не обширный мир, а узкое «Я» каждого из выступающих. Смотришь – и понимаешь, что вся поэзия нынешняя сводится к накручиванию и нагромождению книжной лексики, к конструированию натужных и небывалых, экзотичных образов и сочетаний, к причудливым словесным буеракам. И всё это при отсутствии простых и ясных идей и чувств, искренней интонации.
Говорят, что у нас много поэтов. Но это не так. Поэтов, судя по программе, у нас мало. Много лауреатов, много читателей и любителей поэтического флёра, отчего-то вообразивших себя поэтами только потому, что им где-то дали грамоту или статуэтку с поэтическим кубком, потому что им удалось выпустить книжку с собственным именем на обложке. Нынешнее время позволило этим любителям поэтических текстов стать в ряды стихотворцев. Тем интереснее наблюдать за тем, как разоблачают себя из программы в программу носители громких званий и регалий. Перед зрителем проходит ряд рифмующих или не рифмующих (это теперь необязательно) замов и завов, директоров, журналистов, критиков. При этом ни одного естественного, оригинального, заводного, сметающего всё на своём пути мощным голосом, яркой рифмой, искренней интонацией поэта. Много страдающих душой и ни одного яркого безумца, много сорванцов и ни одного талантливого хулигана, завернувшего вдруг на огонёк из кабака и сыгравшего ноктюрн на флейте водосточных труб. Оранжерея стенающей интеллигенции.
Любить это? Увлекаться этим? Увольте.
Но этот вывод и делает передачу полезной. Обрисовывая идеальный образ поэзии, она вскрывает её реальное несовершенство. Поэтам дали возможность говорить, «дабы дурь каждого была видна всем». Но хотелось бы увидеть и светлую сторону. Чтобы мы поверили, чтобы мы потянулись к томику стихов. А без этого передача так и остаётся чем-то бессознательно обнажающим невзрачность и серость пейзажа современной российской поэзии.