Фраза, вынесенная в заголовок, как нельзя лучше характеризует мимолётную встречу Иосифа Бродского с драматургом Александром Володиным. Встреча на самом-то деле была, только Володин не знал, что перед ним будущий нобелевский лауреат, а Бродский про неё забыл. По крайней мере, нигде не упомянул. Сегодня Бродский у всех на слуху, однако и Володин не канул в Лету, его помнят как автора сценария фильма «Осенний марафон» и многих пьес, ставших впоследствии замечательными спектаклями. Начиная с 2004 года в Санкт-Петербурге регулярно проходит Володинский фестиваль «Пять вечеров», объединивший многие театральные коллективы страны.

Я был знаком с Володиным, будучи студентом Технологического института имени Ленсовета. Он руководил там литературным объединением (ЛИТО). На первое его занятие набилась полная аудитория – просто успех для технического вуза! Для начала Александр Моисеевич попросил доложить ему, чем каждый из нас собирается удивлять мир. Большинство, как и я, сочиняли стихи, трое мальчиков – рассказы, а ещё один юный литератор ничего не сочинял, но собирался писать критические статьи.

– Критиков убивать надо, – буркнул кто-то.

– Правильно, – согласился Александр Моисеевич, – критиков надо убивать.

Володину было тогда лет тридцать пять. Он был бодр, свеж и казался человеком, только что поймавшим удачу. Немудрено – совсем недавно сам Товстоногов поставил его первую пьесу «Фабричная девчонка».

С самого начала к Александру Моисеевичу в ЛИТО почтительно отнеслись все, включая местечковых почвенников и урбанистов, благо тот с ходу заявил, что имеет право быть судьёй в любом их споре, поскольку его любимые поэты – Твардовский и Пастернак. Иногда он читал нам стихи, которые, по его мнению, никогда не будут напечатаны: Слуцкого, Британишского, других поэтов. А как-то после очередного заседания литобъединения по дороге к метро рассказал о своей недавней встрече в Доме писателя с известной польской журналисткой, сразу осчастливившей его таким комплиментом: «Как хорошо в своей пьесе «Фабричная девчонка» вы показали тяжёлую жизнь советской молодёжи». Александр Моисеевич перепугался – подумал, уж не провокация ли это, и всю встречу просидел с тяжёлым сердцем. Такие были времена.

Однажды Володин поведал нам, как появилась на свет его «Фабричная девчонка» (или «Девчонка», как он её сам называл). В издательство, где он работал, пришло письмо под заголовком: «Нам стыдно за подругу!» В нём рассказывалось, какая хорошая дружба связывает девушек фабричного женского общежития, но одна паршивая овца всё портит. Александра Моисеевича послали разбираться, и он мгновенно обнаружил, что никакой дружбы в общежитии нет, и коллектива – тоже. Три месяца он ходил каждый день в одну из комнат общежития как на работу, и к нему там привыкли, перестали замечать.

– Вы не представляете, что могут наговорить четыре женщины за три месяца. Мне хватило на две пьесы и ещё осталось, – улыбался Володин.

Но хорошего много не бывает. Однажды он позвонил мне домой (я в ЛИТО был старостой) и сказал, что больше не имеет права работать с молодыми авторами. Оказалось, что в последнем номере «Литературной газеты» напечатали отчёт о пленуме Союза писателей, на котором Кочетов, автор идеологически выверенных романов о рабочем классе, заявил, что каждый честный писатель обязан бороться с такими авторами, как Арбузов, Розов и Володин. Кочетовское заявление бюрократы Союза писателей восприняли как руководство к действию, и место Александра Моисеевича немедленно заняла поэтесса, известная своими скучными стихами о любви. Очень быстро народу в ЛИТО заметно поубавилось, а к летним каникулам литературное объединение закончило существовать. Навсегда.

Следующей осенью в БДТ с огромным успехом прошла премьера пьесы Володина «Пять вечеров». И оказалось, что многие её реплики были подслушаны в коридорах нашего Технологического института. Самой убийственной для меня оказалась тирада Славы, племянника главного героя:

– Есть у нас оригинальные типы. Например, Игорь – это личность. Прежде всего, умён. Хотя некоторые считают, что это кажется, потому что он в очках. Между прочим, пишет любопытные стихи…

Дело в том, что этим несчастным Игорем был я, и сокурсники шутили, что у меня наконец получилось войти в советскую литературу. За такой творческий метод Дима Бобышев, будущий известный поэт, назвал Володина драматургом-соглядатаем.

Впрочем, подслушанное Володиным прекрасно сочеталось с его собственными жизненными коллизиями. Вот отрывок из монолога Ильина:

– Помню, ранило меня… Осколок попал в лёгкое. Чувствую: чуть наклонишься – и кровь хлынет горлом. Так, думаю, не проживёшь – гроб. И только одна мысль в голове: если бы мне разрешили прожить ещё один год. Огром­ный год…

Этими самыми словами Александр Моисеевич в своё время рассказывал нам, как он, раненый, лежал в госпитале. Но рассказ имел продолжение. Однажды в госпиталь приехал знаменитый поэт Антокольский, почитал стихи, а потом зачем-то устроил конкурс на лучшую застольную песню. Странно, но раненые откликнулись, и победителем невероятного смотра талантов стал юный Володин. В качестве приза Антокольский подарил ему свою книжку с надписью: «Победителю песен застольных от собутыльников школьных».

К моменту выхода спектакля в БДТ я уже был членом ЛИТО при газете «Смена». После успеха «Пяти вечеров» с разрешения руководителя объединения поэта Германа Борисовича Гоппе я пригласил на заседание Володина. Он пришёл и очаровал там всех. Кроме одного – девятнадцатилетнего Иосифа Бродского, Оси, как его тогда все звали. То есть поначалу вроде бы всё шло неплохо. Александр Моисеевич баловал неожиданными репризами вроде: «Я выбрал для себя драматургию, а не прозу потому, что плохо живопишу». (Так он почему-то считал.) Потом перешёл на любимую тему о соотношении в искусстве выдуманного и подсмотренного в жизни.

– Вы можете придумать интересно, талантливо, но точнее и интереснее того, что в жизни, всё равно не придумаете. Даже не пытайтесь, – убеждал он и привёл для примера пару подслушанных им где-то реплик в пьесе «Пять вечеров», например: «Тамара Васильевна, вы меня взболтали – не поймёшь, где желток, где белок, я теперь гоголь-моголь». Или: «А я решила покраситься, никогда ещё брюнеткой не была».

Разговор перешёл на современную литературу. Заспорили о молодом Евтушенко.

– Да ну его. Одевается как попугай. И вообще, нарцисс, – пробурчал Гоппе.

Александр Моисеевич в ответ прочёл несколько удачных строф Евтушенко, и Гоппе среагировал своеобразно:

– А что, неплохо. Будем считать, что у нас появился первый хороший поэт-стиляга.

– Да это типичные эстрадные стихи, – вдруг вмешался Бродский.

Это была не первая реплика, которой он пытался уколоть Володина. С пьесами его Бродский знаком не был, но почему-то с самого начала встречи старался показать, что знаменитый драматург для него – никто. На следующем заседании ЛИТО я поинтересовался у Бродского:

– Ося, а с чего это ты в прошлый раз напал на Володина?

– А на нём слишком хороший костюм, – ответил Бродский. Он отнёс Володина к классу богатых, которых не любил, а богатым тогда он считал каждого, кто мог позволить себе хороший костюм.

Этот эпизод я вспомнил, когда, читая нобелевскую лекцию Бродского, обнаружил в ней такой пассаж: «…подразделение общества на интеллигенцию и всех остальных представляется мне неприемлемым. В нравственном отношении подразделение это подобно подразделению общества на богатых и нищих…»

– Ося по-прежнему не любит неравенства, – подумал я.

Через много лет, весной 2001 года, я встретил Александра Моисеевича в метро и поздоровался.

– Вы кто? – спросил он.

– Герой вашей пьесы, – ответил я.

– Какой? – посмотрел он строго.

– «Пять вечеров», – робко произнёс я.

– Где? В каком месте?

Я сказал. Он вдруг захохотал, да так громко, что люди стали оборачиваться. А я сообщил ему, что сейчас эту пьесу репетируют в студии на Богатырском проспекте, где занимается мой сын. Володин разволновался:

– Почему не пригласили? Я рядом живу.

Я ответил, что постеснялись. На что он неожиданно сказал:

– В театре, очевидно, не хватает пьес, потому что недавно поставили мою «Ящерицу».

«Надо же! Возможно, лучший современный драматург удивляется, что его пьесы нужны театру и зрителям», – подумал я и спросил, помнит ли он посещение им ЛИТО при редакции газеты «Смена». Оказалось, помнит.

– Может, вы вспомните молодого человека, который вам весь тот вечер дерзил?

Володин вспомнил и его.

– Это был Бродский.

Александр Моисеевич нахмурился.

– А почему? – спросил он с обидой.

– На вас, по его мнению, был слишком хороший костюм.

Александр Моисеевич улыбнулся. Показалась его станция, и он написал на бумажке номер своего домашнего телефона.

– Когда будут «Пять вечеров» в вашей студии, позовите.

Я в тот же вечер позвонил руководителю студии. Тот сказал, что, конечно же, пригласить Володина – это честь, но надо хорошо подготовиться. Готовились они всю весну и осень, ближе к Новому году собрались наконец пригласить Александра Моисеевича, но в декабре того не стало…