Ольга Погодина-Кузмина. Уран. – М.: Флюид ФриФлай, 2019. – 384 с. – 1000 экз. – (Книжная полка Вадима Левенталя).
«Миф об Уране – это история неблагодарных детей» – фраза многое объясняет в новом романе Ольги Погодиной-Кузминой «Уран».
Сама автор говорит, что в книге много документального. Тут и реальная советская история: год смерти Сталина, Эстония, урановый комбинат, уголовники, «лесные братья», шпионские гнёзда, поднятый из архивов «план Даллеса», диверсии. И всё это завязано на интриге захватывающих поисков «момента истины», практически как в одноимённом романе Владимира Богомолова.
Погодина-Кузмина признаётся, что её интересует «формирование послевоенной идеологии и быта советской страны», свой труд она сравнивает с работой археолога, который очищает «образ того времени от сегодняшних стереотипов и клише». Что ей вполне удалось. По крайней мере, роман получился вовсе не одномерным и не идеологизированным. Что является общей проблемой современных литераторов, которые, не в силах справиться с материалом и осмыслить его, начинают проповедовать, изрекать давно известные истины и насаждать свою точку зрения. «Уран» – не агитка, не лубок в совстиле, в нём в полной мере представлены артефакты того времени, его настоящие и противоречивые голоса.
Времена-то уж больно знаковые, практически мифологические, по крайней мере, мифологем вокруг них накручено более чем предостаточно. При этом 1953 год вполне рифмуется с другим важным событием пятисотлетней давности для русской цивилизации – с годом падения Константинополя. С того момента Древняя Русь постепенно начала перенимать эстафету имперского пути, а через пятьсот лет начала свёртывать. Хотя тут вопрос, тот самый «момент истины», над которым мы все бьёмся.
Падение советской страны в какой-то мере началось именно со смерти вождя всех народов, дальше пошли усобицы «наследников». Многое что пошло, вплоть до танковых залпов, которые прогремели в Москве через сорок лет, отмечая своеобразные сороковины и окончательно перечёркивая советский путь. Ведь недаром даже перестройка невидимой пуповиной была связана с той эпохой, пусть через проклятия, пусть через концентрацию всего плохого, но она была не новым разломом, а лишь продолжением того гигантского тектонического сдвига, который произошёл в пятидесятые.
Надо вспомнить, что отечественный мыслитель Александр Зиновьев как раз и говорил, что крах СССР подготовлен задолго до перестройки. По его словам, «в послесталинский период начался кризис менталитетной сферы советского общества. Именно он стал основой кризисов в других сферах. Начало кризиса вызвала десталинизация». Другой аспект – полвека холодной войны, «в которой главным оружием было идеологическое и шло мощное воздействие на менталитетную сферу СССР. Запад здесь действовал в высшей степени эффективно». Эти направления воздействия рассматривает в своём романе и Ольга Погодина-Кузмина.
Сталин и был тем самым советским Ураном – отцом титанов, которые после его кончины стали рвать память о нём, посредством бронебойных орудий десталинизаций, на части, производя разломы и выводя на свет многочисленных эриний.
Включился какой-то механизм необратимости, фатум, и разломные процессы стали происходить будто сами собой. Трещины стали умножаться. В романе они символически суммируются в линию диверсии на комбинате. Началось разрушение сталинского мифа, но новую повестку, новую архитектуру советского мира никто не смог предложить, вместо этого сконцентрировались на спекуляциях и разрушениях. Нового поколения человеческих богов не получилось.
Тот «разлом эпохи проходил через единый становой хребет огромного народного тела», из него зарождалась новая жизнь. На том «сломе, на жёсткой соломе эпохи» был зачат ребёнок, для которого были потенциально припасены различные стандартные варианты классической советской мечты: прославленного хоккеиста, изобретателя, летчика-испытателя. Но в реальности всё оказалось заурядным: научный сотрудник в НИИ, ночной слушатель «Радио Свобода», которому перестройка открыла глаза до такой степени, что стал стыдиться своего отца.
Дети оказались неблагодарны. Притом что от них – «чумазых, вихрастых» – ожидали «поворот мира от страдания к радости». Но чуда не произошло, мир кардинально не изменился, как, впрочем, и человек, хотя активно «социализм выметал остатки «прошлых» людей». Наследники не смогли адаптировать к жизни этот суровый, созданный нечеловеческими усилиями и напряжением миф.
«Уран» – это попытка представить разные грани того мифологического времени. Некоторые из них спасают, другие убивают. Спасённые будут благодарить, другие – проклинать. В той же прибалтийской версии этого мифа чего только не намешано. Тут и борьба с «оккупантами», и мстительное сидение в землянках, и диверсии, и надежды на спасительную длань заграницы. Но есть в нём и «запах дыма от костров со стороны нацистского лагеря Клоога», который всеми силами старались забыть…
Вот и советский «миф» также не был одноцветным. С одной стороны, «простой и ясный мир труда, справедливости, всеобщего счастья». Но параллельно с этим существовал и другой мир-антипод: «… призрачный, страшный. Там человек мог исчезнуть бесследно, переместиться в темноту мгновенного забвения…» Такова была советская антиномия добра и зла, света и тьмы, которые непрестанно боролись друг с другом. Кто-то любил, верил, несмотря ни на что, собирался ценой жизни послужить ради «будущего благополучия рода», кто-то возненавидел раз и навсегда и готовился мстить.
Может быть, эти различные миры как раз и составляли наших древних титанов, державших «на плечах равновесие мира», из них они и возникали и закалялись сталью?.. В контексте этой мифопоэтики и сам СССР мог восприниматься как «гигантский комбинат по очистке и переработке вещества человеческого». Здесь «в мощном сепараторе Истории дробятся поколения, измельчаются социальные классы, высеивается негодный шлак», а в итоге «добывается экстракт с полезным количеством сверхценного металла – новая порода людей». Так размышлял директор уранового комбината Гаков.
«Уран» – не столько захватывающий опыт погружения в историю, её реконструкция и изучение ментальностей, сколько попытка разобраться во многих современных узловых противоречиях. Ведь от этого осмысления зависит, будет ли подведена финальная черта под чередой актов исторической трагедии, несущей расколы и разломы.