Мы открываем новую рубрику, которую будет вести известный писатель, лауреат премии Правительства РФ в области культуры, вице-президент Русского ПЕН-центра Борис Евсеев, не раз выступавший – в том числе и на страницах «ЛГ» – по вопросам развития современного русского языка.
Сочинителей попсовых романов, стихов и бесфабульных драм у нас пруд пруди. А вот сочинителей слов – до обидного мало. Ну нет их почти, языкотворцев, – и всё тут! Есть, конечно, мутнословы, волокущие с иноземных свалок языковой хлам, который заменяет им чистопламенный эрос бурлящих меж наc русских понятий и слов! Тошно и гадко становится от бесплодной, бесполой, а главное, уродующей мозг чужой речи. Причём на языковые эти бесчинства многие смотрят сквозь пальцы, пытаясь отвлечь нас пустяками и второстепенными вопросами. То вместо простого и сурового очищения словарного состава устраивают орфоэпические па-де-де, то бессловесных азиатов винят в порче русского языка. Но главных-то листоблошек, главных уничтожителей нашей речи, всех этих исступлённых сторонников корявого англояза – в упор не видят!
Потому-то и лесенка сегодняшних языковых предпочтений – просто упасть и не встать!
Чем, к примеру, харассмент лучше русского домогательства? Чем пауэрлифтинг приманчивей трёхсилья? Чем мерчендайзер предпочтительней кладовщика-товароведа, а девелопер – застройщика?
«Предпочтительней, потому что фирменней и брендовей», – ответят мне.
Лингвистическое подобострастие наших охранителей англояза – ошеломляет! От умиления всем бритто-аризонским даже существительное «звезда», тупо скалькированное с английского «стар», не соблюдая родов, к мужикам пришпандорили: «Сегодня звезда Гургулькин хайпанул нас новым хитом». Спрашивается, на хрена мужика звездить?
Бедный Пушкин, прыгавший от радости, прочитав у Загоскина слово «охотиться» вместо былого – «ходить на охоту»! Сирыми и убогими станем мы, если лишимся карамзинской «будущности», если отнимут у нас гениально поименованный Ломоносовым «горизонт», а вместе с ним и «общество», вместо которого подкладывают нам по-змеиному шипящее «society»! Ну и, наконец, ещё раз умрёт ошарашенный Чехов, услыхав, как с лайфаком наперевес крадётся фейковый коуч трендировать наш экспириенс!
Что тут нужно сделать? (Давно пора вывести из обихода паническое: «Что делать?»)
А вот что. Нужно заново приохотить россиян к языкотворчеству. Откопать зарытый в землю талант, восстановить былую способность к новословию! Даже крохотную «артель старателей» можно бы основать, если уж не можем, как в Финляндии или во Франции, создать соответствующий институт для быстрой замены иностранных слов-понятий родными словами. Что автор этих строк и предлагал сделать ещё в 2013-м, выступая на высоком собрании в Университете дружбы народов. Но услышан, увы, не был…
В 1957 году во Франкфурте в издательстве «Посев» вышла книга Николая Лосского «Характер русского народа». В русско-эмигрантской Европе она прозвучала сильно, а в СССР её, как водится, замолчали. В этой книге Николай Онуфриевич отметил главные наши черты: духовность, бескорыстие, жалостливость, максимализм, склонность к самопожертвованию. Но и жестокость, и фетишизацию гос. власти отметил. Не соглашусь с определением Лосского по поводу какой-то особой «жестокости» русских (жестокость по необходимости – неизбежная часть людского бытия). Но рискну добавить к его определениям ещё одно: необоримую тягу наших людей к языкотворчеству. И то сказать: прирос народ наш к меткому словцу крепче, чем пригород к столице, прижался тесней, чем младенец к материнской груди.
Но сегодня языкотворчество загнано в подвал. Им не занимаются на подмосковных дачах и в заоблачных кабинетах. Там-то как раз в ходу сбрызнутый лачком гламура уродливый англояз. Да и в других, чуть менее высоких местах любое архаичное, но крайне необходимое сегодня слово кичливо объявляют пафосным. Только что-нибудь ценное из глубины веков выступит, как сразу начинают кулдыкать индюки и пырки из забугорных филиалов: «Пафос, пафос!» Нет чтобы заглянуть в сладостно-веский Русский словарь языкового расширения Александра Солженицына. Что вы! Зачем? Вместо этого носители потусторонних установок обрубают и рвут на части культурную память российского народа. Полускрытно, нишком-тишком, но цепко и неотступно длится и длится поспешное выжирание всего глубинного в языке, а значит, и в сознании.
Именно пренебрежительно-наплевательское отношение к русскому слову привело к тому, что язык наш уже не является саморегулирующейся системой. Его регулируют извне. И такая языковая интервенция пострашней фашистского «нового порядка» будет. А управляется эта интервенция при помощи новейшей криптовалюты: языковых долларов. Буркочут и буркочут забугорные ласкатели: русский язык, мол, очистится сам. Мы развесив уши слушаем. И переполняют наше сознание и подсознание слова-убийцы, мертвящие тело и мозг! А раз мёртвое сознание – значит, и народ мёртв. Ну, с мёртвым-то народом чего церемониться? В яр его или в яму – и вся недолга!
Вот почему языкотворчество в наши дни не менее важно, чем танк «Армата». Ведь словарь наш теперь едва ли не на 40% состоит из забугорных словечек, плохо понятых англо-американских ругательств и опасных дразнилок.
Не надо никакой войны! Народ, меняющий свой язык на чужой, наполовину побеждён! И кое-кто уже с вожделением и восторгом ждёт такого забугорного порабощения! Вот и становимся мы всё уверенней, всё бойчее носителями донельзя упрощённого русско-креольского пиджина. Потому-то и нужно засучив рукава поработать на языковом поле практически. Вернуть родную речь на занятые чужесловием позиции. Экспириенс – это просто опыт. Имиджмейкер – лицедел. Коворкинг – местоустройство. Юзабилити – полезность. Селфи – себяшка. Воркшоп – мастерская…
И, конечно, нужно правильно именовать крупные исторические явления.
Молодцы евреи! Грозной пращой держат они наготове слово «холокост». От этого гиперзвукового слова, как от послеобеденной мухи, не отмахнёшься, явление из памяти не вытравишь.
Есть и у нас слово для обозначения сходного явления. «Славянокос»!
После двух поездок в 2016 году в разоряемый укро-натовцами Донбасс, под впечатлением отбитых у ВСУ передвижных крематориев, по-хозяйски приготовленных для строптивых донбассовцев, и, конечно, вспоминая рассказы о том, что происходило в этих и других краях в 1941–1945 годах, написал я одноимённый рассказ, в котором это сочинённое мною слово впервые и применил. Осознание намеренного уничтожения славян (как и других «низших» рас: евреев, цыган, чернокожих жителей Европы) сейчас, как никогда, кстати. Нам готовят новый «славянокос»! И кто знает, сможет ли общеславянский этнос, хитро подталкиваемый к внутренним противоборствам, пережить его?
Жадные до человеческого нутра вирусоопасные слова проникают в нас всё глубже. Англо-американский словесный бич свистит резче и резче. Вспомним же Салтыкова-Щедрина и перестанем «головотяпствовать» и «душедрянствовать»! Вспомним Достоевского и перестанем «лимонничать», заглатывая заграничные языковые штаммы! Возродится российское языкотворчество, встанет на ноги своеобразный «театр одного слова» – глядишь, и наглый англояз, почесав репу, отступит!
«Язык – проба духовных сил народа», – утверждал Иван Шмелёв. Хватит ли нам духу проявить языковую силу и мощь сегодня, сейчас?