Может, премия и делает? Конечно, нет. Имре Кертес, Дорис Лессинг, Элис Мунро – кто все эти люди? Лауреаты Нобелевской премии по литературе, но что ещё мы можем о них сказать?
Признание, читательская любовь, популярность? Тоже нет. Не писали же больших книг Арцыбашев и Боборыкин, Слава Сэ и Борис Акунин... (Впрочем, Акунин пишет – вон первый том написал уже.)
Тогда, может быть, масштаб личности писателя? А что определяет этот масштаб? Мера таланта, жизненных испытаний, ответственности?
Когда ответить трудно, мы говорим: «время покажет». Книгу делает большой – время. Оно тоже бывает «большим» – беспощадным, требовательным и щедрым, а бывает маленьким, частным, личным. Есть притча о каменщиках, которых спросили, чем они занимаются. Один сказал: «Мешу глину», другой: «Кладу кирпичи», а третий ответил, что строит город.
Когда человек, занятый ерундой, чувствует себя барабаном эпохи, это смешно. Считается приличным поэтому, наоборот, всегда утверждать, что ты всего-навсего «месишь глину». Дескать, если все будут месить глину как надо, то и город хороший выйдет.
Это, конечно, скромно, красиво, но означает утрату чувства «большого времени». Означает стремление увильнуть от ответственности: «Что, город нехорош? А к глине претензии есть? Нет? Ну и всё».
* * *
На прошедшем недавно Российском литературном собрании речь шла о многих полезных частностях: что может сделать страна для драматургов и сценаристов, что для книжного дела. Не поговорили только о главном: что могут сами литераторы сделать для страны? Стране-то от них что-нибудь нужно? Если нет, то все эти «полезные разговоры» – о милостыне.
Тема, конечно, в нынешних умах скользкая, некрасивая, и недаром, по замечанию Владимира Бондаренко, больше всех её боялся сам президент. Но если его страх понятен, – чуть не так шевельнись, и семерых раздавишь, то литераторам впору вспомнить: ничто так не уродует человека, как стремление красиво выглядеть.
Особенность нашего маленького литературного времени состоит в том, что оно закручено исключительно вокруг литературных премий и книжных выставок. Больше в литературной жизни не происходит ничего. Это плохо.
Премии задают ложные цели. Не важно, кто там что написал, главное, что он добился успеха. Кто добился, того будут читать. А надо бы, конечно, наоборот. Кого читают, тот и добился. Привязка к интересам издательств – ещё хуже: книжный бизнес – это коммерция со всеми вытекающими последствиями.
Должно быть по-другому. Литературный процесс должен прежде всего сводиться к публичному разговору о том, что пишут и почему, к пристальному исследованию тем, имеющих касательство к общественной жизни. Во вторую очередь «на средства от этого» – к спорам об эстетике. К спорам, а не к взаимному отчуждённому презрению. Заниматься этим должны литературные издания, читатели (с помощью сотрудников литературных изданий, были там раньше такие «отделы писем»), сами писатели, ощущающие себя причастными к жизни страны, литературоведы-и-критики…
И, конечно, должно быть нечто вроде «идеологического отдела» у них за спиной. Чтобы было от чего отталкиваться и с чем бороться. Известно же: кто борется с «системой», тот герой, а кто борется с «успешностью» и «свободным рынком», тот лузер, мизантроп и завистник. Так давайте будем героями. Говорят, всякое хорошее дело обрастает бюрократическими последствиями, вот и пусть будет наоборот: бюрократическая структура обрастёт благими последствиями...
* * *
Премия «Большая книга» устроена на первый взгляд по-умному: достойных выбирает само литературное сообщество, голосуют около сотни специалистов. Но это только на первый взгляд.
В действительности из-за того, что литературное сообщество расколото на два антагонистических «союза писателей», в упор друг друга не видящих и не имеющих общих тем для профессионального разговора (а внутри и помимо этих номинальных союзов – ещё на целую кучу объединений по интересам), от кажущейся всеохватности и объективности нет и следа.
Во-первых, каким бы «разнообразным» ни казался состав большого жюри («Вот, глядите, у нас тут и представители народов Севера, и из регионов товарищи… Товарищи, привстаньте, чтобы вас было видно!..»), его всегда можно «укомплектовать» так, чтобы результат голосования был предсказуем. Плюс основной закон демократии: главное – не кому «давать», а кого назначить в претенденты…
А во-вторых (и это главное), нынешнее литературное сообщество не имеет навыков совместного и равноправного профессионального разговора. Нет инструмента, который бы позволял его вести, – ни писательского союза, который бы объединял и сталкивал людей противоположных взглядов, ни общего печатного органа, авторитетного не только «для своих».
«Свободный рынок» действует по принципу «разделяй и властвуй». Сегодня у «Большой книги» есть деньги – есть и авторитет. А заберут завтра деньги, куда денется авторитет? Весь по норкам сгрызен.
Вокруг литературных премий – идейная пустота. Никаких споров, никаких разговоров, кроме «ну чё, кому там?..». Читателям уже и в голову не приходит, что эти споры вообще могут быть. Для споров теперь «прибитие мошонки» есть, вот там да!.. Там жизни пульс. А прочитанная книга – ну так, что-то вроде личной гигиены, ничего интересного.
* * *
Результаты «Большой книги» в этом году не вызывают острого раздражения. А поскольку к хроническому мы уже притерпелись, не вызывают они и ничего другого.
Третья премия, Юрий Буйда, «Вор, шпион и убийца». Вспоминается, как Чехова, московского студента, таганрогские родственники пригласили на свадьбу, а он описал эту свадьбу в сатирическом журнале – жестоко, едко, обидно…
Книга Буйды о том, из какого сора произрастает писатель. Как он шпионит за жизнью, ворует у неё, убивает её и укладывает в гробики книг. Книга начинается с того, кто как мочится утром после сна. Вот так – папа, а вот так – мама…
Да уж. Хочется сказать словами классика: воруйте разумное, доброе, вечное! Воруйте! Спасибо вам скажет сердечное русский народ.
Вторая премия, Сергей Беляков, «Гумилёв сын Гумилёва». О таких книгах, написанных с любовью к предмету, со знанием дела и скромностью, рассуждать не хочется. Их хочется читать – под рюмку водки, холодную котлету и снег за окном. «Гумилёв сын Гумилёва» (помимо котлет) напоминает те помидоры, которые Гиви есть любил, а так нет.
Первая премия. Евгений Водолазкин, «Лавр». Житие травника-врачевателя, достигшего святости. Типа «Парфюмера» Зюскинда, только про духовность. Возрадуемся.
Этот «Лавр» напоминает мне историю с фильмом «Остров». Тогда тоже все кричали: духовность, небывалый случай, великий фильм! И я кричал. Потом посмотрел – а фильм-то плохой. И православия в нём примерно как динозавра в утке, и по выразительным средствам – комикс.
Но если людям нравится, с этим надо считаться, к этому надо относиться серьёзно. «Лавр» – идеальная книга для споров, для обсуждения. Тем более прискорбно, что ни того, ни другого нет – и негде ему быть. Согласный елей. Водолазкин читателю-интеллигенту потрафил. Дал ему того, чего и всем хочется, – добрых чувств, но в обёртке «самоуважения» – рефлексирующей формы.
Отними её – всю эту квазиисторичность, архаико-модернизированный язык, философствования о времени – останется традиционная русская проза «о хорошем», вроде той, что писал Шукшин, вроде той, что пишут Владимир Клевцов из Пскова, Виктор Чурилов из Новосибирска, Алексей Серов из Ярославля… Вот только в поле зрения «Большой книги» их нет.
Жаль, что именно из-за этого (в частности, из-за этого, но в большой такой частности) их нет и в современной русской культуре.
Итого. Юрий Буйда награждён «за выслугу». Книга неплохая, она «своеобразная», но для премии, претендующей на статус общенациональной, это какой-то… позор?
Сергей Беляков. Ну, тут всё правильно, тут всё «ровно». Настолько не к чему прицепиться, что так и тянет устроить скандал.
Евгений Водолазкин. Интересен не сам текст, а возможная реакция на него. Литературное сообщество по привычке делает вид, что интересен текст (ах, он сказал «сопли»!..), – к реакции привычки нет. Нет настолько, что пару лет назад ухитрились не заметить книгу «Несвятые святые».
Посмотрим, не ответит ли теперь читатель взаимностью.