Микола Метлицкий,

(20 марта 1954 – 27 ноября 2021)

Горбатый лес

В лесу этом странном – горбатые сосны,

Как будто год каждый тут сплошь високосный,

Иль сила нечистая в нём обитает

И ровные сосен стволы искривляет,

Как будто лес полон несчастьем и злом…

Нет! Это всего лишь глубинный излом

Континентальных податливых плит

Придал лесу странный, причудливый вид.

«Не там, значит, вырос!» – так люди судачат.

В Горбатом лесу даже мыслишь иначе.

И певчие птицы его облетают,

А звери, что в этот лесу обитают,

По норам, кустам и оврагом таятся

И тоже Горбатого леса боятся.

Ну как же горбатому быть и расти,

Как соки земные корнями найти,

Чтоб строем стояли сосна за сосной

И птиц привечали зелёной весной?

Ворон

Старый ворон, ветрами и стужами битый,

До свиного тихонько подкрался корыта,

Но хозяйка спугнула, на липу взлетел,

Отомстить той хозяйке тотчас захотел.

Начал карканьем хриплым её доводить:

Мол, последние дни по земле ей ходить!

Но хозяйка угрозы не разобрала

И, на ворона глядя, негромко сказала:

– Жалко птицы, ей голодно в январе,

Да и стужа такая стоит во дворе!

Так сказала хозяйка и враз подобрела,

Жалость к ворону чёрному заимела.

Сало с хлебом под липой она положила…

От проклятия этим себя сохранила.

* * *

Вернуться б, дойти – но того не бывает –

В те дни и года, когда мама живая.

В глаза ей смотреть после долгой разлуки

И к сердцу прижать материнские руки.

Стоять, как стоял после дальней дороги,

И слушать, как ноют усталые ноги,

А после тихонько присесть в уголке,

Увидеть у мамы слезу на щеке...

Но мама, слезинку смахнув рукавом,

Расспросит подробно о том и о сём,

Поставит на стол всё, чем хата богата…

Но где теперь мама?..

И где теперь хата?..

* * *

И над нашими мирными хатами,

Что на солнце сияют весной,

Журавли от Расула Гамзатова

Белым клином летят надо мной.

Журавли от Расула Гамзатова…

Синевою блестит небосвод.

В нём с курлыканьем племя крылатое

В потаённую вечность плывёт.

А вчера ещё были солдатами,

Гнали смерть из родимой земли…

И над нашими мирными хатами –

Журавли, журавли, журавли…

* * *

Что ж там в будущем ближнем прячется?

И когда ж оно обозначится?

Будет тихое или гремучее?

И что делать нам в таком случае?

Будет мудрое или зловещее?

Кто б об этом шепнул слово вещее?

Что ж там в будущем ближнем прячется?

И когда ж оно обозначится?

Человек, ну когда ж ты натешишься

И, поводья бросив, тихо спешишься?

Чтоб идти просторами росными,

Наблюдать ночью звёздные россыпи.

И восход встречать, и закат провожать,

Этот мир удивительный к сердцу прижать!

Вспомнить предков. Они – соль родимой земли –

Белорусское слово для нас сберегли!

* * *

Маятником Фуко качается сердце моё –

Пишет во времени чёрточку неприметную,

Тонкое, чуткое, как остриё,

Над этой кошмарно тревожной планетою.

И каждый день новый – меж «быть» и «не быть» –

Бьюсь с угрозами, изнемогая.

Хорошо тому, кто о совести может забыть,

У кого душа не горит, а дымит, истлевая.

А впрочем, стоит ли завидовать ему,

Обладателю душонки убогой?

Я лучше жаворонка долю приму,

Что звонко поёт средь поля родного.

* * *

Сколько бронзы пошло – тысячи тонн,

Чтоб разбудить истории сон,

Тысячи памятников отлито

Тем, чьи деяния не забыты.

Высятся в бронзе на пьедестале

Те, кто свободу и мир отстояли.

Тысячи тонн свинца и стали

Пошло, чтоб кончину свою повстречали

Те, кто стремился жизнь разрушать, –

Им из могил не воскреснуть, не встать.

Не заявиться тенью в ночи

Тем, кто ковал на погибель мечи.

* * *

Тот, кто первым шагал, возвратился давно,

Шар земной он сумел обогнуть.

Но не всем возвратиться, увы, суждено,

Так далёк и извилист тот путь.

Кто прельстился забавами в землях чужих,

Кто-то предал родимый свой край.

В бурной жизни своей не равняйся на них –

Душу, сердце – Отчизне отдай!

Что они потеряли, что в жизни нашли,

Чтоб от зависти каждому млеть?

Ведь в могилах нездешней, далёкой земли

Будут кости забытые тлеть.

Знай, живою водою родительский дом

Может сердце твоё воскресить –

И при жизни твоей, и по смерти, потом,

Вечным, верным заступником быть.

Перевод с белорусского Геннадия Авласенко