После прочтения сжечь

Исчерпано дыхание – клюв в клюв,
теперь, на виражах теряя перья,
щебечешь, по ошибке заглянув:
простите, я ушиблась этой дверью.

А то остришь, так пальцы режет нить,
и невдомёк – откуда эта злоба.
Тебе я постараюсь уступить,
но мы тогда не правы будем оба.

Хоть облака , как слизни на стекле,
расслаблены над нами и пологи,
давно в пернатой жизни не секрет,
как ближнего обуть и – сделать ноги.

С улыбкой заиграешься в Гюго,
пока на серпантине в Карло-Монте
водитель не пристёгнут, а его
автомобиль нуждается в Вермонте.

В эпоху электронных сигарет
надеемся, по-разному невинны,
любить зубную пасту «фторчермет»
и отбивную в форме Украины.

Вопилка

Оглохший, подкрадёшься к ноутбуку:
на крыше под дождём который день
танцуют греки пьяные сепуку,
а может быть, сиртаки – та же хрень.

Прикинешь, как отделаться от штрафа:
повестка в суп, узнаёшь, кто ест кто…
А за окном подъёмная жирафа
довязывает блочное пальто.

Опять «Билайн» попасть не может в соты –
такой туман сгустился впереди.
Гудят, чтоб не столкнуться, пароходы –
и ты пустой бутылкой погуди.

Накурено, висит в кольце атолла
топор, как верный признак, что грядёт
пора, когда неправильные пчёлы
отнимут у людей последний мёд.

Намаз на хлеб

Мама, что там у нас на Тибет?
Возникает, дежурный как «здрасьте»,
вымыть руки бесплатный совет,
а в тарелке дымится борщастье.

Всё, что пахло укропом с утра
и ботвой помидорной немножко,
ждёт летальный исход – кожура,
угодившая в штопор с картошки.

Рибле-крабле, опять – ни рубля:
настоящее тянет резину.
Заготовим корма корабля
и укатимся с палубы в зиму.

Окончательно сядем на мель,
открывая невольничий рынок:
Наступает за мартом форель
и сосульки летающих рыбок.

А пока, в непролазной ночи,
не болит и живётся как проще.
Муэдзин с минарета кричит,
словно пробует бриться наощупь.

В итоге

В глазах стрекозы воздух теребят,
прессует солнце корку апельсина.
Нечистой силе верится в тебя –
поэтому где только не носило,

чтоб выяснилось в юности тупой –
любой порядок гладит против шерсти.
Любимая, не бойся, я с тобой,
хотя мы никогда не будем вместе.

За душу, не ушедшую в печать,
обложит матом облачность литая.
Пришла пора цыплят пересчитать –
но осень так упорно не считает,

проводит жёлтым ногтем по уму
и высадит у мусорного Баха.
По-русски новый дворник ни му-му,
одна печаль – кастрюля и собака.

Мы, словно ртуть, гуляем по кривой –
кому сказать, мол, градусник стряхни нам?
Травиться будем осенью – листвой,
что с веток осыпается стрихнином.

Над головою птица ореол
за воротник закладывает галсы.
А я архива так и не завёл –
пытался, только ключик потерялся.

Звёздная болезнь

Щёки высохшей краской заляпаны –
впору дать стрекача с кинопроб.
Галстук Бродского, шляпа Шаляпина,
нафталин – вот и весь гардероб.

Ищем в кадре пропавшие вещи мы,
режиссёр – в хрустале, иже с ним.
Ослепительных молний затрещины
объезжаем путём тормозным.

Ну а в Каннах: мулатки в испарине,
и похлопать кого по плечу –
как шнурок из ботинка Гагарина,
по ковровой дорожке скачу.

До небес многоярусной ясности
мы сегодня дотянемся, нет?
Стань подружкой моей безопасности,
безотказной в последний момент!

Жизнь насекомых

Вот финал августовского блица –
разорённый мышами бисквит.
Прорябина в прорабстве томится,
как электропроводка искрит.

Звёзды сыплются птичьим помётом,
а в сенях, неподвижен и сух,
злой комар вертикального взлёта
прикорнул на липучке для мух.

Снова в яблоко лезут личинки,
а в рассержаной хлеб – лебеда.
Всё наладится после починки,
будто рыбка – совсем без труда.

Нам такая погода полезней –
пустырём, где росли огурцы,
жеребцы выступают за резвость,
а за трезвость – другие борцы.

Этой ночью попробуй не спиться –
за бокалом с домашним вином,
перелистывай взглядом страницы,
что печатает дождь за окном.