Камал Абдулла. Введение в поэтику «Китаби- Деде-Коркуд». Заревой вариант. – М.: Художественная литература, 2018.
Академик Камал Абдулла написал увлекательную монографию о древнем эпическом сказании «Китаби-Деде- Коркуд». Разумеется, мне, как автору труда «Поэтический космос», вышедшего в «Советском писателе» в 1989 году, более чем близка мысль учёного о том, что эпос есть не что иное, как отголосок космического первовзрыва, в результате которого возникло и продолжает по сей день твориться наше мироздание.
Невозможно отрицать, что великие эпосы уходят корнями в некие первозданные архетипические слои, давно найденные Фрезером, Фрейдом, Юнгом, Хайдегером, М. Элиаде и другими первопроходцами архаичных слоёв культуры. Камал Абдулла останавливает своё внимание на малоисследованном архетипе пещеры. Он даже совершенно справедливо говорит о некой пещерной цивилизации, отголоски которой слышны и в «Одиссее» Гомера, и в малоисследованных путешествиях Синдбада-морехода из «1001 ночи». Но самое главное, учёный видит общность пещерных изображений, которые очень близки по духу всем древнейшим первобытным народам от Монголии до Испании.
Тут важно отметить момент выхода из пещеры к свету. Исследователь справедливо замечает, что знаменитый «пещерный» образ Платона о людях, обитающих во тьме пещеры и знающих о солнце только по теням, которые появляются из-за него на стенах их обиталища, как нельзя более точно отражает момент рождения Космоса из Хаоса. Проще говоря, рождение культурного мифа. Герой, покидающий пещеру, чтобы увидеть свет, – это и Прометей, и Орфей, и Одиссей, и, конечно, Коркуд. Увидев истинный свет, он возвращается во тьму пещеры, дабы в прямом смысле этого слова просвещать людей.
Коркуд не только просветитель, он одновременно, как Прометей, богоборец и разрушитель устоявшихся поверий. Его коан «отлетевшая душа не вернётся» и сегодня звучит экзистенциально дерзко. Автор монографии замечает эту неожиданную близость Коркуда к самым дерзким философским построениям ХХ века. Но что же в этом удивительного? Если мы сегодня ловим своими приборами то, что случилось во Вселенной 13 миллиардов лет назад, то почему первобытно-пещерный поэт не может уловить волновые колебания из будущего? Эпос – это не только о прошлом, но и о будущем.
И ещё одно важное наблюдение. То, что мы считаем метафорой, для автора ашуга было реальным чудом. Мы переводим на современный язык: «Всадник пришпорил коня и перелетел стену, как птица». А в подлиннике сказано: «Он пришпорил коня и стал птицей». Или сын утешает мать: «Я погибну, но у тебя родится сын такой же смелый, как я». А в подлиннике: «Я погибну, и родится у тебя сын, и он будет я». Прелесть этой магии в том, что древние воспринимали слово не как обозначение реальности, а как саму реальность.
И тут исследователь вплотную сближается с гениальным философом имяславцем Алексеем Лосевым. В споре с Платоном и с неоплатониками Лосев утверждает в своём многотомном творении, что в основе любой реальности, любой вещи лежит не идея, как утверждал Платон, не эйдос, как утверждал Аристотель, а Имя. Тезис афонских старцев: Бог не есть Имя, но Имя есть Бог – восходит к истокам всей человеческой культуры. Поэтому Коркуд, подобно Адаму, даёт имена. Пока человек не совершил подвиг, он как бы не существует, он безымянен. И только после совершения подвига, для которого герой предназначен, он получает имя.
Истинное значение азербайджанского эпоса, уходящего в глубину веков и приходящего к нам оттуда, никогда не будет исчерпано. Можно согласиться, что многовековое творение, завершённое в XV веке, принадлежит не столько времени, сколько вечности – хронотопу. Физики говорят о некой линии мировых событий, где ничто не исчезает и всё продолжается, а прошлое и будущее – весьма условные обозначения одной и той же реальности. Отсюда эпические повторы, когда одно и то же событие проигрывается и повторяется по многу раз.
Борьба гармонизирущего мифа с хаосом пронизывает все сюжеты. Поэтому эпос при всём многообразии сюжетов един. Слово здесь не изобразительно, оно самодостаточно. Его надо не только слышать, но и смотреть: «Хан сказал. Посмотрим, что сказал хан». Это многотысячелетний период наречения имён и собирания слов. Слово произнесённое и слово, запечатлённое в письменности, здесь нераздельны. Поэтому Коркуд – это Каспийское море слов. Слова возникают, как морская рябь при ветре, и могут становиться ровной гладью повествования. Слова говорят именно о словах, а не о какой-то скрытой за ними реальности. Вспомним начало Евангелия от Иоанна – «В начале было Слово, и Слово было Бог».
Я бы дополнил эту прекрасную монографию открытием математика Григория Перельмана – явлением, которое называется связностью: каждая точка четырёхмерной сферы нашего мироздания охватывает всю сферу, а вся сфера сводима к каждой точке любого тела. Такова композиция «Одиссеи» и такова же композиция эпоса о Коркуде. Мы всё время возвращаемся к одной мысли: «Душа, отлетевшая от тела, уже никогда не вернётся», – поэтому надо бесконечно ценить каждый миг мимолётной жизни и любить всех, кто так же, как ты, обречён на исчезновение. Нечто похожее находим в шумерско-вавилонском эпосе о Гильгамеше и в мифе об Орфее и Эвридике. «Лучше быть рабом на земле, чем царём в царстве мёртвых», – говорит Одиссею тень, вызванная заклинаниями из Аида.
Коркуд – учитель жизни, пророк и автор. Его пограничное состояние между жреческой магией и поэзией вполне укладывается в древнее понятие «интерес». Интерес – это как «или» в гамлетовском «быть или не быть». Коркуд не может произнести приговор злодею или увенчать героя лаврами безусловной правоты. Он в состоянии «или». Или – это свобода и интерес.
Наш интерес к исследованию всё ещё малоизученного эпоса никогда не угаснет. Неисчерпаем смысл «Одиссеи», «Бхагават-гиты», «Манаса», «Слова о полку Игореве». Здесь вопросов больше, чем ответов. И в этом смысле каждое новое исследование бесценно. Не случайно автор вспоминает Шлимана, который поверил Гомеру и откопал аж семь слоёв Трои, а может быть, и не Трои, а своей мечты о Трое. Эта позиция мне очень близка и понятна. Читая об Одиссее, мы в конечном итоге понимаем, что Одиссей – это мы. Возвращаясь вместе с Коркудом в тёмную пещеру нашего мира, мы повторяем путь Орфея в поисках Эвридики. Коркудов много. Они в каждом веке, и в то же время это один Коркуд. Эпос иероглифичен. Прочитав новое исследование об азербайджанском эпосе, я ещё раз убедился, насколько же все мы едины, несмотря на своеобразие и внешнюю непохожесть. Сказание о человеке в поисках вечности никогда не закончится, потому что человек в сущности своей бесконечен.
Константин Кедров