Татьяна Чудинова,
пгт. Аграрное
Ваня очень любит читать. Особенно исторические романы. Он мечтает стать вторым Айвенго. А ещё – спасти мир. От чего спасать, спросите вы? От нравственного разложения, конечно! Ваня так неуютно себя чувствует, когда при нём матерятся, когда его одноклассники смакуют подробности очередного боевика, «ужас-тика» и откровенно подражают всяким представителям криминального мира…
Он надеется, что, когда вырастет, обязательно положит конец всему этому безобразию. Как? Пока ещё не придумал. Может, начнёт писать высоконравственные книги. Их будут издавать большими тиражами, и люди, уставшие от бульварных детективов и любовных романов, жадно кинутся читать юного писателя-романтика. Ведь Донцова и Маринина популярны только потому, что читать больше нечего. По крайней мере, сам Ваня непоколебимо уверен в этом.
В классе его откровенно не замечают. Или делают вид, что не замечают. Когда Ваня решается высказаться, вступить в общий разговор, его... не то что перебивают, а продолжают говорить так, как будто он ничего и не сказал. С ним даже не спорят. В лучшем случае недоумевающе спросят: «О чём это ты?», «Ты вообще с какой планеты?» – и беседа дальше пойдёт своим ходом.
Почему-то его взгляд «в никуда» пугает одноклассников. Что они только не делают, чтобы хоть как-то его растормошить, «вернуть на землю»! Ваня лишь морщится и отмахивается от них рукой. Иногда раздражённо кричит: «Оставьте меня в покое! Имейте совесть!» Обычно кто-то один «дёргает» Ваню, иногда двое. Ещё с десяток случайных свидетелей стоят вокруг и дико хохочут. Как Ваня страдает в такие минуты! «Зачем? – думает он. – И общаться не хотят, и помечтать не дают!» Только в своих фантазиях Ваня чувствует себя свободным. Там ему хорошо и спокойно. А эти «варвары», как он называет их дома или в доверительных разговорах с учителями, отнимают у него островок свободы, последнее утешение!
Сам Ваня гордится своей безукоризненной литературной речью. Он также охотно подражает взрослым и с большей радостью проводит время с ними, чем со сверстниками. Ваня убеждён: его не принимают, потому что он слишком умный, вежливый и начитанный для них. Ах, если бы он знал, что дело не только и не столько в этом! «Вежливый, а общаться не умеет!» – говорит его соседка по парте Лиза. Хотя он ни разу не сказал ей грубого слова, не дёрнул за косы, не задал неприличного вопроса...
Ваня ненавидит своё имя. Оно кажется ему слишком обыденным, каким-то серым. «Вот если бы я родился где-нибудь в Латвии, меня бы звали Альгис. Красиво и благородно звучит. А ещё лучше – в Древней Греции. Тогда меня звали бы Ксенофонт. И почему родители не додумались?»
Однажды мама подсунула Ване книжку из серии «Психология для всех». Выдержки из трудов серьёзных авторов, но переписанные простым языком, «для народа». Ваня, как обычно, пролистнул несколько страниц, пока не зацепился взглядом за… «Любому человеку приятно, когда его называют по имени...» «Брехня!» – мысленно выругался Ваня, хотя он так не говорит. Он даже позволил себе зашвырнуть книжку в угол. Ему-то как раз всё равно. Или, что гораздо чаще, мальчику неприятно слышать своё имя. Он едва заметно кривится, а иногда невольно вздрагивает, как от электрического удара. «Ага, сейчас ругать будут. Или поучать. Или чего-то требовать». Чаще всего так и происходит.
Отец совершенно не вникает в проблемы сына. Он либо приходит домой за полночь, порой навеселе, либо ложится на диван с газетой в обнимку, при этом ещё зачем-то телевизор включает. Иногда он с утра пораньше встаёт и говорит: «Ваня, пойдём на стадион. Буду учить тебя бегать, прыгать и драться». Папа показывает Ване разные приёмы из карате, у-шу и требует, чтобы Ваня тут же на нём их отработал. Мальчик послушно выполняет все движения, но не воспринимает это всерьёз. Потому что знает: папа, как и он сам, боится встреч в тёмном переулке. И на стадион сам никогда не выйдет. Значит, его снова мама заставила.
Мать у Вани строгая и властная. Она сердится, видя, что сын растёт неуклюжим, постоянно налетает на углы и сдачи дать не может. «Тебе волю надо воспитывать, а для этого почаще заниматься спортом, – сурово говорит она. – Будешь больше руками и ногами работать – перестанешь думать о всякой ерунде! Пока пятнадцать раз на турнике не подтянешься, завтрака не получишь!»
И Ваня старается, как всякий послушный ребенок. Но чем больше старается, тем хуже у него получается. В такие минуты он себя ненавидит. «А мне и не надо! – успокаивает он себя после. – Для меня главное – это решить нравственные проблемы, разработать план, как мир спасать».
Ваня верит в справедливость. Что все люди получат воздаяние за свои поступки. Не сейчас, так потом. Именно поэтому он стремится совершать побольше хороших поступков и поменьше плохих.
Мама и старшие сёстры временами замечают, что Ваня разговаривает во сне, иногда садится на кровати, смотрит перед собой невидящими глазами и что-то выкрикивает. Они относятся к этому совершенно спокойно: мол, в их семье все такие. Они так же искренне убеждены, что головная боль не стоит внимания: поболит и перестанет. В крайнем случае, если совсем невмоготу, можно принять таблетку. Нет человека, у которого ни разу в жизни не болела голова.
Мама далеко не всегда верит, что Ване плохо. «Опять ленишься, от работы отлыниваешь, – говорит она. – Ещё чего придумал – полежать! Что за глупости? Да у меня, наоборот, голова болит, когда я лежу. Пойди на балкон, подыши свежим воздухом, умойся холодной водой – взбодришься!» И только если Ваня бледнеет, не может ни на чём сконцентрироваться или у него открывается рвота, тогда мама сама отправляет его в постель и даёт таблетку. Обычно минут через 20–30 боль отпускает, и Ваня засыпает сном младенца до следующего утра. Это происходит довольно редко, 2–3 раза в год.
Не знает бедный Ванечка, что уже через четыре года он попадёт под наблюдение сразу четырёх врачей: лора, гастроэнтеролога, невролога и психиатра. Что даже во сне его мышцы не будут расслабляться. Что он не сможет никому объяснить, что чувствует, из-за чего страдает. Что друзей у него не будет. И что он сможет создать семью только после тридцати.
Та, кого он полюбит, будет такая же издёрганная и некоммуникабельная, как и он сам. И конечно же, Кира будет думать, что совершает великий подвиг, выходя за него замуж. «Такой великолепный хрустальный сосуд не должен разбиться! – патетически воскликнет она. – Я заверну его в одеяло и бережно пронесу через всю жизнь».
А сам Ваня пронесёт через всю свою жизнь чувство беспомощности и безысходности. «Я как будто разрушен изнутри, – напишет он дрожащей рукой в своём дневнике. – Мир спасать хотел... Я не похож ни на храброго Айвенго, ни на мудрого Ксенофонта. А кто я такой на самом деле? Не знаю. Почему я ещё младенцем не умер?» Естественно, он не расскажет об этом Кире. Ведь её надо оберегать от «злых переживаний», как он сам выражается.
Кира тоже не будет вникать в то, что он думает и чувствует. Зачем? Ведь эмпатии у неё нет. Она старательно будет выдавать Ване очередную дозу человеколюбия и стандартной женской заботы. Будет делать это по часам и останется довольна собой.
Ничего этого Ваня пока не знает. Идёт из школы один. Для него дружба начинается и заканчивается за дверями школы. А мечты – не кино, друзей туда не пригласишь. ′