Какие уроки актуальны сегодня, если вспоминать «жаркое лето» 1991 года
Скоро исполнится 25 лет переломным для судьбы страны, СССР, событиям августа 1991 года. «ЛГ» вновь обращается к ним и к их урокам. Наш собеседник – Сергей БАБУРИН, доктор юридических наук, заслуженный деятель науки РФ, заместитель председателя Государственной думы РФ II и IV созывов. А в те августовские дни – народный депутат РСФСР, месяцем ранее выдвинутый на пост председателя Верховного Совета России.
– В своих выступлениях, в книге «Страж нации» вы не делаете упор на таких событиях, как личное участие в боевых действиях в Афганистане, защите Белого дома в 1993 году. Больше говорите о технологических моментах законотворческой работы. Например, о проектах Союзного договора, теме возвращения Крыма России в 1992 году, признании Приднестровья, Абхазии, Южной Осетии…
Между тем вы в числе очень немногих народных депутатов голосовали против ратификации Беловежских соглашений, то есть против разрушения страны в декабре 1991-го.
В канун 25-летия августовских событий того года стоит вспомнить и июль. Тогда съезд народных депутатов РСФСР избирал преемника Ельцина на посту председателя Верховного Совета России. Сам Ельцин уже в качестве президента и его сторонники во власти поддерживали кандидатуру Хасбулатова, выдвигая также (для «комплекта альтернатив») Аржанникова, Лукина, Шахрая. Тайное голосование произвело фурор: за Хасбулатова – 342 депутата, за Аржанникова – 4, за Лукина – 71, за Шахрая –124. За Бабурина – 435!
Второй тур: за вас – 485, против – 477, за Хасбулатова – 387, против – 575. Для избрания требовался 531 голос. Были ещё три попытки, но никто не смог победить вас, хотя и вам не хватило голосов для избрания. Съезд прервали, отложив до осени. Но вскоре случились ГКЧП, запрет КПСС, крах СССР… С какими тезисами вы выступали в июле 1991 года?
– Прежде всего я сказал, что мы живём в сложное время, в эпоху великой смуты, великих потрясений и надежд. И много усилий уходит не на осмысление, а на разговоры о проблемах. Тогда (как, кстати, и сегодня) мы стояли перед необходимостью возрождения – личности, народа, государства. Сказал также, что какими бы материалистами ни было большинство из депутатов, без возрождения духовности и культуры успеха в экономике не будет.
Долгий период стержнем политической системы государства и общества была компартия. Я, один из самых молодых тогда депутатов, предложил признать: в истории КПСС были и трагические, и героические страницы, все они – наша боль, память и достояние. В новой исторической эпохе таким стержнем, скрепляющим общество и государство, призвана стать президентская система. Тут я видел две опасности, о которых и сказал. Первая – представительные органы могут вступить в конфронтацию с президентом, что будет пагубным для государства; вторая – они могут превратиться в карманную игрушку президентской структуры. Что также приведёт к плачевным результатам…
– Увы, так потом и повернулось! Видимо, те, кто голосовал за ваше избрание, осознавали возможные последствия, понимали, что, если бы Бабурин был избран председателем парламента, общественное мнение, образно говоря, уже не так бы «бегало по кругу»: «кто хуже – Горбачёв или Ельцин?». Патриоты страны, здравомыслящие депутаты, сознательные граждане были и в коммунистическом, и в демократическом лагере. Но была и общая беда: люди не имели какой-либо объединяющей программы, даже хотя бы нескольких не противоречащих друг другу тезисов, платформы для объединения.
– Да, моей главной программой и целью было подобное объединение. Я предлагал реформу исполнительных органов, президентской структуры, говорил о необходимости и основных положениях новой Конституции Российской Федерации, как и о возможных предложениях России в проект будущей Конституции СССР.
Особо подчёркивал: проблема экономических изменений не сводится лишь к переводу предприятий союзного подчинения в юрисдикцию России. Важно реально сделать предприятия действительно экономически свободными, но чтобы эта свобода сопрягалась с полной их ответственностью. Для этого – принять и закон о государственной службе, и закон о государственном долге РСФСР, как и законы о банкротстве предприятий, товарной бирже, защите потребителя и много других.
– Можно заметить определённое сходство событий и ряда ключевых деталей 1991-го и февраля 1917 года. Например, в обоих случаях немалая часть общества поддерживала лозунг «Чем хуже – тем лучше». За 25 лет мы свыклись с горьким определением «ГКЧП подвёл итог перестройке». Но «июльские тезисы Бабурина» также её подытоживали…
– Трагедия перестройки в том, что мы не смогли объединить три обязательных компонента: демократию, патриотизм и эффективную экономику. Я и сказал это 11 июля 1991 года. Занимаясь экономической реформой, требовалось создавать условия для отечественного предпринимательства. На мой взгляд, и сегодня, если говорить о назревших реформах, следует помнить о духовно-политическом российском своеобразии, о наших собственных экономических традициях.
В 1991-м я вспомнил в выступлении известные слова: в России против дурных законов есть одно средство – их дурное исполнение. Далее говорил о необходимости максимально использовать интеллектуальный, духовный потенциал съезда, Верховного Совета РСФСР в определении правильных решений, то есть законов, и верных приоритетов.
Например, мы, к сожалению, тогда не приступили к реформе национально-государственного устройства. Я призывал не только на словах поддерживать возрождение русского казачества, равно как и возрождение национальных культурных традиций других народов России. Говорил, что в обновляющемся обществе почему-то боятся даже понятия «русская нация», а ведь совершенно верно замечено: от состояния духа, общей культуры и самодостаточности, уверенности русской нации будет зависеть самочувствие всех народов России. Интернационализм не выдуман большевиками, как это до сих пор пытаются внушать нам либералы. Это национальная черта русского народа – давайте в этом верить хотя бы Бердяеву.
– Ваше выступление, при всём тогдашнем разливе гласности, опубликовала лишь одна газета. Это тоже был своего рода звоночек!
– Оголтелость «демократической» прессы дополнялась в тот момент двуличием ряда видных руководителей ЦК КПСС. Большинство депутатов-коммунистов поддерживали на выборах мою кандидатуру, а ответработники ЦК лично ходили от группы к группе, подсказывая то, что им велели «сверху»: за Бабурина голосовать нельзя.
Но дело вообще-то даже не во мне. Советский народ, справедливо мечтавший о переменах, был обманут группой руководителей во главе с Горбачёвым. В августе–декабре 1991-го союзные и российские депутаты, многие из которых были известными врачами, учителями, производственниками, арифметическим большинством голосов, словно вдруг ослепшие, поставили крест на СССР. На своей стране! На стране, в которой родились, учились в бесплатных школах и вузах, стали гражданами, настоящими профессионалами, а кто-то вошёл в состав высшего эшелона представительной власти. Увы, в большой массе эти «самые лучшие» оказались не готовыми к политическим испытаниям.
В июле многое можно было предотвратить. То, чем я завершал тогдашнее выступление, актуально и сейчас: «Реформа России должна опираться на наши национальные традиции, на деполитизацию отечественной истории, особенно советского периода».
Честно скажу: мне очень жаль, что в августовских событиях я не имел полномочий и возможностей защитить Советский Союз, чтобы потом придать ему новое дыхание. В итоге потом перешёл в жёсткую оппозицию Ельцину и его команде разрушителей.
– Не кажется ли вам, что многие проблемы, порождённые августом 91-го, не решены до сих пор?
– Вопрос многогранен. Попробую ответить с позиции человека, который обладает опытом законотворческой деятельности в интересах большинства граждан страны.
Так сложилось, и в этом наша особенность, что для русского человека жить по правде, по совести – суть земного существования. Когда право подменяется волюнтаристско-командными методами управления, появляются люди, которые стремятся осуществить свои интересы и потребности не юридическими, а иными, если так можно сказать, окольными путями, в том числе с помощью злоупотребления властью. Право оттесняется патологическими «нормами», так как в фактический стандарт возводятся определённые социальные отклонения. Закон и его применение на практике становятся несправедливыми, когда общая, обязательная для всех и каждого законность заменяется законностью корпоративной. Это не только моё мнение, так когда-то считал нынешний глава Конституционного суда Валерий Зорькин.
Вопрос о несправедливых законах не сегодня возник. В форму закона иногда может быть облечён даже государственный произвол, и тогда мы имеем правонарушающее законодательство. На Западе, кстати, вопрос о произволе государства ныне вылился в «формулу Радбруха» – праве суда отказываться от выполнения тех действующих законов, которые несовместимы со справедливостью.
Нравственные начала, которые выступают гарантом того, чтобы само государство не превышало своих полномочий, требуют от него в применении принуждения соблюдать пределы этого права, ибо против чрезмерного принуждения имеет право выступать контрпринуждение. А это и будет справедливое беззаконие.
Возродить во многом порушаемую социальную справедливость, может быть, даже провести конституционную реформу, смягчить и устранить противостояние несправедливых законов и справедливого беззакония – это, на мой взгляд, задача сегодняшнего дня. Для президента, парламента. Для суда и уже не безмолвствующего народа.
Беседу вёл Игорь ШУМЕЙКО