Эммануил Манукян
Окончил филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. Работал в Мосгор-исполкоме (прообраз современной мэрии г. Москвы), Минсоцзащиты РФ. Кандидат социологических наук, ответственный секретарь «Отечественного журнала социальной работы». Стихи публиковались в «Литературной газете» и других печатных изданиях. Автор поэтического сборника «В лабиринтах памяти» (2017).
Любовь
У любви особое зрение,
И в этом права толпа,
Хотя и бытует мнение,
Что любовь бесконечно слепа.
Любовь вне подозрения
На ложь, уловки, расчёт.
Она – искра, что за мгновение
Тебя дотла сожжёт.
Налетает порой ураганом,
От него не скрыться никак,
А бывает, довольствуясь малым,
Светит тебе, как маяк.
Она разглядит зорким оком
В парнишке невзрачном талант,
И увалень, и лежебока
Прославится как музыкант.
Она – всегда прозрение,
От цепей свобода, от пут
И не приемлет давления,
Характер её тогда крут.
Она к вам примчится транзитом,
Презрев любой наговор.
Мне очень знакомо это,
Интриг этих знаю узор.
Не терпит любовь позолоту,
Коварство, фальшь, суету.
Не покривит ни на йоту,
Чтоб пригвоздить клевету.
Морозом дышащая Арктика,
Зноя Сахары жуть.
Любовь – другая Галактика,
Познанная чуть-чуть.
Иной возразить захочет:
Любовь – дескать, модный бренд,
Глумливо притом захохочет –
«Она из разряда легенд».
Мне жаль этих несчастных,
Сполна обделённых Судьбой:
Значит, жили они отчасти,
Радость жизни прошла стороной.
У любви особое зрение
И к сердцу особый путь.
Дар Божий она, без сомнения,
Жизни земной суть.
Женская судьба
Светлой памяти моей матери
Я сыном был совсем не идеальным
(Хотя со стороны таким казался),
Был эгоистом на все сто банальным,
До старости твоей таким остался.
Я лгал тебе частенько, неумело,
А ты мне верила, не знаю почему,
Но возражая кое в чём несмело,
Напору подчинялась моему.
Ты при себе имела моё фото,
Его ты прятала в старинный медальон
И проверяла, уходя с работы,
Чтоб, не дай бог, не потерялся он.
Нашёл недавно пачку своих писем,
Из них составить можно целый том.
Сложила их в порядке строгом чисел
И обвязала ленточкой притом.
Я был твоей единственной отрадой
По жизни, полной страхов и тревог.
Но был ли за всё это я наградой
Тебе, родная? Кажется, не смог.
Сполна изведав горечь вдовьей доли,
Семейной жизни не познав уют,
Ты обратила слабость в силу воли,
Не изменив ни в чём этот маршрут.
Что видела ты в жизни, кроме горя,
Безденежья, печалей и забот?
Ни разу в жизни не была у моря,
Не знала прелесть свадебных хлопот.
Но не озлобилась, добру была открыта,
Звучала мягко и душевно речь.
Но на меня была порой сердита:
Щедрот поток пытался я пресечь.
Слова последние «Не забывай меня...»
Не прозвучали, а прошелестели:
Путь начинала в дальние края
Душа, что теплилась
в уже недвижном теле.
Уже давно в не видных нам владеньях
Ты просишь Господа меня
предостеречь,
И потому всё чаще в сновиденьях
Столь сбивчива, тревожна твоя речь.
Кто жизнь нам дал –
это всегда спасатели
Своих детей, блуждающих впотьмах.
Наверно, матери – всё те же матери
Даже и там, в далёких небесах.
Музыка Верди
То нежным бризом вдруг повеет,
То мрачной бурей прошумит,
Она соперниц не имеет:
Она спасенье душ творит.
В ней цоканье копыт я слышу,
А следом – страсти жаркой всплеск.
И стихло всё. Слышно, как дышит
Незримый дирижёр с небес.
Она – небес далёких сказка,
Рассказанная на ночь нам,
Нашего Господа подсказка,
Как жить и душам, и сердцам.
Непостижимо её таинство,
Ниспосланное нам с небес,
Чтоб научить любить и каяться,
Когда вселился в душу бес.
В бессмертной музыке спасение,
Что к моды веяньям глуха.
Она как праздник Вознесения
Над царством фальши и греха.
* * *
На поляну любви легли мрачные тени,
То ли будет гроза, то ли буря примчит.
Из далёких краёв холода прилетели.
Кто призвал их сюда?
Разум робко молчит.
Мы не пустые строим догадки,
Мы не дети и знаем все законы любви.
Аритмия сердец?
Не всё, значит, в порядке
С дыханьем души и током крови.
Нестыковок, обид тяжёлое бремя
Душ притяженье мешает вернуть.
Неожиданно как-то
придвинулось время
Усталым сердцам
хоть чуть-чуть отдохнуть.
Дневник
На старый свой дневник наткнулся
Студенческих далёких лет.
Прочёл его – и улыбнулся:
Сколь же наивным был студент.
Какой возвышенной и чистой
Была любовь того юнца.
Ну прямо как у гимназиста,
Что на дуэль вызвал лжеца,
Мерзавец гнусной клеветою
Старался имя замарать
Той, что была его мечтою,
Которой жизнь мог бы отдать.
Какими робкими мы были,
Стараясь чувства проявить,
Как трепетно девчат любили:
Нельзя их было не любить.
Того, кто грыз науку туго,
Вели заботливо лет пять.
Из них никто не был подругой,
Но другом стал – чтоб помогать.
Сорочки, майки нам стирали,
Пока не начиналась ночь,
Когда в колхоз мы приезжали
На месяц, чтоб ему помочь.
Мы были осторожны в жестах,
Порывах и словах своих,
К ним относились, как к невестам
Друзей любимейших своих.
Ловя украдкой наши взгляды,
Пунцовели – и не на миг:
Дескать, в порядке ли наряды –
Стеснялись прелестей своих.
В пору вульгарной обнажёнки
Прожжённый циник и пошляк,
Прочтя дневник, заржал бы звонко,
Подумав, что я псих, дурак.
Да, таковы сегодня нравы,
Подобных рыцарей не счесть.
Но знаю я: мы были правы,
Девчат оберегая честь.
Душ наших девочек богатство,
Став стариком, смог оценить:
То было подлинное братство
Ребят, умеющих дружить.
Ужин
Жене Людмиле
Собери, старушка,
самый скромный ужин,
А потом тихонько сядь насупротив.
Нам шикарный стол
нисколечко не нужен:
У нашего вечера совсем другой мотив.
Вспомним всё хорошее,
что было в эти годы –
Есть что вспомнить,
мой надёжный друг.
Вспомним мы моменты
душевной непогоды,
Когда стена молчанья возникала вдруг.
Я скажу спасибо тебе, моя хорошая,
Что меня спасала не раз и не два,
Когда душу жгло мне обид,
обманов крошево
И ты находила нужные слова.
Выпьем за здоровье детей наших
и близких,
Обратимся к Господу, чтобы их хранил.
Пусть живут счастливо
и без всяких рисков
Все, кого мы любим, дорог кто и мил.
...Солнца луч последний
из комнаты уходит.
Застряв на мгновение на углу стола.
Свет включи, родная, душа колобродит,
Не хочу, чтоб быстро
в дом шагнула мгла.
* * *
Тону в трясине тягостных сомнений,
Мой разум дремлет,
омертвел вдруг он.
Наверно, здесь не может быть
двух мнений:
Мы перешли опасный Рубикон.
Был поначалу флирт
вполне невинный,
Но разгорелся быстро он в роман –
Простой по сути и не очень длинный,
Читать который стало трудно нам.
Конечно, шансов у меня немного:
Ей слишком многое от сердца
надо рвать.
Я не уверен, что поддержку Бога
Нам следует с надеждой ожидать.
Мы провалили с треском
строгий искус.
Хотя на это не имели права.
Всегда имеет горьковатый привкус
Любви запретной сладкая отрава.
* * *
Она утех интимных избегала,
От ласк его брезгливо отстранялась,
Порывы чувств с улыбкой отторгала,
Ссылаясь на всегдашнюю усталость.
Она его по-своему любила,
Но слабо отражённым светом.
Заботы материнской много было,
Но это чувств совсем иных примета.
...Он умирал легко, спокойно, тихо,
Как будто миг прошёл,
как он проснулся.
«Не поминай меня, старушка,
лихом... –
Взглянув в глаза ей,
грустно улыбнулся. –
Меня всю жизнь держала на диете,
Сейчас хотя бы поцелуй, как надо...»
...Который год уже упрёки эти
Рвут душу ей, как мирный дом
снаряды.
* * *
Я, конечно, в рай не попаду,
Скажет «Нет!» небесное мне вече.
Но сочту за счастье быть в аду,
Если там тебя случайно встречу.
Ты, наверно, не была святой,
Но и ад никак не заслужила:
Была честной, доброй и простой,
С чистой совестью крепко дружила,
Помогала близким и чужим,
Не таила зла к тем, кто обидел.
Был родным тебе доверия режим,
Мстительной никто тебя не видел.
Я желаю тебе долго жить,
В рай уже проторена дорога,
Мне туда путёвку заслужить
Очень трудно, но с поддержкой Бога
Буду множить добрых дел отряд,
Заповедям Божьим строго вторя,
Ведь вокруг, куда ни бросишь взгляд,
Море-океан людского горя.
Куст жасмина
Гордясь своею белизной,
Своим пьянящим ароматом,
Он был хорош и в дождь, и в зной,
Особенно перед закатом.
Но буря налетела вмиг
С градом неистовым под ручку –
И куст растерзанный поник,
Похожим стал на закорючку.
Он распрямиться уж не смог,
Теперь не радует нарядом,
И не пошли нисколько впрок
Подпорки что лежали рядом.
Как мало нужно красоте,
Зыбкой и хрупкой изначально,
Чтоб прелести утратить все
И мир воспринимать печально.