Камал Абдулла. Введение в поэтику «Китаби- Деде-Коркуд». Заревой вариант. – М.: Художе­ственная лите­ратура, 2018.

Академик Камал Абдулла написал увлекательную монографию о древ­нем эпическом сказании «Китаби-Деде- Коркуд». Разумеется, мне, как автору труда «Поэтический космос», вышедше­го в «Советском писателе» в 1989 году, более чем близка мысль учёного о том, что эпос есть не что иное, как отголосок космического первовзрыва, в результа­те которого возникло и продолжает по сей день твориться наше мироздание.

Невозможно отрицать, что великие эпосы уходят корнями в некие перво­зданные архетипические слои, дав­но найденные Фрезером, Фрейдом, Юнгом, Хайдегером, М. Элиаде и други­ми первопроходцами архаичных слоёв культуры. Камал Абдулла останавлива­ет своё внимание на малоисследован­ном архетипе пещеры. Он даже совер­шенно справедливо говорит о некой пещерной цивилизации, отголоски которой слышны и в «Одиссее» Гомера, и в малоисследованных путешествиях Синдбада-морехода из «1001 ночи». Но самое главное, учёный видит общность пещерных изображений, которые очень близки по духу всем древнейшим пер­вобытным народам от Монголии до Испании.

Тут важно отметить момент выхо­да из пещеры к свету. Исследователь справедливо замечает, что знаменитый «пещерный» образ Платона о людях, обитающих во тьме пещеры и знаю­щих о солнце только по теням, которые появляются из-за него на стенах их оби­талища, как нельзя более точно отража­ет момент рождения Космоса из Хаоса. Проще говоря, рождение культурно­го мифа. Герой, покидающий пещеру, чтобы увидеть свет, – это и Прометей, и Орфей, и Одиссей, и, конечно, Кор­куд. Увидев истинный свет, он возвра­щается во тьму пещеры, дабы в прямом смысле этого слова просвещать людей.

Коркуд не только просветитель, он одновременно, как Прометей, бого­борец и разрушитель устоявшихся поверий. Его коан «отлетевшая душа не вернётся» и сегодня звучит экзи­стенциально дерзко. Автор моногра­фии замечает эту неожиданную бли­зость Коркуда к самым дерзким фило­софским построениям ХХ века. Но что же в этом удивительного? Если мы сегодня ловим своими приборами то, что случилось во Вселенной 13 мил­лиардов лет назад, то почему перво­бытно-пещерный поэт не может уло­вить волновые колебания из будуще­го? Эпос – это не только о прошлом, но и о будущем.

И ещё одно важное наблюдение. То, что мы считаем метафорой, для автора ашуга было реальным чудом. Мы пере­водим на современный язык: «Всадник пришпорил коня и перелетел стену, как птица». А в подлиннике сказано: «Он пришпорил коня и стал птицей». Или сын утешает мать: «Я погибну, но у тебя родится сын такой же смелый, как я». А в подлиннике: «Я погибну, и родится у тебя сын, и он будет я». Прелесть этой магии в том, что древние воспринимали слово не как обозначе­ние реальности, а как саму реальность.

И тут исследователь вплотную сближается с гениальным филосо­фом имяславцем Алексеем Лосевым. В споре с Платоном и с неоплато­никами Лосев утверждает в своём многотомном творении, что в осно­ве любой реальности, любой вещи лежит не идея, как утверждал Платон, не эйдос, как утверждал Аристотель, а Имя. Тезис афонских старцев: Бог не есть Имя, но Имя есть Бог – восходит к истокам всей человеческой культу­ры. Поэтому Коркуд, подобно Адаму, даёт имена. Пока человек не совершил подвиг, он как бы не существует, он безымянен. И только после соверше­ния подвига, для которого герой пред­назначен, он получает имя.

Истинное значение азербайджан­ского эпоса, уходящего в глубину веков и приходящего к нам оттуда, никогда не будет исчерпано. Можно согласиться, что многовековое творение, завершён­ное в XV веке, принадлежит не столько времени, сколько вечности – хроно­топу. Физики говорят о некой линии мировых событий, где ничто не исче­зает и всё продолжается, а прошлое и будущее – весьма условные обозначе­ния одной и той же реальности. Отсюда эпические повторы, когда одно и то же событие проигрывается и повторяется по многу раз.

Борьба гармонизирущего мифа с хаосом пронизывает все сюжеты. Поэтому эпос при всём многообразии сюжетов един. Слово здесь не изобра­зительно, оно самодостаточно. Его надо не только слышать, но и смотреть: «Хан сказал. Посмотрим, что сказал хан». Это многотысячелетний период наречения имён и собирания слов. Слово произне­сённое и слово, запечатлённое в пись­менности, здесь нераздельны. Поэтому Коркуд – это Каспийское море слов. Слова возникают, как морская рябь при ветре, и могут становиться ровной гладью повествования. Слова говорят именно о словах, а не о какой-то скры­той за ними реальности. Вспомним начало Евангелия от Иоанна – «В нача­ле было Слово, и Слово было Бог».

Я бы дополнил эту прекрасную монографию открытием математи­ка Григория Перельмана – явлени­ем, которое называется связностью: каждая точка четырёхмерной сферы нашего мироздания охватывает всю сферу, а вся сфера сводима к каждой точке любого тела. Такова компози­ция «Одиссеи» и такова же компози­ция эпоса о Коркуде. Мы всё время возвращаемся к одной мысли: «Душа, отлетевшая от тела, уже никогда не вернётся», – поэтому надо бесконечно ценить каждый миг мимолётной жиз­ни и любить всех, кто так же, как ты, обречён на исчезновение. Нечто похо­жее находим в шумерско-вавилонском эпосе о Гильгамеше и в мифе об Орфее и Эвридике. «Лучше быть рабом на зем­ле, чем царём в царстве мёртвых», – говорит Одиссею тень, вызванная заклинаниями из Аида.

Коркуд – учитель жизни, пророк и автор. Его пограничное состояние между жреческой магией и поэзией вполне укладывается в древнее поня­тие «интерес». Интерес – это как «или» в гамлетовском «быть или не быть». Коркуд не может произнести приговор злодею или увенчать героя лаврами безусловной правоты. Он в состоянии «или». Или – это свобода и интерес.

Наш интерес к исследованию всё ещё малоизученного эпоса никогда не угаснет. Неисчерпаем смысл «Одис­сеи», «Бхагават-гиты», «Манаса», «Сло­ва о полку Игореве». Здесь вопросов больше, чем ответов. И в этом смысле каждое новое исследование бесценно. Не случайно автор вспоминает Шлима­на, который поверил Гомеру и откопал аж семь слоёв Трои, а может быть, и не Трои, а своей мечты о Трое. Эта позиция мне очень близка и понятна. Читая об Одиссее, мы в конечном итоге понима­ем, что Одиссей – это мы. Возвращаясь вместе с Коркудом в тёмную пещеру нашего мира, мы повторяем путь Орфея в поисках Эвридики. Коркудов много. Они в каждом веке, и в то же время это один Коркуд. Эпос иероглифичен. Про­читав новое исследование об азербай­джанском эпосе, я ещё раз убедился, насколько же все мы едины, несмотря на своеобразие и внешнюю непохо­жесть. Сказание о человеке в поисках вечности никогда не закончится, пото­му что человек в сущности своей бес­конечен.

Константин Кедров