Интересно, что если в школах Китая ежегодно производится поголовное тестирование, в соответствии с которым ученики перераспределяются по классам, то в Японии, напротив, не видят плохого в том, что в одном классе оказываются дети разных способностей, хотя программа в любом случае должна задавать высокую планку. Предполагается, что слабые будут тянуться за сильными, а успешные – помогать отстающим, и всё это вместе поспособствует установлению взаимопонимания и дружбы. В СССР, с его практикой шефства, подобное тоже было.
Вовсе не так уж и плохо, что в результате слияния школы «элитной» со школой «дворовой» ученики, которых родители загодя подсаживали в социальный лифт, лицом к лицу увидят тех, кто по каким-либо причинам в люксовые вагончики не попал. Увы, но снобистское отношение как «элитных» учителей, так и «элитных» учеников к тем, кто не столь одарён или успешен, – уже не прогноз, а самая настоящая реальность.
Директор одной из школ на западе Москвы рассказал мне внятную историю успешного слияния. Оно происходило так. Есть сильная школа с учителями – профессионалами высокого класса, занимающая хорошее место в московском рейтинге. У школы есть проблемы. Во-первых, она мала и переполнена. Во-вторых, молодые педагоги там немного имеют шансов повысить свою квалификацию. Именно потому, что старшие классы, всё самое сложное и престижное, держат мэтры, которых никто не стал бы «двигать». Наконец, в школе есть учителя, чья нагрузка недостаточна и которые хотели бы иметь больше часов. А в пятнадцати минутах ходьбы есть очень слабая школа, где много места и мало учеников. Школа, которой не светят никакие рейтинги. Два директора, уважающие друг друга люди, находят общий язык. Происходит объединение, у которого есть некоторые внутренние противники, но и чёткое понимание: мы делаем это, потому что желаем достигнуть такого-то результата. Шансы на успех – довольно высоки.
Это реальная история, которую, к сожалению, никак не назовёшь типичной. Напротив, это нечастый оптимистический аккорд довольно мрачного процесса, который приобрёл уже черты неостановимого и всеобщего. Причиной тому – его принудительность. Казалось бы, как можно слить несколько школ против воли – директоров, учителей, родителей? Можно!
Механизм, например, такой: директор собирает управляющий совет, тот голосует против слияния, тогда директора увольняют, и новый директор собирает новый совет. Сопротивление, когда оно возникает, во-первых, оказывается бесполезно, а во-вторых, иногда отдаёт удручающим уродством, противоположным духу солидарности и взаимопомощи. Мне рассказывали, как родители «элитной» школы, не стесняясь в выражениях, составили петицию о том, что «слабая» школа, с которой их решили объединять, «потянет их на дно», – и с нею ходили, собирали подписи. Меж тем «слабая» школа, имея историю и традиции, сама вовсе не желала никакого объединения и была оскорблена в лучших чувствах. Но их позицию никто из «элитных» не выяснял. Стоит ли говорить, что объединение состоялось, несмотря ни на что, взаимопонимания между школами не возникло, да ещё в ведении нового руководства оказался коррекционный класс детей-аутистов, с которым оно решительно не знало, как поступать. Притчей во языцех становится рассказ о том, как кандидат в директора другой школы, готовясь получить детей с аналогичными проблемами, спрашивал: «Аутисты – это же дети алкоголиков, да?»
Диапазон затруднений, возникших в результате недобровольных слияний, колеблется от полукомических (новый директор, любитель самодеятельности, насаждает песни и пляски, от которых учителя присоединённой школы категорически отказываются) до драматических. Так, один поистине жаждущий размаха директор объединил одиннадцать зданий на территории от метро «Автозаводская» до Аннино. Учителям, да и родителям учащихся этого холдинга нужно посочувствовать; хорошо, если хоть начальные классы остаются там, где были. Но есть случаи, когда беготня учителей от здания к зданию (явление абсолютно реальное) приобретает характер фантасмагории.
Иной раз явственно предчувствие трагедии. К примеру, директор «обычной» школы принципиально против того, чтобы брать деньги за дополнительные занятия, и ученики из малообеспеченных семей к этому привыкли. А вот в той школе, под чью эмблему эту «обычную» загнали, плата взимается за всё, что сверх положенного минимума. Сумеет ли новый директор удержаться от корысти, тем более что всемерное зарабатывание денег («привлечение средств») поощряется?
Ответ гадательный. Но вот что несомненно: учителя, с которыми я разговаривала, не желали быть упомянутыми в этой статье. Иногда не из страха за себя, а из страха за любимого директора. Повышенное и не вполне доброжелательное внимание московского образовательного чиновничества к популярным директорам – не секрет. Средний же директор «образовательного холдинга» превращается в менеджера; ни на то, чтобы сохранять и стараться объединить школьные традиции, ни на то, чтобы иметь достаточное представление об учителях и учениках, его уже не хватает. «Многочисленными жалобами от родителей обучающихся и педагогической общественности» заинтересовался и Рособрнадзор.
Между тем идея была неплоха. Идею защищали такие известные педагоги, как Ямбург и Рачевский. У них, заботливо вынашивавших планы объединения, всё может получиться. Но об этапе вынашивания и заботы чиновники явно забыли, когда палочно-строевым порядком погнали московские школы в бизнес-проект: построение образовательного холдинга.