Никита Брагин

Поэт. Родился в 1956 году. Член Союза писателей России. Автор одиннадцати сборников стихов, в том числе: «Полночное паломничество» (2014), «Дикий мёд» (2017), «Золотые шары» (2020), лауреат Всероссийского поэтического конкурса имени Сергея Есенина (2018), обладатель Гран-при конкурса «Преодоление» МГО СП России (2020). Живёт в Москве.

Надежда

Старости кормилица, надежда,

всё-то ты скитаешься по свету –

то сквозь тёмный лес дорогой снежной,

то в пыли просёлка знойным летом.

У тебя глубокие морщины

и прозрачность выцветшего взгляда –

серым пеплом кроется кручина,

жалостью сжимается отрада.

Та отрада, что любви по силам,

лишь одной, на свете и во мраке,

та отрада, что и на могилах

рдеет, словно траурные маки.

Ты же то уйдёшь, то вновь приходишь,

словно дождь на скошенную ниву,

словно снег, в осенней непогоде

щёки остужающий ревниво.

Ты же – как водица из колонки

детских дорогих воспоминаний,

ты же, как сокровище ребёнка,

спрячешься и сызнова поманишь!

Ты – душа покинутого поля,

церковки с поникшими крестами,

и такой недостижимой воли

за лесами да за облаками.

Комарово зимой

Как сумрачен твой сон, твой предрассветный снег,

в холодной пелене за тонкой плёнкой век –

он полон тишиной…

В мерцающем снегу на просеке пустой

крупинки белых звёзд… космический покой

лежит передо мной.

Как льдинка на листе и шёпот в пустоте,

как бледная ладонь на белой бересте –

любви моей следы

по ровному пути, где небо так легко

спадает и плывёт к тебе, как молоко

над панцирем воды.

А где-то рыболов, усевшись, как баклан,

соседу прокричит, и слово сквозь туман

заклятьем зазвенит,

скользя по тишине, такой привычной нам,

раскатываясь вдаль по дюнам, валунам,

на хвою и гранит.

Бессонная ночь

Соседи, телефоны и собаки

укрылись в недрах каменных мешков,

а мне не спится. Солнечные знаки

плывут в глазах, как тёртая морковь,

корейской усугублена подливкой…

Она сочится, капает и жжёт,

и я своей рукой, противно липкой,

ощупываю грудь, плечо, живот…

Я жив ещё… но как мне одиноко

под потолком – как угольку в печи,

как будто на себя смотрю в бинокль

и сам себе шепчу – молчи, молчи…

Ночь обволакивает сонный разум,

в нём тишина – то смерти ипостась,

и грёзы наплывают сладким газом,

румяной плёнкой скрадывая грязь.

Отряхиваю сон. У тёплой лампы

по клеточкам тетрадного листа

выстраиваются фаланги ямбов,

чья музыка спокойна и чиста,

и мысль идёт, врезаясь ледоколом

в промёрзшие от немоты слова,

и в глади вод, меж белых глыб глаголов

просторно проступает синева!

* * *

Я хочу быть стоном надломленной ели,

дальним звоном колокола в метели,

неутешным плачем у колыбели

на исходе дня,

потому, что в этом снова и снова

и легко, и чисто, и проще простого

сквозь пустую речь прорастает слово

и зовёт меня.

Но меня не тронут пьяные слёзы,

и надрыв, и вопли, и кровь с навозом,

и вообще я не верю в «соборность» колхоза,

мне другое ближе –

одинокость креста над речным разливом,

и негромкий, но вольный шелест нивы,

и согбенная скорбь надмогильной ивы –

так я родину вижу.

Вижу вал земляной – то в некошеных травах,

то под белым снегом и в детских забавах –

вот что вижу я у тебя, держава,

под кольчугой.

И не надо вычурных толкований,

завываний, истерик и целований –

в наше время играть и сорить словами

не заслуга.

Заря в Заполярье

На пристанях, на росстанях

толкучая тоска,

и ропоты, и россказни,

и серая река,

но, словно из убежища,

в разрыве тёмных туч

синеет небо свежее

и льётся светлый луч.

Глядишь, по-детски веруя,

что в золотой дали

до края, полной мерою

вся благодать земли.

Горит в лукошке солнечном

медовая роса,

и вплоть до самой полночи

не гаснут небеса.

Ложится отсвет палевый

на облачный свинец,

а север плачет заревом,

как Господа венец.

Душа всё бескорыстнее,

а краски всё щедрей,

и льётся евхаристия

небесных янтарей.

На миг забыв о хлопотах,

сквозь годы я смотрю

сквозь хлопья чёрной копоти

в полночную зарю.

Как будто после волока

на стрежень и вперёд!

Как будто дальний колокол

за окоём зовёт!