Виталий Молчанов,
Оренбург
Крупка
Св. Константину Сухову
…А над Кинелем ночка крупку несла в подоле,
Не удержала в дланях краешек скользкий ситца.
Если молитва чья-то прервана злою волей –
Целой и невредимой к Богу она домчится.
Осень пошла на убыль – скорой зиме на прибыль
Ровно покрыла тропки крупка в конце недели.
– Батюшку отпустите! – Разве они смогли бы,
Старенькие ладони тянущие к шинелям…
Прямо из храма взяли, били прикладом в спину,
По серебристой крупке – волоком да на берег:
«Кокнем – царём поедешь – выделим лошадину
Вместе с телегой старой и не попросим денег».
День, с чёрной ночкой схожий, тучами небо застит.
– Батюшку не губите! – плач над рекой вселенский.
Сон – большевистский морок, – сгинь, забери напасти!
В храме оплыли свечи, тени легли на фрески.
На ноги встал священник, крупку сметая с рясы.
– Что, Константине, больно? Что, Константине, страшно? –
Щёлкнул курок взводимый… «Точите зря вы лясы,
В Божьем чертоге стынут и питие, и брашно.
К деткам спешу на небо, ждут меня не дождутся,
В долгом служенье Богу – четверо на погосте…»
Только солдатам стыдно, молча на крупке мнутся.
Сам комиссар усатый: «Цельтесь в попа! Не бойтесь!»
И, палачам прощая, глядя на Божье сито,
Сеявшее снежинки, принял он смерть героя.
Крупка не стала манной, кровью святой полита,
Белым лишь оградила место его покоя.
На берегу Кинеля, рядышком с иорданью,
Песней молитва к Богу словно на крыльях мчится.
Ночь обернула крупку чёрной прохладной тканью –
Не удержала в дланях краешек скользкий ситца…
Григорий Блехман,
Москва
* * *
Осень стелет золотом дорожки,
Гасит пыл и серебрит виски.
Что казалось – навсегда, до дрожи,
Чуть сместилось в сторону тоски.
Словно ищешь то, что было рядом,
Или то, что так и не нашёл.
Осень тихо привела в порядок
Все тропинки, по которым шёл.
Эта осень не жалеет красок,
Будто в чём-то хочет убедить –
То ли ждёт и моего согласия,
Что всегда возможно ярко жить.
Я согласен и ничуть не спорю,
К золотой поре претензий нет.
Только как-то незаметно скоро
От любимых лишь остался след.
Но их лица время не стирает,
Их любовь я чувствую вдвойне,
Словно ветер душу очищает,
Как посланец от прошедших дней.
И в осенней полосе чуть слышно
Отбивает тихий камертон –
То ли то, что на поверку вышло,
То ли то, что переходит в сон.
В сон о том, что в золоте дорожки,
И о том, что в серебре виски.
Но во сне всё, что ведёт до дрожи,
Не уводит в сторону тоски.
Татьяна Царёва,
Москва
Осенний реквием
Я уже не пытаюсь объять всё на свете,
Повидать всех знакомых и всюду успеть,
Мне довольно того, что порывистый ветер
Всё швыряет под ноги кленовую медь.
Мне довольно того, что бездонное небо
Растворяет печали холодным дождём,
И душа моя – маленький облачный слепок,
Как частичка земли, отражается в нём.
Я, должно быть, устала, и пройдены вехи
На моём утомительном долгом пути,
Было всё здесь – победы, грехи и огрехи,
Были радость и боль, крест, что нужно нести.
Был мой плач – для кого-то тяжёл и несносен,
Да и вправду сказать, боль видна на просвет…
Не накоплено золота, щедрая осень
Из своих сундуков мне достанет монет,
Чтобы мне расплатиться за дни и недели
И за солнечный луч, что пробился с утра…
Перелётные птицы на юг улетели,
Это значит, и мне потихоньку пора…
Мне довольно всего – посмотрю без улыбки,
Как теряется время в увядших садах,
И тихонечко ночь мне сыграет на скрипке
Звёздный реквием о промелькнувших годах.
Елена Ткачевская,
Москва
* * *
Вот так сон!
Жила я, как Старуха
в домике у Синего у моря.
Часто отлучался на рыбалку
мой Старик, любил он только рыбу...
Говорил ещё, что любит море,
только не было совсем ему доверья,
потому как верил в чудеса.
Я ж была во сне совсем другая:
занималась домом, а точнее,
ощущеньем дома дорожила,
чтобы в дом входил лишь гость желанный.
Так, конечно, в жизни не бывает,
но во сне-то многое возможно.
Домом сердце и душа согреты,
а роскошный терем и не нужен,
крыша, стены – это всё условность,
символы, метафоры... А в доме
для меня важны крыльцо да окна,
потому что рыбака увижу,
подойдя к окну, взглянув на море,
да неспешно выйду на крылечко
посмотреть улов его нехитрый,
чтобы достоверно убедиться –
невод был не с рыбкой золотой.
Лидия Оганесян,
Москва
Паук
Искусные сети сплетает паук.
Он ткёт свои нити, их ширится круг.
И кружево вьётся, на солнце искрясь.
Увы, для кого-то смертельная вязь.
Он так деловит, наш искуснейший ткач,
его не смутит жертвы жалобный плач.
Для этого он и плетёт красоту,
чтоб жертва попалась, летя в пустоту.
Вот так и случилось. Летел мотылёк,
он не увидал, что расставлен силок,
попался и вырваться тщится, но страж
уже на подходе, вошёл он в вираж
из нитей тончайших, но крепких, как цепи,
невидимых – их мотылёк не заметил
и, силы теряя, отчаянно бьётся,
уж видит угрозу, но всё ж не сдаётся.
Но поздно. Глаза палача так черны.
Пронзительна боль от вошедшей иглы.
Столбняк. И померк перед ним прежний мир,
а ткач предвкушает неслыханный пир.
Как часто мы видим картину такую,
но вряд ли по мухе никчёмной тоскуем.
Но в жизни встречаем и мы пауков
и в сети летим стайкою мотыльков.
Сегодня и я наблюдала, как сети
плелись, их качал неуживчивый ветер.
Их кружево было и вправду прекрасно,
но ждал меня ткач совершенно напрасно.
Николай Коновской,
Москва
Гортензий бутоны
…Было ли это всё с нами? –
Время прошло без следа.
Но благодарная память
Вновь возвращает туда,
Где белоствольные рощи
Тешат и душу, и взор,
Где несмолкаемо ропщет
Медный божественный бор.
Стынут осенние воды.
Холод идёт по пятам…
Но не ушедшие годы –
Сердце оставлено там,
Где чистотой благовонной
Дышит твой маленький сад…
Там, где гортензий бутоны
Сгустками света горят.