СЕРГЕЙ ЕСЕНИН в моем незаурядном творчестве:

* * *
"Путник, в лазурь уходящий,
Ты не дойдешь до пустыни..."

С.А. Есенин

Я иду к тебе по зову сердца.
Ты одна осталась на Земле,
Для кого я вспоминаю детство,
Где я плыл на белом корабле.
Ты одна из множества живущих,
Кто со мной поплыл на корабле
В светлые просторы дней минувших,
В дали, не подвластные хуле.
Ты одна, кто, позабыв обиды
И увидев светлое во мне,
Воплотила миф кариатиды
В жизнь мою, тонувшую в вине.
Ты одна - кого я так измучил, -
В чьих глазах я лучше, чем я есть;
И кому я никогда не скучен
Ни в былом, ни в настоящем, здесь.
И когда я вспоминаю детство,
Жизнь свою и все вокруг кляня,
Я иду к тебе по зову сердца:
Ты одна осталась у меня.



ЗДЕСЬ

"Сестры-суки и братья-кобели,
Я, как вы, у людей в загоне".

С. Есенин

Здесь не встретишь правителя чести,
Не найдешь предводителя зорь,
А с рабами корысти и мести
Ты о совести лучше не спорь.
Здесь не станет ни другом, ни братом
Ни бедняк, ни - тем боле! - богач.
Окруженный хулой и развратом,
Ты невинной душою не плачь.
Здесь в безумии зависти алчной
Попирается воля небес:
Каждый продался подлости мрачной,
Как носитель коварного бес.
Здесь тебя не поймут, но заставят
Пить болотную гадость карьер,
И тебя же мерзавцем ославят
И повесят потомкам в пример.
Здесь свободе твоей - не ужиться;
"За" и "против" обдумай и взвесь.
Будет солнечное дорожиться,
Если души очистятся здесь.



НАВАЖДЕНИЕ
Светлой памяти
моего брата по духу
Сергея Есенина

Этот ветер восточный,
Этот ветер хмельной
Разбудил меня ночью,
Будто знался со мной.
Я спросил его: "Ветер,
Что ты ищешь во мне?"
Ветер тихо ответил:
"Шаганэ, Шаганэ".
Я сказал ему: "В грустной
Русской вьюге-пурге
Про персидские чувства
Знал Есенин Сергей.
От земель Алазани,
Хорасанских огней
Долети до Рязани
И найдешь Шаганэ".
Ветер веял и слушал,
Но понять не хотел,
Что в пустынную душу
Он сейчас залетел.
И, наполнив собою
Все пустоты души,
Ветер странной мольбою
Растворился в тиши.
И я мучился ночью,
И не знал, что со мной...
Ах, ты, ветер восточный,
Ах, ты, ветер хмельной!



АЗАРТНАЯ ИГРА


Эту жизнь я уже промотал,
В непонятные игры играя.
Ты простишь ли меня, дорогая?-
Но банкрот я, и кончился бал.
Я не шулер. Но хваток азарт!
И в игру я был втянут коварно;
И в раскладе убийственном карт
Я увидел,- попытка бездарна.
Но азарт - как взбесившийся конь!-
И я новую делаю ставку:
Все, что было поставил на кон;
Вновь расклад и... о, дайте удавку!
Но насмешливый гул казино,
Эти самодовольные туши,
Напоив меня терпким вином,
Предложили поставить мне душу.
О, пьянящий азарт! И на кон
Полетела душа без оглядки...
Эх, увы, не Есенин я: он
Лишь на женщин да зелье был падкий.
И ликующе-зло банкомет
Разметал роковую колоду...
Ну а дале все просто: я - мот.
Даже сил нет повыть на погоду.
Дорогая, хоть слово скажи;
Не казни в эту пустошь и стужу:
Ведь тобою любимую душу
Промотал я, играючи в "жизнь".




* * *

В сонном шорохе осеннем
Колдовством дремотных дум
Мне явился вдруг Есенин,
Опечален и угрюм.
Я спросил его: «Сережа,
Отчего в твоих стихах
Так привольна и пригожа
Дева песенна в грехах?»
Он, не думая, ответил:
«Оттого, что мир любви
Не грехом телесным светел,
А симфонией в крови».
Я спросил: «Так отчего же
В дебрях слякотной молвы,
Извращен и искорежен,
Не сберег ты головы?»
Он задумался надолго.
А потом сказал: «Вполне
Может быть, что людям толком
Не пропел о Шаганэ».
И, воспомнив имя милой,
Он еще угрюмей стал.
На плечо его уныло
Лист осенний опадал.
Но, стряхнув и лист, и думы,
Вдруг спросил он: «Бахтиёр,
А с чего ты сам угрюмый,
Отчего твой грустен взор?»
Я сказал: «Эх, брат Серега,
Мир людей меня «достал»:
У счастливого порога
Потерял я Идеал».
«Не грусти!- сказал Есенин,-
Лиру звонкую настрой
И назло тоске осенней
О любви своей пропой!
Собери все звуки мира,-
Звуков много Бог создал,-
И тогда душой и лирой
Обретешь свой Идеал!»
Так сказав, исчез Есенин.
Я же слышу новый шум
В сонном шорохе осеннем,
В колдовстве дремотных дум…




* * *


По-есенински, что ли, взгрустнуть
И, как он, поскандальничать впьянь?
Истерзали томления грудь.
То богиня была или дрянь?
А, быть может, по-блоковски встать
И уйти завороженно в даль?
Как я мог так от жизни устать?
То камея была или шваль?
Или просто по-пушкински в смех
Обратить всю душевную гарь?
Благочестием движется грех!
То камена была или тварь?
Но по-лермонтовски не хочу
Исстрадаться в лиричную гладь
И слезами облиться в парчу.
То ли Муза была, то ли - б….



НЕВЫРАЗИМОЕ


Безысходная, осенняя
Белым облаком взошла.
Веют боли от Есенина,
Всюду Блоковская мгла.
Поцелуи предзакатные,
Эхо смутное: прощай-й...
В небе призраки фрегатные
Не зовут в туманный край.
Исчезает, растворяется
Силуэт смятенных дней:
То ли облако теряется,
То ли тень чужих очей.
Недоступные объятия,
Безнадежное: прости-и...
Тайный холод неприятия
Ускользнувшего пути.
Персиянка ль, незнакомка ли
В осень вьюгою вошла...
Причитающему скомкали
Душу песни, боль и мгла.




ПОДРАЖАНИЕ РУССКОМУ БРАТУ

«Шаганэ ты моя, Шаганэ…»

С.Есенин

Гульсара – не моя Гульсара.
У судьбы не любимчик я, что ли,-
Не отвыкну от пасынка роли,
Повторяя с утра до утра:
Гульсара – не моя Гульсара.

У судьбы не любимчик я, что ли:
По-иному встречаю рассвет
И глотками смакую шербет
Одиночеством данной мне боли.
У судьбы не любимчик я, что ли?

Не отвыкну от пасынка роли,
Притворяюсь веселым в беде.
Во враждебной для духа среде
Я мечтаю о лучшей юдоли.
Не отвыкну от пасынка роли.

Повторяя с утра до утра,
Что любимая женщина где-то
Ублажает другого поэта,
Я у смертного маюсь одра,
Повторяя с утра до утра:

Гульсара – не моя Гульсара.
Утешаю себя саботажем:
Ведь на зов повелительный даже
Не пришла к Магомету гора!
Гульсара – не моя Гульсара.




БЕЗ КОМПЛЕКСОВ

«Ты сказала, что Саади
Целовал лишь только в грудь…»

С.Есенин
Я не знаю, как Саади
Целовал красотку в грудь,
Но тебя схвачу я сзади
И прижму к чему-нибудь.
Ты вольна сопротивляться
Для приличия, слегка.
Лишь не вздумай ты брыкаться:
Тяжела твоя нога.
Подведу тебя к постели,
Рухну в прелести твои:
На твоем шикарном теле
Все объекты - для любви;
Проведу рукой по бедрам,
По «долинам» и «холмам» -
Мой «гусар» восстанет бодро -
И начнется тарарам!
О, как будешь ты прекрасна,
Извиваясь подо мной,
Как нежна и сладострастна,
Став на время неземной!
Извержение вулканов
Встретим мы в единый миг,
Воплотив мечту романов,
Всех рожденных страстью книг.
Отдохнув, продолжим мудро
Мы с тобою шлифовать
Откровенья «Камасутры»,
Игнорируя кровать.
И в конце: «Чего же ради,-
Вопросим,- свой скорбный путь
На земле прошел Саади,
Целовавший только в грудь?»




ЮЛЬКА

Юлька, Юлька, дева-красотулька,
Почему же я тебе не люб?
Может, совершим с тобой прогулку –
И тогда поймешь, что я не «дуб».
Я тебе напомню, как Есенин
Персиянке пел свои стихи,
Как ее склонял в саду весеннем
Постигать любовные грехи.
Расскажу о том, как Маяковский
Лилю Брик смертельно обожал
И, не выдержав тоски чертовской,
На курок для выстрела нажал.
О Володе и Марине Влади
Без меня ты знаешь хорошо,
Как загнулся он любови ради,
Выпитый мирскою томошой.
Было много байронов и гёте,
Пушкиных, гомеров, окуджав,
Кто страдал в своем духовном гнёте
И в чаду рифмованных держав.
Вот теперь и я к святой когорте
Подбираюсь робко, не спеша,
И в моей взволнованной аорте
Еле дышит скромная душа.
Завершая краткую прогулку,
Я шепну одним движеньем губ:
Чтобы жил я в этом мире, Юлька,
Должен быть тебе мой образ люб.




НА ПРОЩАНИЕ

Я покидаю Вас без объяснений,
Без перевода прошлого в партер:
Я не хочу закончить, как Есенин,
Свой век в петле в отеле «Англетер».
Да, ухожу без обвинений жестких,
Без памяти, открыто, не тайком.
Мне будет в срам, как бедный Маяковский,
Быть найденным с простреленным виском.
Не надо слов, и слезы бесполезны;
Любовь пройдет, и выстоит душа.
Зачем, как Пушкин, мне стоять у бездны,
Пред свиньями стихами мельтеша?
Я ухожу, всего сполна отведав,
И вряд ли за кого-то заступлюсь.
Мне завещал сердечный Грибоедов
Не доверять возвышенности муз.
Я покидаю Вас, не обессудьте
Меня за то, что с вами был на «ты».
Себе другого барда раздобудьте
И возродите прежние мечты.
А я свой путь в абстракцию направлю
И удалюсь от суеты мирской.
Прошу простить, что Вас я не прославлю
Ни рифмами, ни песенной тоской.




НЕИЗБЕЖНОСТЬ

Ах, Пушкин, Пушкин, ты ль один
Довел меня до сумасбродства
Искать в рифмованном уродстве
Свободу вольных бригантин?
Наверно, да. Но был Сергей,
Твой брат, блондинистый повеса;
А до него - ревнитель беса
И демонических страстей.
Певец вина, да вы втроем
Меня заставили молиться
Парнаса ветреным девицам,
Балующим с моим конем.
Но тщетны страстные мольбы:
Никто моих не слышит песен, -
Я никому не интересен,
Как безразличны мне столбы.
И, маясь в собственном плену,
Я в добровольной этой пытке
Уже не делаю попытки
Поймать летучую волну.
Я просто в скрежете пера
Воображаю треск рутинный
Моей сгоревшей бригантины...
И так - до каждого утра.



МАРИИ ШАРАПОВОЙ - 28

Скажи, невлюбчивая Мэри,
Ты помнишь Сержа из Рязани?
Его расстроили те двери,
Что не открылись в Хорасане.
За теми прочными дверями
Жила задумчивая пери
И не общалась с кобзарями,
В любви ломающими двери.
Но не прошли потуги даром:
Пусть не случилось то свиданье,
Сергей своим небесным даром
Спел про красивое страданье.
Все во Вселенной повторимо,
Певцы всегда поют о пери.
И я пройти не в силах мимо
Твоих дверей закрытых, Мэри.
Пускай и ты меня не впустишь
В свое ночное измеренье,
Но в результате я от грусти
Сложу певучее творенье.



ОЧЕВИДНОЕ

«Миру нужно песенное слово»,-
Говорил Сергей во время бурь.
Но корежат графоманы снова,
Публикуя выспреннюю дурь.
Достают меня до самой плевры
Гении подвальной полутьмы:
Их претенциозные «шедевры»
Хуже всякой пакостной чумы.
Кто из них, несчастных, может храбро
Взять и отказаться множить бред,
И вооружиться легкой шваброй,
Чтоб убрать из комнат пыли след?
Если нет божественного дара,
Хоть насилуй музу круглый год,
Не сумеет бедная кифара
Восхитить разборчивый народ.
Даже в ловле мух для мухолова
Неприемлем жалкий плагиат.
Миру нужно песенное слово,
А не какофонный суррогат.




ДОМ НА ЧАРВАКЕ

Твой дом на Чарваке –
там звезды для подсчета,
Там сказочный рассвет
и колдовской закат,
Там воздух для любви,
для жизни и полета,
И атмосфера там
для пения цикад.
Ты пригласи меня
по дружбе нашей в гости
И во дворе накрой
обычный дастархан.
Со мной ты можешь быть
и запросто и просто:
Ведь я не олигарх
и не восточный хан.
Но я умею петь
не хуже Александра,
И братья мне давно
Серега и Омар.
Окутаю слова
мелодией меандра -
И прекратит пищать,
заслушавшись, комар.
Из чайника нальешь
процеженный напиток
И на манер невест
подашь мне пиалу,
И вспомнишь грусть моих
рифмованных попыток
Вальсировать с тобой
на призрачном балу.
Я скромно отшучусь,
но поведу нескромно
Себя в твоем дворце,
приблизившись к твоим
Глазам, плечам, рукам, -
и, воздыхая томно,
Мы перед всплеском чувств
уже не устоим.
И, не начав ни пить,
ни разносолы кушать,
Я сразу перейду
на плотские хлеба.
Ты будешь говорить,
а я не буду слушать:
Я буду пить тебя
от пяток и до лба!
Над нами Млечный Путь
застынет от восторга
И будет он сиять,
как тысячи свечей.
И будет длиться ночь
прерывисто, но долго,
Подстегивая нас
на мягкой курпаче.
И вот уже восход
зардеется волшебный,
И ты шепнешь: «Увы,
безжалостна судьба.
Пора тебе домой,
обратно в город хлебный».
А я скажу, что мне
милей твои хлеба.
Но ты, обняв меня
в своем костюме Евы
И попросив сменить
Адамово трико,
Исторгнешь из души,
что все мои напевы
Прослушать в ночь одну
не так уж и легко,
Что будет новый день
и ночи будут снова,
И мы еще не раз
на зорьки поглядим,
Но есть порядок дел –
и он всему основа,-
Иначе мы себе
серьезно навредим.
И напоследок ты
прильнешь ко мне губами -
И на моих губах
останется тоска.
Я поплетусь домой,
терзаемый мольбами
Не уходить навек,
вернуться на века.
Я обернусь назад,
но ты не удостоишь
Меня своей слезой,
завернутой в кулак,
Но, помахав рукой,
на лучшее настроишь:
Мол, ждет меня всегда
эпический
Чарвак.
И я вернусь в Ташкент,
в пустынный город муки,
И стану прозябать,
надеясь и терпя,
И буду вспоминать
в страданиях разлуки
Твой дом на Чарваке
и в доме том
тебя.



АЛМА БАЯН - 2

Алма Баян, Алма Баян,
Если Серега и был хулиган,
Это не значит, что песни его
Людям не дарят совсем ничего.

Алма Баян, Алма Баян,
Я повидал предостаточно стран:
Был и в Казахии, милой тебе;
И предавался с хохлушкой гульбе;

И в Беловежскую пущу входил,
Видел там много различных Людмил;
Был и во Франции, только не ел
Мерзких лягушек, суспензий хлорелл;

Был и в Германии, с бюргером пил
Пиво баварское, но не любил
Девок немецких, подобных самцам:
Я предпочел быть зачислен к скопцам.

Ну а России особый респект -
Там упражнял я вовсю интеллект:
Девушки русские очень умны -
В диспутах часто терял я штаны,

Но удавалось одежду спасти
И по здорову себя унести.
Понял одно я, как тот волостель,
Что подчиняет народы постель.

Сопротивляться бессмысленно нам –
От целомудрия множится срам.
Этими мыслями я обуян,
Как и Серега, Алма Баян.

Своим поэтическим комментарием Вы заблокировали поток прозаических признаний в любви к константиновскому Гению от бесталанных по(читателей) его солнечного таланта, "щедро рассыпанного им по его стихотворениям и поэмам" (ЛГ).
Большой Вам респект и уважение!

Спасибо. Но я не ставил себе целью кому-то что-то блокировать. Это - демократичный сайт, и каждый вправе изливаться, как может. Я излился в виде шедевров. Сергей Александрович научил меня музыке стиха. Он, по моему личному мнению, мелодичностью своих произведений превзошел даже самого Александра Сергеевича.
Но я понял, что Вы имели в виду под словом "заблокировали". Еще раз благодарю.

Простите бесталанного за косноязычие ("Хотел бы в единое слово ..." ® ЛА Мей).
Но как мне выразить "единым словом" своё мнение, что после прочтения Вашего поэтического комментария, последующие -- воспримутся слабосвязанным набором букв профанирующих графоманов?
Мне кажется форумчане этой ветки так же оценили Ваш шедевр и он пока не замазывается "излияниями каждого".

Как раз это я и понял в Вашем слове "заблокировали".

Есть магия в стихах Сергея Александровича. И ведь мощная и пленительная. Ну и собакам кость он тоже бросил.
« Я ругаюсь
И буду упорно
Проклинать вас хоть тысячу лет,
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век вы нищими
И строили храмы божие,
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие». Сергей Есенин.

Будто предвидел поэт и видел Пермь на сто лет вперёд.
«Тринадцать», Лев Игошин Стихи.ру