Обличать, бунтовать, ёрничать, глумиться, элементарно злобствовать, оказывается, необычайно выгодно.
Не призываю обречь «смельчаков» на голодное вымирание. Не завидую их успеху и процветанию. Однако, простите, какая-никакая справедливость всё же должна соблюдаться.
Ну, хорошо, они присяжные, можно сказать, профессиональные демократы. Я же демократ скорее стихийный, по происхождению и душевному складу. Значит ли это, что разница в нашем жизненном укладе должна буквально подавлять воображение. Я пойду выстаивать очередь в районной поликлинике за льготным рецептом, а они упорхнут на Мальдивы скорбеть о неуважении в их несчастном отечестве к незыблемым основам европейского правосознания.
Мне суждено покорно кланяться издателям в напрасной надежде поддержать заветным творением падающие штаны, они же устроят очередной марш-концерт и существенно укрепят свою протестную базу, неотделимую от базы финансовой.
Никогда ещё в истории России оппозиционная активность не была столь коммерчески выгодна.
Господа, сколотившие мифические состояния вопреки интересам страны, размашисто швыряют бабло на ублажение своих моральных утрат и своих специфических художественных запросов. И не торопитесь уличать меня в неспособности соответствовать уровню нынешних либеральных кумиров. Во-первых, литература не спорт, где показатели беспристрастны. А во-вторых, у меня есть предположение, что мои сочинения не меньше говорят читательскому сердцу, нежели гротескные эскапады оппозиционеров от беллетристики и стихотворства.
В наши дни по определению не может быть ни скорбного Некрасова, ни пророческого Блока, ни Маяковского, наступившего на горло собственной песне. Сейчас в качестве первейшего пиита времени и России (по нешуточному мнению Дмитрия Быкова) царит стихотворец Орлуша, остроумной похабщиной приводящий фрондирующих богачей в состояние беспамятного блаженства.
И чего это так яростно клеймили мы ангажированных советской властью сочинителей, когда любой обличитель Путина за один корпоративный вечер намолачивает больше, чем двадцать певцов социализма, «трепателей колхозного льна» за всю свою карьеру в сталинские времена?
Рынок более щедр к своим служителям, чем любые диктаторы.
Мне трудно вообразить, чтобы гонимый Зощенко, подобно Шендеровичу, триумфально вояжировал с концертами по родимой и американской провинции и при этом делился бы своими заветными мыслями насчёт горестного будущего России. Не представляю также, чтобы Ахматовой «организовывали вставание», как тому же Быкову, любители ёрнических куплетов про президента. О проклятом властью Платонове и говорить не приходится.
Заметьте, я ничуть не подвергаю право литератора искренне страдать по поводу российского устройства и российской политики. Я лишь, по нынешнему выражению, не догоняю, каким образом эти высокие чувства уживаются с презрением к отечественной культуре и цивилизации как таковой, с готовностью видеть в Крыму натовские базы, с размашистыми заявлениями по поводу того, что мало ли кто где когда жил… Между прочим, не когда-то, а теперь, сейчас там живут русские люди, которые не мечтают быть ни украинцами, ни французами, ни американцами и не связывают своё представление о благоденствии с городом Майами.
Над этим курортом, где погибли некогда нищие американские ветераны Первой мировой, витает дух сытой российской оппозиции.
Суть его, этого духа, в эгоистическом равнодушии к реальным проблемам страны и народа. Я даже не хочу обвинить оппозицию в особой агрессивности и злобе, она именно безразлична и равнодушна ко всему, что не есть её собственное благополучие и сытость. Зато уж чрезвычайно чувствительна ко всему, что представляется ей на эту сытость покушением.
Помню, я беседовал как-то с тончайшим питерским поэтом о «Василии Тёркине» Александра Твардовского. Талантливый, деликатный человек, он искренне не понимал, в чём сила, обаяние и поразительная сердечная власть этого произведения.
Похожая непричастность к народному характеру и народной судьбе обнаруживается у современных наших интеллектуалов. Необязательно в сочетании с сытой оппозиционностью. Но сама по себе такая оппозиционность непременно провоцирует полнейшее непонимание очевидных вещей в судьбах людей, среди которых живёшь. (Так было не всегда: недаром самые хватающие за душу народные баллады сочинили богемные интеллигенты – Галич, Анчаров, Высоцкий.)
В перестроечные годы все сердечные упования были связаны с возникновением нового «непоротого» поколения, невосприимчивого к принципам и соблазнам тоталитаризма. К сожалению, ещё более безразличным оно оказалось к любым заветам национального бытия, к образу жизни и мысли собственных соседей, к их мечтам и судьбам. Я не уверен, наблюдался ли он вообще где-либо на свете, такой наплевательский нуворишский нигилизм по отношению ко всему самому основному в собственной стране, такое беззаботное предательство всех её интересов. Даже не идеологическое, а самое обыкновенное житейское бытовое предательство.
У нашей «креативной» оппозиции даже внешне характерно сытый, подчёркнуто самодовольный вид. Плейбои да шоумены – завсегдатаи светских приёмов, гедонисты, эгоистичные снобы, беззаботные космополиты – хозяева модных ресторанов. Но никак не радетели за народ и отечество. За которых, впрочем, себя и не выдают.
Насколько я понимаю, именно это и называется: «прогибаться под изменчивый мир». А ведь когда-то призывали к совершенно противоположному.