Сны с ангелами

Литература / Мастерская
Мнацаканян Сергей

Теги: Сергей Мнацаканян

der: none; padding: 0px;">

Любе

Всё, казалось бы, славно на старости лет,
временами фартило,
есть в кармане валюта на хмель и обед,
а любви не хватило.

Ты запоем пролистывал тысячи книг.
Не похож на кретина.
Но зачем-то под рёбрами мечется крик,
что любви не хватило…

Изнутри, ниоткуда такая тоска –
как волна, накатила!
между тем на земле просквозили века,
а любви не хватило…

Ты-то думал, что жизнь хороша и легка…
Ухмыльнись некрасиво:
слава богу, что жизнь до того коротка,
что любви не хватило.

80-е. ОТТЕПЕЛЬ

Весна – невыразимо нежная!
Предвестьем радости иной
по склонам выползли «подснежники»,
из-под ресниц сочится гной...

* * *

...плещет век за спиною – любимый, отпетый, проклятый,
поразвеялись там и любовь и Советская власть...
ну, давай, пацаны, засыпай его грязной лопатой,
чтобы здесь от тоски и напасти иной не пропасть...
Мы ужо над судьбой спохмела нахохочемся всласть!

* * *

Так вот – смещаются критерии,
не выполняются гарантии –
и расползаются империи,
и разбегаются галактики...
А также более иль менее –
и под шумок, и под овации –
претерпевают изменения
устойчивые репутации...
Сомнительное мнётся кружево,
как снег над старою калиткою,
и судьбы, словно сумрак, рушатся,
> и правда шьётся белой ниткою.
Пока идёт распад материи
и ломка старого сознания,
осуществляются мистерии
и отзываются рыдания...
Уходит будущее в прошлое,
а настоящее в грядущее,
пока поются песни пошлые
и строятся квартиры душные.
Неужто же венец творения
в руках всевышнего редактора,
который бешенство материи
выплёскивает из реактора?
Ужель промчится жизнь истошная,
по слякоти прощально шаркая?
Но нет – ревёт процесс истории,
и это рушит иерархии...
Покуда ставим многоточие,
учитывая бесконечное,
а также прочее и прочее –
сиюминутное и вечное!..

90-е. НАЧАЛО

Без бога в душе, без царя в голове
Россия летит в океане лавэ –
хрустит мировая валюта…
Куда ты попал, на «Титаник» какой,
а впрочем, махни на всё это рукой,
подумаешь – морок и смута.

Чиновные свечи в ладонях горят,
как будто открылся бы временный ад
в старинной Елоховской церкви,
стоят партократы, не веря в Христа,
но пуза и плечи истошно крестя,
и в чёрных костюмах, как черти…

Вот так промелькнули они по ТэВэ,
вот так-то прошлись колесом по тебе,
твои девяностые годы,
метут сквозняки, только тень на лице,
вот так-то навек обмишурились все,
кто жаждал любви и свободы.

Песка не хватает в песочных часах,
отечество спит – и в его небесах
уже не хватает озона,
под сенью знамён и газетных икон
в России отныне единый закон –
кирзовый закон Черкизона…

* * *

Из коммунального уюта
мы прорвались в капитализм…
…и всё понятней почему-то
тоска перемещённых лиц.

РОКОВОЙ СОНЕТ

...меня Москва с рожденья окружила,
мне подмигнула и заворожила...
Завьюжила окрест – белым-бела,
и закружила и приобняла...
Я поглядел окрест – ну и дела,
такая неприличная морока,
по воле века, а скорее, рока
смыкается немыслимая мгла...
Давным-давно на тыщи мелких льдин
распалась жизнь, которая пленяла...
Ты оглянись – окрест такая синь,
как будто в небесах – и горя мало,
…а я ещё живу – неверный сын
московского Интернационала…

ЮБИЛЕЙ

Я скоро стану стариком,
и остро в горле встанет ком,
что ты в больнице, а не дома,
такой дурак, такой бедняк,
но всё же, господи, не рак,
а язва или аденома...
Теперь живи – иллюзий без,
наперекор, наперерез,
но волею не Бога – чёрта:
вся жизнь – химический процесс,
да, этот мир придумал бес,
дерьмом полна его реторта!..
Природа всё-таки глупа –
готовит старикам гробá,
когда бы ими восхищаться,
носить с любовью на руках,
хотя б за то, что знают, как
на свете жить или прощаться.
Ты собирался долго жить,
и горевать, и ворожить,
приняв за чистую монету
весь этот мир, весь этот мрак,
где глаукома или рак, –
ну а зачем? ответа нету...
Я скоро стану стариком,
об этом ведаю тайком,
что вскоре мне взметнуться дымом
в родное небо, но о том,
что близко с вечностью знаком,
не признаюсь своим любимым.

* * *

В этой повести без названья,
где несбыточный брезжит свет,
на земное существованье
отпускают немного лет…

Скоро кончится эта квота –
замираю на сквозняке:
ослепительная свобода
зябко чудится вдалеке…

* * *

Памяти Ст. Л.

Это русский Египет, это сфинксы в ночах Ленинграда,
и потрёпанный Питер, объятый силками скорбей,
это сон Эрмитажа и сумерки Летнего сада,
где проносится «бентли», округлый, что тот скарабей.
То ли власть виновата, то ли просто плохая погода?
То ли в душах опять алкоголь разжигает пожар,
это русский Египет – великое время исхода:
миллионы сограждан заселяют замшелый Земшар.
Русский мiр пирамид и предательства слуг фараона –
вспоминается то, что не высказать в трепетных снах,
это было когда-то – во время, как водится, оно,
но опять повторится, коль дело – ну, попросту швах…
Между тем указует костистая кисть демиурга
в направленьи болот, на холмы и на топи Москвы,
это русский Египет – и магия Санкт-Петербурга,
что расходится снами и с нами выходит на «вы».
Это отсветы мумий витают в ночах Эрмитажа,
как летучие мыши в пещерах ушедших держав,
это русский Египет – утрата, потеря, пропажа,
но за то воровство не схватить никого за рукав…
Распадается мир, в запредельные дали углýбясь,
и – откуда неясно – прощальный доносится вой,
и на это с презреньем взирает бессмертный Анубис,
чуть качая бесстрастно собачьей кривой головой…

МЕЖИРОВ

Мне помнится бильярдный стол в мансарде,
и на сукне тяжёлые шары,
которые в немыслимом азарте
сшибались, словно в космосе миры...

Планеты эти из слоновой кости
и плотное зелёное сукно...
И сам я, бильярдистом званый в гости,
смотрел на мир, как в тёмное окно...

Он был поэт и гений биллиарда,
мистификатор и интеллигент,
один из тех столпов, кто послезавтра
войдёт в число таинственных легенд.

Меняет жизнь свои ориентиры,
и в этом ей подыгрывает власть.
Гудят пиры, взрываются квартиры,
и ослепляют деньги, а не страсть.

Но вечный бой затронул не кого-то,
и почему-то багровеет снег,
и вот уже с разбитого капота
сползает тихо сбитый человек…

А вечность потихоньку убывает,
как будто книгу странную прикрыл.

… – В поэзии прогресса не бывает, –
мне Межиров когда-то говорил.

* * *

Ревёт над миром ночное время,
и человек в тупике вселенной
объят метелью обыкновенной,
поди, поставь его на колени!..

Да, вы навидались Европ и Азий,
не остерегаясь случайных связей!..
А в мире бродит в сетях транзита
синдром иммунного дефицита...

Неужто жизнь навсегда разбита,
и мир у ядерного корыта
вдруг замер: – Аидом сквозит из трещин
на семь миллиардов мужчин и женщин...

если пророчествует,

и вдруг за его плечом