Новый фильм Андрея Смирнова «Француз», снятый без государственной поддержки, вызвал одобрение с одной стороны и негодование с другой. Случайно или нет, но картина, чьи персонажи живут в Советском Союзе 1957 года, появилась на экранах как раз тогда, когда в России ожил недопохороненный миф о счастливой социалистической стране. Той самой, о которой её жители, почти в стопроцентном большинстве за границей не бывавшие, пели, что не знают другой, где так вольно дышит человек.

Не знал её и молодой член французской компартии Пьер Дюран (Антуан Риваль), прибывший в СССР на стажировку в Московском университете, а на деле для того, чтобы познакомиться с исторической родиной и найти отца, о судьбе которого они с матерью не имели никаких известий. Можно было предположить, что Андрей Смирнов расскажет о разочаровании героя в светлых идеалах, но, похоже, что его сбежавшая от большевиков мать в какой-то мере подготовила сына к прелестям реального коммунизма, и Пьер выступает в фильме не как человек, переживающий внутреннюю драму, а как сторонний наблюдатель и проводник, который вместе со зрителем обходит круги, они же этажи советского мира. Большой театр, кордебалерина которого (Евгения Образцова) становится его возлюбленной (в немом искусстве балета СССР был, как говорилось в иронической песне Визбора, «впереди планеты всей»). Полуподпольный клуб, где играют «уже не запрещённый, но ещё не разрешённый» джаз. Жилище вынужденного вкалывать на железной дороге художника-нонконформиста (отсылка к Оскару Рабину), работающего в стиле, напоминающем гостю немецких экспрессионистов группы «Мост», о которой сам живописец не имеет понятия. Квартира маститого писателя (в колоритном исполнении Романа Мадянова), который хвастает солянкой из четырёх видов мяса, недоступного для рядовых советско-подданных, но боится обронить лишнее слово. Кабинет на Лубянке, где французу предлагают дать подписку о неразглашении и вербуют в стукачи. Студенческое общежитие с настороженной охраной и прослушкой комнат. Две московские коммуналки, в одной из которых обитает слушатель вражеских голосов, сын священника и преподаватель марксизма (непредсказуемый Михаил Ефремов), чей отпрыск (эксцентричный Евгений Ткачук) распространяет самопальный журнал «Грамотей» (прозрачный намёк на «Синтаксис» первопечатника самиздата Александра Гинзбурга), в другой – две отсидевшие в лагерях старухи из «бывших» (безупречный дуэт Нины Дробышевой и Натальи Теняковой). И, наконец, барак в провинциальном городке, где нашёл пристанище отец Пьера, мощно сыгранный Александром Балуевым, лучше которого мог бы справиться с такой ролью разве что сам Смирнов, на чьём актёрском счету незабываемый образ старого зэка в многосерийном телефильме Панфилова «В круге первом». Наивный вопрос иностранца «за что посадили?» вызывает в этом мире сакраментальный ответ «было бы за что, давно б расстреляли». Хотя расстреливали и ни за что, только для устрашения прочих и демонстрации беспредельности насилия. Второй, процитированный выше мем «не запрещено, но ещё не разрешено», столь же ясно говорит о зыбкости прав советско-подданных.

Словом, масштаб если не «Божественной комедии» Данте, то «Человеческой комедии» Бальзака, хотя воспроизведённый на экране советский мир не похож ни на дантов ад, ни на Францию первой половины XIX века, а просто является главной частью социалистического лагеря, самовольный выход из которого приравнивается к измене Родине, населённого преимущественно вольняшками, находящимися под неусыпным надзором представителей «органов».

При этом Андрей Смирнов показывает советскую жизнь без пафоса, свойственного его публицистическим выступлениям, без гнева, пристрастия и попыток подражать моде на быструю камеру с коротким монтажом, без ностальгии по своей юности, но со знанием дела и спокойствием, присущим лишь тем, кто прочувствовал эту жизнь на своей шкуре. Тем не менее его картина является антисоветской в том смысле, в каком антисоветским считалось любое отклоняющееся от соцреалистического канона изображение действительности. И, естественно, провоцирует возмущение тех, кто смотрит на советское прошлое сквозь пропагандистские очки, обвинения в русофобии из стана «патриотов» и откровенную злобу анонимных троллей, оставляющих в Сети помойные комментарии.

Что ж, значит, «Француз», помимо своей естественной аудитории, задел и тех, о ком его автор, если и думал, то в последнюю очередь.