* * *

Слышу голоса: «Ахмедов, хватит!

Ну кому поэзия нужна?

Мода на стихи прошла, и, кстати,

На земле другие времена.

 

Почему из сердца, как занозы,

Ты не вырвешь беды стариков

И в глазах своих мешаешь слёзы

Со слезами горских бедняков?»

 

Что нам ожидать, когда кувшином

Выскользнула истина из рук,

Расколов народ на половины,

И в беспамятство мы впали вдруг?

 

Всё не так, как было. Всё иначе.

Но живём, как прежде – не хитро:

Добротою нищета богаче,

А богатство скупо на добро.

 

Как же мне не говорить о строках,

Что застряли в горле сгустком тьмы?

Ну зачем же сами раньше срока

Судный день свой приближаем мы?

 

Где найти мне твёрдую опору?

Где мне взять её, как не в стихах?

Поровну для всех и даже вору

Шанс любви всегда даёт Аллах.

 

Что же мы молчим, как истуканы,

И за что друг друга мы грызём,

И, как псы, грызут друг друга страны,

И вода идёт на бой с огнём?

 

Не о тех – живущих сыто, пьяно,

Я в стихах Всевышнего молю

О несчастных. В песнях неустанно

Только их жалею и люблю.

* * *

Погряз век новый в зависти и злобе,

И нет любви – чему мы все виной.

Любовь ещё зародышем в утробе

Уходит к лучшей жизни в мир иной.

 

Вокруг твердят, что времена такие.

Как мрачен мир под мёртвой вышиной!

Когда-то были яркими, большими

На небе звёзды. Ныне – ни одной.

 

Мгновение

Эта ночь без шума и без крика

Кажется подарком тишины,

Где грехи от мала до велика

Мне в одно мгновенье прощены.

 

И родятся неземные звуки

В этой первозданной тишине.

И тяну к Всевышнему я руки,

И Всевышний тянется ко мне.

 

Мне не жалко жизни за мгновенья,

Где один я, но не одинок

В мире, где ни смерти, ни рожденья,

А один Всемилостивый Бог.

 

Ночь в ауле

Млечный свет на горы льёт луна.

Нет ни птиц, ни песни колыбельной,

Ни шагов. Лишь в выси беспредельной

Песня тишины едва слышна.

Счастьем пахнут воздух и вода,

И родной земли дух терпко-сладок.

И в душе моей такой порядок –

Не было такого никогда.

 

Над горами звёзды, как цветы,

Расцветают во Вселенском поле.

Только счастье. Нет ни слёз, ни боли.

Только свет и песня с высоты.

 

От реки, похожие на птиц,

Всё летят, летят воспоминанья.

И встают, как призраки, преданья

Чередою позабытых лиц.

 

Мне набрав цветов среди камней,

Детство возвращается вприпрыжку.

Вот и сам я в дерзкого мальчишку

Превращаюсь в памяти своей.

 

Двадцать первый век, он никогда

Мне не станет в этом мире братом.

В веке остаюсь я жить двадцатом,

Где и жил – в ауле Гонода.

Перевод Владимира Серова

 

Надпись на книге восточных поэтов

 

Всё то, что было, есть и будет –

всё воплощается во мне,

Не спрашивай! Иди за мною.

Я в объясненья не вмещусь.

Насими (1370–1407). В меня вместятся оба мира…
Пер. К. Симонова

 

Во мне начала и концы миров,

Во мне основы их и их покров.

 

Во мне движения времён секрет,

Во мне вопросы и во мне – ответ.

 

Начало – небеса, земля – конец.

Я – жизни смысл! Я – вечности венец!

 

Один Всевышний знает все пути,

Но я старался лишь себя найти.

 

Томился дух телесностью земной,

И ныло тело, сжатое душой.

И день в раю, а на другой – в аду,

Я в этом балансировал ряду.

 

Порою кладом сокровенным был,

Убогим бедняком порою слыл.

 

Моим был мир – в нём не было меня.

А был я эхом тающего дня.

 

Во мне сошлись века, стихом звеня, –

Не раз за песни погибал и я.

 

Мальчишкой был я стариком седым –

Старея, полон жаром молодым.

 

И этот мир, и тот во мне сошлись –

Начало и конец, а вместе – жизнь.

Благодаря Аллаху одному

Миры во мне… И всё уйдёт к Нему…

 

Стена расстрела

В крепости Дербентской, неподвластной тленью,

Есть стена расстрела, в гнёздах пуль свинцовых.

Люди для людей служили здесь мишенью

В революции сражениях суровых.

 

Пуле наплевать на красоту наречий.

Смерть – её язык, убийство – её слово:

– Красных к стенке! – гнев диктует человечий;

– Белых к стенке! – раздаётся крик другого.

Времена прошли – эпоха изменилась:

Я опять поставлен у стены расстрела

И прошу последнюю у жизни милость –

Чтоб упало на родную землю тело.

 

А весенний день доносит, нежа ухо,

Соловья рулады из сосновой чащи…

Только пули падают мне в сердце глухо,

Как враги мелодии, во мне звучащей.

 

Время как стена расстрела для поэта –

Остаются лишь последние мгновенья.

«Пли!», «Огонь!» – я постоянно слышу это.

И стреляют – без ума и сожаленья.

 

Красный до сих пор не кается и белый,

Не изжив обиды в мире скоротечном.

Оба, в стойке «Смирно!», у стены расстрела

И друг друга так и убивают вечно.

 

Смотрит на меня Нарынкала^* с укором,

Гнёзда пуль законсервировав умело,

Смотрит сквозь века геройства и позора,

Навсегда изранив той стеной расстрела.

 

От таких времён убереги, Всевышний,

Когда люди вновь у стен расстрельных встанут,

Но готов я к стенке, без печали лишней,

Если это будет нужно Дагестану.

 *Нарынкала – название цитадели Дербентской крепости.

 

Разделённый народ

Люди, что на Родину вернулись,

Родину, которой больше нет,

Ранят ваши слёзы, словно пули.

Как вам выплыть из пучины бед?

 

Что могу я пожелать вам, люди,

На ваш стон у линии границ?

Не замажешь пропасти полудой**,

Не даны вам крылья, как у птиц.

А мольба возносится над миром:

– Родину верни, Всевышний, сирым!

 

Велики грехи страны без края –

Разделённый горестен народ:

Родина родная – жизнь чужая,

Счастлив, кто на родине умрёт…

 **Полуда – слой олова, используемый для предохранения от коррозии.

 Дом

Человек ушёл из дома

Долгой странника тропой,

Возвышался дом знакомо,

Но он свет забрал с собой.

 

Бельмами холодных окон

Дом оплакивал беду.

Ждал у тропки одиноко:

Не покажется ль в виду?

 

Время минуло – вернулся

Мир объездивший жилец.

В очаге огонь взметнулся,

Свет зажёгся наконец.

 

И пошли в тот дом сельчане –

Входят в дверь по одному.

И опять звенят стаканы –

Благо повод есть к тому.

 

Звуки говора родного

Разбудили душу в нём…

Человек родился снова,

Осветив отцовский дом.

 

* * *

Одиночество внутри меня,

И чуждый мир снаружи –

Путь бесцельный и безлюдный,

Без коня и в грязь, по стуже…

 

А за мной тропа взывает

Из аула Гонода:

– Отчий дом оставив,

Ты зачем уходишь? И куда?

 

Открываю окна в утро –

Каспия волна под ними,

А в груди всё горцы

И снега хребтов
                        в небесной сини…

 

Ищем человечности,

Но глупость двигает толпой.

И несносно, страшно

Одиночество в толпе людской.

 

Небо городское незнакомо

С мягким лунным светом,

В окна дома не струится ночь

Серебряным приветом.

 

В млечном шлейфе горного тумана,

Зыбкого, как сон,

Тает вздох мой городской,

И грудь пронзает тяжкий стон…

 

Сердца путь и песни путь

Во мне сошлись и вьются вместе –

Берегут ещё и жизнь мою,

И голос горской чести…

Перевод Мамеда Халилова